– Всем постам! – голос Зиминой разнесся по внутренней связи, пробиваясь сквозь грохот близких взрывов и треск пожаров. – Приготовиться к удару! Закрепить раненых! Загерметизировать все переборки! Удар через тридцать секунд!

Но даже эти тридцать секунд растянулись в вечность. Зимина смотрела на приближающийся таран и думала о своих людях – тех, кто сражался в коридорах с абордажными командами, тех, кто горел заживо в орудийных башнях, тех, кто задыхался в разгерметизированных отсеках. Все они пошли за ней, доверились её решению остаться и принять бой. И теперь все они погибнут здесь, в этом холодном космосе, так далеко от дома.

Удар пришелся точно в корму «Елизаветы Первой», туда, где располагались главные двигательные установки – сердце любого космического корабля. «Силистрия» врезалась в линкор и её усиленный таранный форштевень пробил броню, словно она была сделана из бумаги. Металл смялся, переборки лопнули, как натянутые струны, три главные силовые установки были уничтожены мгновенно. Реакторы, каждый размером с дом, просто перестали существовать, превратившись в спрессованную массу искореженного металла и разорванных труб.

Ударная волна прокатилась по всему кораблю, от кормы до носа, срывая людей с ног, разбрасывая их по отсекам, как кукол. Те, кто не успел закрепиться, полетели в переборки, ломая кости. Незакрепленное оборудование превратилось в смертоносные снаряды, проносящиеся по коридорам. Свет погас на несколько секунд, прежде чем включилось аварийное освещение, окрасив все в зловещий красный цвет.

«Елизавета Первая» содрогнулась и замерла. Без двигателей она превратилась в огромный металлический гроб, дрейфующий в пространстве. Корабль все еще мог стрелять из уцелевших орудий, все еще мог сопротивляться, но маневрировать, уходить, атаковать – все это стало невозможным. И теперь к нему были прикованы сразу два вражеских корабля – крейсер спереди и «Силистрия» сзади, вцепившиеся в добычу, как два хищника, делящие тушу.

После удара наступила странная пауза, словно все три сцепившихся корабля переводили дыхание после этого чудовищного столкновения. Но длилась она недолго. Шлюзы «Силистрии» начали открываться, и оттуда через рукава-переходы хлынули штурмовые отряды – морская пехота тихоокеанского космофлота, элита из элит, люди, для которых абордажный бой был не просто специальностью, а искусством. Они шли волна за волной, и во главе их шел сам вице-адмирал Усташи – его фигуру в боевом скафандре нельзя было спутать ни с кем другим.

Защитники «Елизаветы Первой» встретили их огнем, но силы были слишком неравными. Контрабордажные команды корабля уже вели бой с космопехами с крейсера, сцепившегося с ними спереди двадцать минут назад. Они сражались в носовых отсеках, отстаивая каждый коридор, каждую каюту, но теперь на них обрушился удар с другой стороны. Зажатые между двумя потоками атакующих, с врагами и спереди, и сзади, балтийцы были вынуждены постепенно отступать к центральным отсекам корабля.

Бой в коридорах линкора был жестоким и беспощадным. В узких проходах, где негде было укрыться, где каждый поворот мог стать последним, люди убивали друг друга с расстояния в несколько метров. Автоматические винтовки выплевывали очереди, пули рикошетили от переборок, искры высекались из пробитого оборудования. Гранаты взрывались, выбивая целые секции, превращая отсеки в завалы из искореженного металла. Враги были в три раза многочисленнее, и с каждой минутой это превосходство только росло – все новые и новые штурмовики вливались в бой через пробоины в корпусе.

Получасовой бой в замкнутом пространстве корабля превратился в кошмар для обеих сторон, но для защитников – в особенности. Они теряли людей с каждой минутой, отступали все дальше, оставляя за собой коридоры, устланные телами. Машинное отделение пало первым – последние техники заперлись там и сражались до конца, но их было слишком мало. Орудийные башни замолкали одна за другой, когда штурмовики добирались до них через вентиляционные шахты и аварийные люки. Медотсек держался дольше других – даже раненые взяли оружие и сражались, лежа на койках, но и они были сметены превосходящими силами противника.

В конце концов, последние защитники – всего примерно три десятка человек – оказались заблокированы в ангаре номер три. Это было огромное помещение, предназначенное для челноков и вспомогательных судов, но сейчас там были только обломки, следы боя и последние защитники «Елизаветы Первой». Среди них была и контр-адмирал Зимина – её адмиральский китель был изорван и покрыт кровью, не вся её собственной, но она все еще держала оружие и все еще командовала.

Защитники заняли позиции за обломками, приготовились к последнему бою, прекрасно понимая, что это конец. Снаружи уже слышались голоса штурмовиков противника – их было не меньше сотни. Взрывы сотрясали массивные двери ангара – противник готовился к финальному штурму. И тогда двери распахнулись, но вместо атаки наступила неожиданная тишина.

В проеме появился вице-адмирал Валид Усташи собственной персоной. Он поднял руку, останавливая своих людей, и сделал несколько шагов вперед. Его единственный глаз внимательно осмотрел ангар, задержался на фигуре Зиминой, и на его лице появилось выражение, похожее на уважение.

– Контр-адмирал, – его голос разнесся по ангару, усиленный динамиками скафандра. – Вы и ваши люди сражались как герои. Нет смысла продолжать эту бойню. Я предлагаю вам почетную капитуляцию.

Настасья Николаевна вышла из-за укрытия, все еще держа оружие наготове. Между ними было метров двадцать – дистанция, которую пуля преодолеет за долю секунды. Но оба знали, что стрелять она не будет.

– Я же уже вам говорила, семнадцатая дивизия не сдается, вице-адмирал, – её голос был хриплым от дыма и усталости, но не дрожал. – Мы будем сражаться до конца.

Усташи покачал головой и сделал еще шаг вперед, показывая, что не боится её оружия:

– Послушайте меня внимательно, Настасья Николаевна. То, что я сейчас предложу, я не предложил бы никому другому. Это не просто капитуляция. Прикажите вашим кораблям – тем, что еще сражаются – прекратить огонь. Позвольте моим кораблям выйти из боя, не стреляя им в корму. Взамен я не просто сохраню жизнь вам и вашим людям – я верну вам контроль над вашим кораблем.

В ангаре повисла тишина. Даже раненые перестали стонать, понимая важность момента. Предложение было неожиданным, почти невероятным. Зимина прищурилась, пытаясь понять, что кроется за этими словами:

– И зачем вам это? Что вы получите взамен?

– Свободу маневра, – ответил Усташи просто. – Мои корабли смогут выйти из этой проклятой свалки и встретить Хромцову организованным строем. После того как я разберусь с ней, я уйду от Константинова Вала. Клянусь честью офицера – мы не сделаем по вам ни единого выстрела. Форты останутся вам и Василькову. Вы получите свой корабль, своих людей, свою победу. Все от этого только выиграют.

Зимина молчала, обдумывая услышанное, и тогда Усташи решил разыграть свою главную карту:

– Ну же, Настасья Николаевна, подумайте – кто ваш настоящий враг? Я, который веду честный бой за то, что считаю правильным? Или эта Агриппина Хромцова, предательница, на чьих руках кровь тысяч ваших балтийцев?

Имя Хромцовой подействовало на Зимину, как удар под дых. Воспоминания нахлынули против воли – проигрыш от Шереметьева, когда командующий Балтийским космофлотом – адмирал Юзефович погиб от его руки. Тысячи балтийцев, павших в той бойне, преданных и убитых. И всего этого могло не случиться, если бы не прибывшие на помощь тихоокеанцам корабли Хромцовой…

– Разве вы забыли? – голос Усташи стал мягче, почти сочувствующим. – Юзефович был вашим наставником. Он учил вас тактике, он продвигал вас по службе, он верил в вас. И его убила Хромцова. Тысячи ваших товарищей погибли от её приказа. И их души не требуют отмщения?

Зимина закрыла глаза. Да, она прекрасно это помнила.

– Посмотрите на себя, Настасья Николаевна, – продолжал Усташи, чувствуя её колебания. – Вы сражаетесь на одной стороне с убийцей ваших космоморяков – этой гадиной Хромцовой. Она использует вас. И когда вы станете ей не нужны, она предаст и вас. Где же ваша честь? Где совесть? Где верность памяти павших товарищей?