Очень много крови, перемежающейся с плотными комками, присматриваться к которым не хотелось. Свежая, но при этом запекшаяся, не от времени, а от жара, недавно царившего в ангаре. Расположенная багровой полосой строго по линии стыковочного механизма.

Рино знал, что произошло, понял мгновенно. Верить не хотел – а все равно знал, потому что не было других вариантов.

Вопреки всем правилам безопасности и здравому смыслу, в стыковочном механизме прямо перед прилетом корабля находился человек. И Рино, получается, его убил…

Когда произошла очередная трагедия, Елена не почувствовала ничего даже отдаленно похожего на удивление. Беда здесь стала нормой. Нельзя сказать, что адмиралу было все равно, но она больше не тратила время на попытку понять, как же такое возможно.

Просто они в Секторе Фобос, этого достаточно.

Сейчас она смотрела на то, что осталось от женщины. Фрагменты тела пришлось собрать в специальный сосуд, большая часть не подходила даже для генетического анализа – такое бывает, если человек оказывается на пути космического корабля, пусть и предельно малого, такого, как «Ястреб». И все же из-за того, что тело изначально было крупным и целым, да еще потому, что Бернарди провел посадку идеально, без лишних движений, без ненужного повышения температуры, образец, пригодный для генетического анализа, все-таки удалось получить. Но даже если бы нет – они бы узнали имя методом исключения, посторонних на станции быть не может.

Погибшей оказалась Ме́редит Финн, тридцать четыре года, медсестра. Елена направилась бы в медицинский корпус в любом случае, узнать, что удалось выяснить врачам. Теперь же появилась еще одна причина податься туда: они знали жертву и при жизни.

Изучением останков занимался лично Петер Луйе. Это уже нельзя было назвать вскрытием, потому что нечего там вскрывать. Врачи помоложе просто терялись перед видом того кровавого месива, которое им полагалось исследовать. Но Петер за свою долгую карьеру повидал всякого, он научился полагаться на оборудование, раз уж базовые знания стали бесполезны.

– Удалось установить точную причину смерти? – спросила Елена.

Петер бросил на нее сердитый взгляд:

– Она – фарш!

– Это ваше профессиональное заключение?

– Какое тут может быть профессиональное заключение? Я работаю с ошметками, провожу экспертизу по ресницам с правого века, это ненормально! Поэтому сразу оговорюсь: все мои выводы не могут быть точными. Я буду упоминать скорее то, что считаю наиболее вероятным.

– Принято, – кивнула Елена. – Прошу, продолжайте.

Она давно уже научилась общаться с Петером. Отвратительное настроение было его состоянием по умолчанию. Порой казалось, что он живет лишь для того, чтобы портить жизнь другим, он изо всех сил старался втянуть собеседника в ссору. Но если не получалось, Петер довольно быстро успокаивался и начинал говорить по делу.

– Она была абсолютно трезва на момент смерти – мы не нашли ни намека на алкоголь, не говоря уже о чем покрепче. Так что отравление как метод убийства мы исключаем. А все остальное оставляем: ее могли задушить, могли пробить ей череп, а могли оставить живой у основания борозды, при любом из этих раскладов она пришла бы в то состояние, в котором мы ее обнаружили.

– Понимаю. Вы были с ней знакомы?

Петер окинул останки долгим взглядом и сместил экран, скрывающий их.

– Я знал ее, но мы не общались. Пару раз она выполняла мои поручения, на этом все.

– Она была с кем-нибудь близка в медицинском отделе?

– Без понятия. Со мной точно нет.

Вряд ли он врал, его слова вполне сочетались с тем, что Елене уже удалось выяснить про погибшую. Мередит согласилась на участие в миссии добровольно, но при этом нельзя сказать, что она наслаждалась временем, проведенным на станции. Возможно, всему виной испытания, которые свалились на них всех в первые же дни миссии. Но разве это так уж неожиданно при путешествии в зону аномалий?

Елена не стала настаивать на продолжении разговора, это было бессмысленно. Ей уже сообщили, что погибшая пользовалась услугами Иды Толладо́ттир – главного психолога станции. Именно с Идой следовало говорить о том, могла Мередит совершить такое или нет.

По пути в отдел психологии Елена размышляла не о погибшей, а об обстоятельствах случившегося. При использовании ангаров существуют протоколы безопасности. Туда нельзя явиться просто так независимо от того, где в этот момент находятся челноки. Кто-то из инженерного отдела или пилотов еще мог бы обойти ограничения, но медсестра? Откуда у нее такие знания?

Да и потом, они пытались по камерам отследить, где Мередит была перед смертью, как попала в ангар – и у них ничего не получалось. Они только выяснили, что ее смена давно закончилась, в свое свободное время она направилась в рекреационную зону. А там камеры установлены не везде, порой случаются перебои в их работе. Но ведь из квартала развлечений до ангаров путь неблизкий! Ни одна камера не показывала, как Мередит преодолела это расстояние.

Елена могла подобрать всего два объяснения: либо медсестра двигалась по техническим тоннелям, либо изменила настройки так, что камеры получили старую закольцованную запись. И снова тот же вопрос: могла ли Мередит сделать это сама, не слишком ли сложно? Но если не сама… Проблем становится куда больше.

Елена заставила себя не спешить с выводами, такие глобальные задачи лучше решать постепенно.

В кабинете главного психолога было на удивление хорошо. Ида получила просторный светлый зал с обилием окон и белыми стенами. Тут уже не так важно, что окна – это на самом деле имитация, голубое небо Земли за ними выглядит вполне убедительно. В воздухе витал легкий аромат свежести, похоже, запах полевых цветов или свежескошенной травы, что-то далекое и забытое, возможно, утерянное навсегда – но не здесь, не на этом островке безопасности. Слышался близкий плеск воды: в углу кабинета располагался пруд с искристым маленьким водопадом. У стены стояли большие горшки с разноцветными орхидеями, белыми, голубыми и фиолетовыми.

Мебель в кабинете тоже была белой, но другого оттенка – не снежная, как стены, а молочная, чтобы все вокруг не сливалось в слепящую пелену. Ида изначально сидела за столом, но, когда пришла Елена, покинула свое место, и обе они устроились в глубоких мягких креслах возле пруда.

Ида не выглядела раздавленной горем, но и безразличной она тоже не казалась. Да и следовало ли ожидать иного от профессионала ее уровня? Насколько было известно Елене, в родной Исландии Ида когда-то установила рекорд, став самым юным профессором за всю историю страны. С тех пор она никогда не сходила с пути, получила все возможные награды, пожалуй, добилась всего, что можно, на Земле… Может, потому она и полетела в Сектор Фобос? Если так, астрофобия стала для нее настоящим подарком, как бы кощунственно это ни звучало… Но Елену ее личные цели не касались.

– Вы знаете, о ком я пришла поговорить, не так ли?

– Знаю, – кивнула Ида. – Это было предсказуемо. В иных обстоятельствах я собрала бы больше данных о погибшей, чтобы точнее оценить ее поведение, но сейчас это не требуется. Мередит была моей пациенткой, а у меня их мало, вспомнить несложно.

– Означает ли это, что вы начнете ссылаться на врачебную тайну?

– А разве в этом есть хоть какой-то смысл? – сдержанно улыбнулась психолог. – За вами остается право потребовать у меня ответы в принудительном порядке.

– Не хотелось бы.

– Я понимаю и не буду ставить вас в такое положение. Да и потом… Мередит всегда была одна. Думаю, она была бы не против, если бы кто-то узнал ее историю. Она записалась на миссию «Виа Феррата», потому что отчаянно нуждалась в новой жизни.

Ида не скрывала, что определенные проблемы с психикой у ее ныне покойной пациентки были чуть ли не с детства. Мередит отчаянно не нравилось то, что она видела в зеркале. Ей еще не слишком любящие родители внушили, что она чудовищно некрасива. Эта мысль закрепилась, прижилась и долгие годы жалила ее, как ядовитое насекомое, которое нельзя стряхнуть, потому что оно уже пробралось под кожу. Мередит невозможно было доказать, что у нее нет никаких проблем с внешностью, что красота – понятие относительное. А когда годы сделали из девочки очень рослую и очень крупную женщину, проблемы Мередит лишь усугубились.