А Уоррен предупредил:

— И никаких схваток.

«Никаких поражений», — подумала я, но промолчала.

— Послушай, все, что тебе нужно будет делать следующие несколько дней, это оставаться в квартире Оливии, — произнес Уоррен. — Если она вела дневник, прочти его. Если у нее было хобби, изучи его. Поройся в ее гардеробе, просмотри фотоальбомы и создай для себя прошлое. Делай все возможное, чтобы стать сестрой. А когда будешь готова, мы отведем тебя в убежище.

— Там ты встретишься с другими звездными знаками, — пояснил Майках. — И научишься быть Стрельцом.

— Но сначала ты должна научиться быть Оливией. Только когда ты сможешь обмануть даже тех, кто тебя хорошо знает, мы познакомим тебя с другими.

— Он прав, Джо, — сказал Майках, заметив мою реакцию. — Никто не должен знать, кто ты на самом деле, понятно?

Я, неожиданно почувствовав себя усталой, прислонилось головой к нейлоновой груше. Потом подняла голову и посмотрела в небо. Бесконечная голубизна протянулась надо мной; ни одного облачка, за которым можно спрятаться.

— Неужели для меня нет безопасного места?

Никто не откликнулся. И мне пришло в голову, что никто и не может ответить.

Я позвонила Шер и попросила забрать меня на следующее утро; она пришла в полный восторг и пообещала приехать через час. Я обсудила это с Уорреном и Майкахом, но в конце концов неохотно согласилась, что Оливия поступила бы именно так. Положив трубку, я покачала головой.

— Терпеть не могу эту женщину.

— Но она была лучшей подругой Оливии.

— Она вся из пластмассы, как «Виза».

— Ты тоже, — заметил Уоррен. Я только сердито зыркнула на него.

Шер явилась в полдень в яблочно-красной, как конфетка, открытой машине и в соответствующем костюме. Я даже поискала, нет ли на заднем сиденье шеста стриптизерши. Как оказалось, у Шер в нейлоновой сумке «Прада» оказался подходящий костюм и для меня. Шер потащила меня в ванную, и я бросила на Майкаха отчаянный взгляд. Он улыбнулся и помахал мне рукой.

— Проклятые врачи! — пробормотала я. Он откашлялся в соседней комнате, и я поняла, что он все слышал.

— Что? — спросила Шер, глядя на меня васильковыми глазами, словно вопросительными знаками.

— Ничего, — буркнула я.

Очевидно, это был не тот ответ, что она ожидала. Лицо ее помрачнело, но почти мгновенно на нем снова появилось торжественное выражение. Я отвернулась, что, я уверена, для нас обеих было облегчением.

— А что это такое?

Я потрогала блестящую ткань.

— Твой костюм для путешествий, дорогая, — жизнерадостно проворковала Шер. — Как у Ивела Найвела. Или у Тельмы и Луизы.[32] Если ехать, так со стилем.

«Запомни, — велела я себе, увидев в окне потрясающее отражение нас обеих. — Заведи. Новую. Лучшую. Подругу».

— Ты уверена, что хочешь этого, Ливви-девочка? — осведомилась Шер, когда мы неслись по городу в ее низком открытом корвете. Я насчитала нарушения по крайней мере трех основных правил движения. Шер водит машину так же, как ходит, дышит и живет: она уверена, что никто не посмеет летать на ее пути. — Ты знаешь, что всегда можешь оставаться у меня.

— Да, — сказала я, думая «нет», когда она повернула на тридцати пяти милях в час. Нет — всему этому. Нет — квартире, которая напомнила мне, где я в последний раз видела искаженное прекрасное лицо своей сестры; нет — тому, что-бы быть супергероем; и — я едва не проглотила стекло на следующем повороте — определенно нет Шер!

Может, я смогу переселиться севернее, в Карсон-Сити.[33] Или на настоящий север. Например, на Аляску. «Да, — подумала я, — звучит хорошо. Интересно, много ли шансов натолкнуться на злых обитателей иглу?» Я решила позже спросить об этом Майкаха. Лед казался мне сейчас очень привлекательным.

Мы молча поднялись на девятый этаж. Вышли в пустой коридор, и единственным звуком был звон ключей, которые вставляла в замок Шер. Когда дверь открылась, я глубоко вдохнула. Шер встревоженно посмотрела на меня, я попыталась успокаивающе улыбнуться, и Шер мгновенно захлопнула дверь. Черт! Должно быть, у меня получилась гримаса.

— Оливия, дорогая, — сказала она, более обычного растягивая слова в своей тревожной искренности. — Пойдем ко мне. Ты знаешь, я всегда тебе рада.

— Знаю.

Я опустила глаза. Она попыталась снопа.

— Мы будем каждый день вместе завтракать, потом делать маникюр, загорать, и большие парни, как Тревор или Тэнк, будут растирать нас кремом!

Это заставило меня снова устремиться к двери.

— Все в порядке. Я справлюсь.

Я старалась не замечать выражение боли, промелькнувшее на лице Шер. Хотелось протиснуться мимо нее и закрыть дверь, но почему-то меня она тронула. «В конце концов, — подумала я, — она тоже потеряла Оливию. Она только еще этого не знает».

— Послушай, Шер… — «Шер-бэр», сказала бы Оливия, но у меня язык не повернулся. Я посмотрела ей в лицо. — Я любила… люблю эту квартиру. Ты ведь знаешь это. Врачи говорят, что мне нужно сюда вернуться, и чем скорее я это сделаю, тем скорее дела будут…

«Какими? — Я лихорадочно искала нужное слово. — Нормальными? Прежними? Лучшими?»

— Я понимаю, о чем ты говоришь, дорогая, — прервала она меня, качая головой. — Но я тревожусь, что ты останешься здесь одна.

— Не тревожься обо мне. Совсем не тревожься.

— Ну позволь мне по крайней мере вместе с тобой обойти квартиру, — попросила она и, заметив мое колебание, негодующе вспыхнула. — Только на этот раз, ради бога. Я уйду, как только мы тебя устроим, обещаю. Позволь мне показать тебе, что я здесь сделала.

По правде говоря, я была благодарна ей за общество. Оливию могло привязывать к этой квартире множество приятных воспоминаний, но у меня их было немного, а самое последнее было практически непрекращающимся. Мы переходили из комнаты в комнату, Шер непрерывно болтала; этот жизнерадостный гул только усиливал нереальность аккуратной квартиры. День яркий, январское солнце струится сквозь широкие окна, и ничего не напоминает о черной буре, от которой я бежала несколько недель назад. Все чисто, проветрено; куда ни повернись, свежие цветы в хрустальных вазах.

Шер рассказала, что после того как ушла полиция и доработали ремонтники и уборщики, она пришла и добавила несколько штришков, которые, как она знает, мне нравятся. Ирисы в вазе у входа. Свечи в толстых подсвечниках — на столе в столовой. Анютины глазки — в гостиной. Я не представляла, что Оливия все это любила. Шер даже вменила телефон, который разбился в ночь нападения Батча. Новый был украшен кристаллами Сваровски[34] — кроваво-красные губы на сверкающем бриллиантовом фоне. Шер сообщила, что уже запрограммировала телефон на номера «моих» многочисленных знакомых, поставщиков и любовников.

Я немедленно выключила телефон, бросила его на шарф из шенили и почувствовала, как меня все сильней охватывает паника. Неудивительно, что Шер все время посматривает на меня, словно не узнает. Неудивительно, что Ксавье согласился на то, чтобы она отвезла меня домой: он неловко себя чувствовал во время длительных периодов молчания. Раньше с Оливией такого никогда не случалось.

«Я даже не знаю, какие цветы она любила, — в отчаянии подумала я. — Откуда мне знать, что она может сказать или сделать? Что она ела? Кому звонила?» Меня словно чем-то тупым ударили в грудь: я поняла, что в сущности не знала свою сестру.

И тут я заметила пакет. Он по-прежнему лежал на углу столика, где его оставила Оливия, и, по-видимому, до этого момента все о нем забыли. Я взяла его, прижала к груди и плотно зажмурила глаза. Мой подарок на день рождения. Последнее, что дала мне Оливия.

— Я не знала, что ты хотела с этим сделать. — Голос Шер заставил меня вздрогнуть. Я повернулась и увидела, что она нервно сжимает руки и настороженно смотрит на меня. — Мне казалось неправильным распечатывать его или выбрасывать. — Шер колебалась. — Я правильно поступила, оставив его?