Крейсер справа от «Силистрии» – один из новейших кораблей имперского флота – неожиданно получил концентрированный удар в носовую часть. Три десятка плазменных зарядов ударили почти в одну точку, и перегруженные генераторы щитов не выдержали. Защитное поле схлопнулось с треском разряда статического электричества, увеличенного в миллион раз. Следующий залп зарядов прошел уже без помех, врезавшись в броню. Бронированные нимидийские пластины толщиной в метр испарились за долю секунды, плазма прожгла путь к носовому орудийному отсеку.

То, что произошло дальше, навсегда врезалось в память выживших. Детонация боекомплекта – десятки аккумуляторных батарей, хранившихся в магнитных ячейках – превратила носовую часть линкора в маленькое солнце. Свет был настолько ярким, что автоматические фильтры иллюминаторов едва успели сработать. Корабль массой в тысячи тонн переломился пополам, словно игрушка в руках разгневанного титана. Обломки разлетелись во все стороны, некоторые врезались в соседние корабли, добавляя хаоса в и без того смертоносную круговерть.

– Потеряли тяжелый крейсер! – голос офицера связи дрожал от шока. – Вторая линия сообщает о повреждениях от обломков!

– Черт бы их снайперов всех побрал! – Усташи ударил кулаком по подлокотнику с такой силой, что треснула обшивка. – Разворот! Всем кораблям – разворот по схеме «веер»! Уходим на второй заход!

«Конус» начал распадаться. Корабли расходились в стороны, словно лепестки какого-то чудовищного цветка, уворачиваясь от непрекращающегося огня. Еще два крейсера получили критические повреждения – один потерял главные двигатели и беспомощно вращался в пространстве, второй пылал от кормы до носа, экипаж отчаянно боролся с пожарами в отсеках. Легкий крейсер просто исчез – прямое попадание в реактор не оставило от него ничего, кроме расширяющегося облака раскаленных газов и мелких обломков.

Но самое унизительное – они так и не дошли до «каре», чьи канониры по команде их командирши стреляли так прицельно и слаженно. Атакующие так и не смогли войти в ближний бой, где численное превосходство сыграло бы решающую роль. Зимина видела направление удара и успела сконцентрировать оборону именно там, где требовалось.

Каре выстояло в первой атаке без потерь. Корабли прикрывали друг друга, перераспределяя энергию щитов, создавая почти непробиваемую стену.

На мостике «Елизаветы Первой» раздались сдержанные возгласы – не то чтобы радости, скорее облегчения отсрочки неизбежного. Но Настасья Николаевна не разделяла даже этого мимолетного триумфа. Она слишком хорошо понимала тактику боя и знала – Усташи не повторит той же ошибки дважды.

Её опасения подтвердились почти мгновенно. На тактическом дисплее корабли противника начали сложное перестроение. Но не в один большой «конус», как раньше, а сразу в четыре малых. К каждой группе примерно по пятнадцать кораблей присоединялись уцелевшие суда из эскадры Мамедова – они распределялись между ударными группами, доводя численность каждой до оптимальной для прорыва обороны.

– Строятся в несколько клиньев, – прошептал кто-то из младших офицеров за спиной Зиминой, и в его голосе звучал неприкрытый страх.

– Вижу, – отозвалась она, не оборачиваясь. В её голосе не было дрожи – только усталость и понимание неизбежного…

…На «Силистрии» Усташи наблюдал за перестроением с мрачным удовлетворением профессионала, нашедшего правильное решение тактической задачи.

– Четыре удара с разных направлений, – проговорил он вслух, обращаясь к старпому. – Она физически не сможет сконцентрировать всю оборону. Даже если три конуса не пробьются, четвертый прорвет каре. А дальше дело техники…

Он не договорил, но все на мостике понимали, что будет дальше. Это будет не бой, а бойня.

Между тем четыре смертоносных клина медленно окружали «каре», занимая позиции с четырех сторон – север, юг, восток, запад. Как четыре всадника Апокалипсиса, готовые принести конец этому последнему оплоту сопротивления. На каждый корабль Зиминой теперь приходилось по четыре-пять кораблей противника, и это без учета тех кораблей Должинкова, что все еще вели бой на станции, методично выкуривая последних защитников из их укрытий.

Усташи поднес к губам микрофон открытого канала связи. Его голос, спокойный и уверенный, с той интонацией победителя, который из великодушия предлагает побежденному достойную капитуляцию, разнесся по эфиру:

– Контр-адмирал Зимина, это вице-адмирал Усташи. Вы достойно сражались, показали пример верности долгу и беспримерного мужества. Ваши космоморяки – настоящие воины, и мне, старому солдату, больно видеть, как гибнут такие бойцы. Но дальнейшее сопротивление бессмысленно. Вы видите расклад сил. Сдавайтесь, и я лично гарантирую жизнь вам и вашим людям. Вы станете военнопленными со всеми правами по конвенции. У вас минута на размышление.

Тишина в эфире длилась всего несколько секунд, но они показались вечностью. Когда голос Зиминой прозвучал в ответ, в нем не было ни тени сомнения:

– Вице-адмирал, семнадцатая линейная дивизия Балтийского космического флота сдаваться не умеет. Мы присягали императору и останемся верны присяге до конца. Поэтому, намерены драться до последнего заряда, до последнего вздоха, до последней капли крови. И если нам суждено погибнуть сегодня, то мы заберем с собой столько ваших кораблей, сколько сможем. Пусть наша смерть дорого обойдется предателям. Конец связи.

На мостиках кораблей обеих эскадр воцарилась абсолютная тишина. Даже писк приборов и гул систем жизнеобеспечения казались приглушенными, словно сама вселенная затаила дыхание перед финальным актом трагедии. Тихоокеанцы готовились победить – проверяли системы наведения, перезаряжали орудия. Балтийцы готовились достойно умереть – молились, если верили, писали последние сообщения семьям.

Усташи уверенно поднял руку, готовясь дать сигнал к атаке. Он знал, что теперь каре не выстоит ни при каких условиях. Это знали и понимали все офицеры с обеих сторон. Математика войны была неумолима – четыре концентрированных удара против рассредоточенной обороны, семьдесят против шестнадцати. Исход был предрешен…

…В это время я наблюдал за разворачивающейся трагедией на главном тактическом дисплее. Рядом стоял кавторанг Жила.

– Господин контр-адмирал, – он не выдержал молчания, и его голос дрожал от едва сдерживаемых эмоций. – Мы же не можем просто стоять и смотреть! Давайте ударим сейчас, хотя бы оттянем на себя часть сил!

– И что это даст? – я повернулся к нему, стараясь говорить спокойно, хотя внутри все кипело от бессилия. – Два вымпела против семидесяти? Мы продержимся минут пять, не больше. Это не помощь, Аристарх Петрович, это бессмысленная жертва.

– Но они же погибают! – в его голосе прорвалось отчаяние. – Контр-адмирал Зимина, все эти люди…

– Берегите нервы кавторанг, – оборвал я его. – И продолжайте работу…

Я отвернулся к дисплею, где четыре красных клина уже начинали движение к синему квадрату каре. Капитан Жила не знал того, что знал я…

– Господин контр-адмирал! – в это время поступил доклад старшего инженера, на лице которого усталость боролась с возбуждением. – Первая группа фортов готова к отделению! Магнитные тросы установлены и проверены! Системы синхронизации налажены! Все тридцать платформ связаны в единую сеть!

– Время? – я резко повернулся к нему. – Сколько еще времени до полной готовности?

– Минут десять-пятнадцать на финальную проверку систем управления, потом можем начинать движение!

Я посмотрел на карту. Четыре конуса набирали скорость. До столкновения оставалось минуты три-четыре, не больше. У Насти не было этих десяти минут.

– Начинайте движение немедленно, – приказал я. – Проверку проведете в процессе.

– Но господин контр-адмирал, без проверки синхронизации мы рискуем…

– Выполнять! – я голос в общем эфире. – Каждая секунда на счету!

…Между тем клинья противника уже снова входили в зону эффективного огня. Корабли Насти открыли огонь одновременно по всем направлениям, но их плазменные залпы рассеивались, не имея достаточной концентрации. Это была агония, растянутая во времени.