Они и убили. Она тогда не разглядела, кто именно это сделал и как. Даже в ее воспоминаниях все сохранилось скорее мутной картинкой, чем кадрами видеозаписи. Кажется, это был Антифо… Скорее всего, он – он достаточно силен и яростен для такого. Как бы он ни провел атаку, что бы ни использовал, этого оказалось достаточно, чтобы рассечь Тоби пополам до того, как он успел сказать хоть слово.

Удар был такой силы, что никакой механический костюм не выдержал. Кровь хлынула волнами во все стороны – а тело, изначально искаженное, распалось на две неравные части. Уже это означало, что спасения не будет, просто не может быть. А кочевник еще и подстраховался: он парой небрежных ударов сбросил останки в утилизационную шахту.

На миг в зале зависла тишина – густая, как осенний туман, липкая, как паутина. Напряженная до предела и пронизанная неверием. Как же так? После всего, что было, что он сделал? Не может быть, это ошибка, какой-то трюк со стороны Гюрзы, он опять всех обманул, он же не мог!.. Но багровое озеро крови на полу и брызги, разлетевшиеся во все стороны в момент удара, доказывали, что все действительно произошло, а от него на сей раз ничего не зависело. Гении тоже люди – и тоже смертны.

Потом тишина треснула, рухнула градом осколков, и шахта зазвенела криками и разозленными голосами. Мира прекрасно понимала: кочевники способны убить и ее, и остальных. Почему нет, если явно началось какое-то восстание? Они не могли сделать такое законно, адмирал не разрешила бы, никогда! Но если убьют – пусть убивают, а пресмыкаться перед ними, униженно вымаливая свою жизнь, Мира не собиралась!

Ее спасло то, что это оказалось не восстание. План у кочевников был посложнее, поэтому они просто сдержали Миру и остальных, не причиняя им никакого вреда. Дальше, когда начались разбирательства, Барретты продолжили изображать смирение.

Первым, что поняла Мира, когда волна шока миновала, стало то, что в зал явились не все кочевники. Только четверо – Антифо, Умбрения, Дельфиум и Мисагерид. При этом лишь старшие Барретты вели себя спокойно, а вот близнецы, казалось, и сами толком не понимали, как ввязались в эту историю.

Отчитываться им пришлось перед адмиралом и собственной родней. Мире тоже позволили присутствовать, и пока что все ее усилия уходили на то, чтобы промолчать, крики точно делу не помогут.

Антифо дрался лучше, чем говорил, поэтому слово взяла Умбрения.

– Нам стало известно, что Гюрза использовал образ Тоби Калибана, причем с самого начала, – пояснила она. Умбрения держалась так, будто ничего особенного не произошло. Она словно не замечала пятна крови, попавшие на нее в момент убийства и уже успевшие засохнуть. – Теперь мы обнаружили, что он снова задействовал эту личину.

Мире очень хотелось бы узнать, как им это стало известно. Они следили за ним сами? Или в отделе механиков есть предатель, который им докладывает? Но кто мог знать о таком? Было желание обвинить Личека – просто потому, что из него получался идеальный злодей для любой ситуации. Но даже сквозь гнев Мира вынуждена была признать, что Личек не справился бы с чем-то настолько сложным, нервов бы не хватило.

Как бы то ни было, кочевники действительно знали, что Гюрза будет внутри костюма – и понимали, что это сдержит его движения, не позволит ни уйти, ни полноценно сражаться. У них была лишь одна попытка, и они воспользовались ею сполна.

Но обрадовало это только их. Елена Согард была слишком умна и опытна, чтобы сорваться на крик, однако свое отношение к ситуации она куда лучше показывала могильно холодным взглядом и интонациями.

– Даже если вы знали, что он под маской, что с того? – спросила она. – Павел Беломестин давно уже признан равноправным членом экипажа. Не только руководством станции, но и полицией. И я не припомню, чтобы мой заместитель подавал прошение об отмене помилования.

– Не подавал, – мрачно подтвердил Отто. – Для меня это стало таким же… сюрпризом.

Он мог и соврать, но это не в его стиле. Когда он пытался убить Гюрзу, он делал это открыто, он готов был противостоять адмиралу. Он сейчас недоволен и даже растерян, похоже, его смущает все сразу: то, что его дети решились на кровавое убийство, и то, что даже не посоветовались с ним.

А они-то знали, что советоваться нет смысла! Если бы отец им прямо запретил нападать на Гюрзу, они бы все равно сделали это, но увеличили бы собственную вину. А при нынешнем раскладе они оставили за собой право смиренно опустить головы и делать вид, что хотели как лучше.

Мира понимала, почему они пошли на это. Не одобряла, по-прежнему злилась, и все равно понимала. Гюрза был для них угрозой с самого начала, а с тех пор, как он едва не отправил на тот свет Сатурио, он воспринимался как уникальная опасность, ни с чем подобным кочевники, привыкшие считать себя всемогущими, раньше не сталкивались. Они видели, что каждая миссия лишь укрепляет позиции серийного убийцы. Шансов избавиться от него становилось все меньше, и они решились на отчаянный шаг.

Причем решились действительно только эти четверо. Судя по тому, как хмурился Сатурио, он тоже ничего не знал! Он, у которого было больше всех прав желать Гюрзе смерти, не одобрял случившегося… Мира понимала, что его отношение уже ничего не исправит, но от того, что не все кочевники одинаковы, становилось чуть легче.

Никто не называл происходящее судом, однако все понимали, что это он. И когда кочевники объяснились, начались споры. Отто, разумеется, стал на сторону своих детей. Да, они не правы. Но Гюрза, вообще-то, был серийным убийцей, способным сорваться в любой момент! Как долго он смог бы подавлять свою природу? И разве лучше стало бы, если бы он взялся за старое, залил станцию кровью и только потом был казнен? Может, детям и не стоило работать на опережение, но… что уж теперь? Не собирать же его обратно!

Елена ситуацией не прониклась, она сдержанно напомнила, что кочевников тоже многие считают опасными. Так что теперь, убить их просто на всякий случай? Или готовиться к тому, что они будут рвать на части любого, кто покажется им подозрительным? Тут Антифо попробовал возразить, что он не порвал, а перерубил Гюрзу, но тут же получил подзатыльник от старшей сестры и обиженно затих.

Мира не пыталась вмешаться в обсуждение, знала, что не скажет ничего нового. Все ее силы уходили на то, чтобы не начать драку – которую она, разумеется, проиграет. Она была не в том состоянии, чтобы придумать ценные аргументы, кровавые воспоминания о случившемся смешивались с горечью и обидой.

Так же нельзя, это нечестно, несправедливо…

Ну и что теперь?

Только в этом Отто и был прав. Что теперь?..

Без наказания кочевники все-таки не остались. Елена настояла на том, чтобы на них надели сдерживающие ошейники, способные обеспечить оглушающий удар током, если они снова нападут. Право активации оставалось за адмиралом и их отцом. Сколько они будут носить это – пока неясно, но сейчас так будет лучше для всех.

Наказание было ничтожным, почти смешным – по крайней мере, с точки зрения Миры. При этом она понимала, почему Елена не могла предложить ничего другого. В этой сомнительной вылазке оказалась задействована половина кочевников, их нельзя запереть и уж тем более казнить. Станция по-прежнему в Секторе Фобос, здесь нужна сила. Елена нашла лучший способ контролировать эту силу из всех возможных, больше ей ничего не оставалось.

Все закончилось, приговор прозвучал, а Мира с удивлением обнаружила, что до сих пор не верит. Смерть кого-то другого она уже приняла бы. Но это же… это Гюрза, он всегда спасается! Она настолько свыклась с мыслью, что он чуть ли не космический демон, что теперь вновь принять его человеческую природу не получалось.

Тогда она попробовала расчистить собственную память, вернулась в тот страшный момент. Она вновь прожила то, что и так было очевидно: идеально спланированное, предельно быстрое нападение. То, которое нарушало все законы и договоренности. Гюрза не подготовился и не справился, потому что это оказалось невозможно, вот и все объяснение.