— М-м-м?

— Есть кое-то, что я о тебе знаю. Я открыла один глаз.

— Уже?

— Не это, — рассмеялся он и поцеловал меня в лоб. — Нет… Я знаю, что ты по-прежнему меня любишь.

Я открыла второй глаз и воззрилась на Бена. Он кивнул на этот мой молчаливый ответ.

— Ты всегда меня любила, — с полной уверенностью сказал он. — И всегда будешь.

Я смотрела мимо пего на окно, где нетерпеливо ждал расе ист.

— Наверно, поэтому ты оставил для меня дверь открытой.

— О, Джо-Джо, — сонно вздохнул он, прижимая меня к себе. — Я никогда не закрывал дверь.

Я оставалась так долго, как могла. Не хотела разрывать объятия Бена, потому что знала, каковы на самом деле эти наши последние мгновения. Они украдены. Я чувствовала это с каждой секундой, отмеченной на прикроватных часах, с каждым спокойным вдохом Бена рядом с собой. Я считала мгновения до рассвета по пульсу, который бился у меня под пальцами на его запястье.

Бен не пошевелился, когда я спустила ноги с кровати. Конечно, он не боялся рассвета, как я. Ему не нужно принимать решение, присоединяться или нет к подпольному миру сверхъестественного. Я наблюдала, как его глаза движутся под веками, словно он следил за каким-то движущимся изображением; потом глаза его остановились, и он снова погрузился в глубокий сон. Я позавидовала его умиротворению и пожелала этого же нам обоим.

Одевшись, я пошла в гостиную и вызвала такси. Называя адрес, я опустила взгляд и увидела снимок, который бросила на кофейный столик. Не думаю, чтобы Бен возражал, если я на время заберу этот снимок. Я могу сделать копию и вернуть ему оригинал, и у меня будет по меньшей мере одна фотография, на которой моя мать, сестра и я — мы все вместе. Все другие снимки я давно разорвала.

Я отыскала пачку желтых листков для заметок, написала на одном о своих намерениях и приклеила его в альбом на место взятой фотографии. У стены стоял книжный шкаф, и на самой нижней полке — множество таких же альбомов. Мне хотелось просмотреть их все, насладиться каждой фотографией, каждым схваченным моментом, когда я была кем-то другим. Может, когда-нибудь. Сейчас, не имея на это времени, я поставила альбом на место и повернулась, собираясь уходить.

И тут увидела фотоаппарат. Не самый лучший, как «Никои», которым сама пользуюсь; в сущности, я бы даже не назвала это настоящим фотоаппаратом. Такие камеры люди покупают, когда обнаруживают, что, уехал в отпуск, забыли собственную дома. Но это все, что есть, и я взяла аппарат, неожиданно захотев остановить мгновение — эту глубокую тишину, этот неуверенный свет — все то, что кончится, как только я выйду из дома.

Поэтому я отнесла камеру в спальню, где лежал Бен, повернувшись на бок; грудь его вздымалась волнами под простыней, длинные ноги доходили до края кровати. Не желая пускать в ход вспышку, я использовала только свет наступающего рассвета, сфокусировала изображение, и, когда сделала снимок, щелчок в тишине комнаты прозвучал выстрелом. Опустив камеру, я уже невооруженным глазом смотрела, как спит Бен, и вздрогнула, услышав снаружи сигнал. «Надо уходить, — подумала я, — прежде чем он проснется». Но не сдвинулась с места. Прикусила губу и еще какое-то время любовалась им.

Еще немного.

Сдерживая дыхание, я приблизилась, стараясь не шуметь. Вряд ли это необходимо. Я все еще окружена ауреолью и на какое-то время остаюсь тенью в ночи.

Когда лицо Бена оказалось в пространстве объектива, я застыла. Потом почти неслышно прошептала:

— Бен.

Пауза, еще один глубокий вдох, затем угол рта слегка дернулся. Его улыбка еще не сформировалась полностью, а мне тоже захотелось улыбнуться. Я щелкнула. Сунула камеру в карман. И ушла.

Над восточным краем долины показался край солнца, освещая вершины Черных гор, похожие на темные кровоподтеки на фоне неба. Воздух посветлел, пастельные полосы пролегли по всему широкому холсту, и я вдохнула первый утренний ветер. После недолгого колебания повернулась и пошла в восьмой номер гостиницы «Дымящийся пистолет», захлопнув за собой дверь.

Уоррен сидел там же, где я его оставила. Я бы решила, что он вообще не двигался, но с ним был еще один человек, сидевший на краю постели. Не обращая на него внимания, я без слов показала Уоррену снимок, который принесла с собой. У Уоррена только глаза дрогнули.

— У меня к тебе три вопроса, — негромко, но уверенно произнесла я. — Если ответы мне понравятся, я пойду с тобой.

Он уже было улыбнулся, но я остановила его, покачав головой. Если ответы понравятся.

— Во-первых, относительно слов Батча перед началом метаморфозы. Что я была спрятана прямо на виду. «Дочь Ксавье, не меньше», — сказал он.

— А, это, — Уоррен прижимал ладони к поверхности стола. — Он был прав. Только такой талантливый и хитрый человек, как твоя мать, мог до этого додуматься. — Он наклонился вперед. — Понимаешь, обладая сверхъестественными способностями в некоторых сферах, мы вынуждены действовать в мире смертных. Мы подчиняемся всем законам природы — тяготения, времени, пространства, и наша задача заключается в том, чтобы другие, более подвижные, границы казались нормальными. А для этого нам нужны смертные.

— Маскировка? Как у гангстеров, которые используют казино для отмывания денег?

— Совершенно верно. Сразу видно девушку из Лас-Вегаса. — Он всмотрелся в меня в растекающемся свете. — II в обмен на эту маскировку мы поддерживаем смертных как союзники. Иногда наделяем их властью, убеждаем других предоставить ему или ей важное положение в обществе. Иногда даем физическую силу, которой раньше не было. Я знаю по меньшей мере одного смертного, который благодаря этому выиграл олимпийскую золотую медаль. А есть и такие, которые просят…

— Денег, — закончила я за него.

— Денег, — повторил он, кивнув. — Ксавье — главный контакт твоего истинного отца в мире смертных. Он предоставляет укрытие стороне Тени, позволяет агентам Тени существовать и действовать в мире смертных, а в обмен получает столько денег, сколько пожелает.

— Значит, выходя за Ксавье, моя мать получала возможность проникнуть в волчью стаю.

— Выходя за Ксавье, — поправил Уоррен, — твоя мать должна была жить в волчьей стае. И все верили, что ты дочь Ксавье.

Это многое объясняло. Стремительный и беспрецедентный финансовый успех Ксавье в игорном мире. Препятствия, которые возникали перед его конкурентами. Это объясняло также записку без адреса и подписи, которую он получил на этой неделе, и его полное нежелание пролить свет на ее происхождение. Ведь записка от его благодетеля.

Я медленно покачала головой. Этот негодяй был частью всей схемы. Он продал душу за деньги и, делая это, стал причиной смерти собственной дочери.

— Итак, рассуждая теоретически, если я присоединюсь к вам и войско Зодиака станет сильней, это поможет свергнуть Ксавье?

— Определенно. В сущности, все, носящее эмблему врага, можно будет легче уничтожать. Эта эмблема может быть знаком победы. А может становиться целью.

Я нахмурилась.

— А какова его эмблема? Уоррену как будто стало весело.

— Он противоположность твоей матери на звездной карте, Джо. На теневой стороне Зодиака. Ему принадлежит все со словом Арчер, Стрелец.

— То есть это как марка, как бренд?

— Так и есть. Этот бренд защищает и предупреждает.

То есть помещает Ксавье под защиту врага. Можно ли испытывать большую враждебность к человеку?

— Каков твой второй вопрос?

Прежде чем посмотреть в глаза Уоррену, я взглянула на снимок, лежащий на столе.

— Где она?

— Твоя мать? — Он пожал плечами, хотя заметно напрягся. — В укрытии.

— но она жива? Ты уверен? — воскликнула она и, когда он кивнул, спросила: — Но ты не можешь сказать мне, где она?

— Я этого не знаю. Никто не знает. — Он помолчал, словно охваченный противоречивыми мыслями, затем выражение его лица изменилось, и он продолжил: — Если бы Стрелец Теневого Зодиака знал, где Зоя, он сразу напал бы на нее.

— Он так ее ненавидит?