Я прав: ты была бы Величайшей Актрисой! Ты — (еси) — есть она.
Можешь воплотить _в_с-е.
75
И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной
12. XI.41 1 ч. дня
13. XI — 11 ч. дня
Милая Олёль, какая ты большая стала — «девушка с цветами». И — портрет-«гримаса» увеличил. Чудесная! Все новый образ, новая загадка. Я разгадал тебя. Узнаешь, почему — _т_а_к_а_я.
Да, об «ошибке», моей. Все — правда. Моя «ошибка»: — так внезапно все сказал тебе, о нашей жизни, Церковью благословленной! если бы! Это (мне показалось из твоего ответного письма, 2.Х, — ) тебя смутило, и ты — _о_т_х_о_д_и_ш_ь. Вот, в чем моя «ошибка», — в отчаянии показалось, — вот почему сказал: мои «Пути Небесные» — «погублены». Ну, довольно об этом.
Твой рассказ о свадьбе, обо всем тяжелом, — я с болью принял. Скажу: достойнейшая из достойных, горжусь тобой. Но так мне горько! Ты узнаешь, почему. Письмо твое — рассказ о жизни — потрясло меня: _т_а_к_ ты написала! Да, и эта сцена, с И. А., — ты и его _о_ч_а_р_о_в_а_л_а, _в_и_ж_у. Всех чаруешь. Кто — ты? Знаю: этой ночью вдруг осветилось мне. Слушай, дива: ты — от Храма, от Святых недр. Моя Дари — тоже, от Церкви, но не вся. В ней — «Божья золотинка», чуяние миров иных. Дари влечет неизъяснимо, всех. Тебя — всю, до восторга. Да, ты узнала в ней сестру. Я дал тебе ее. Быть может, для тебя ее искал, писал, — и вот, Тебя нашел, _ж_и_в_у_ю. Дари — сложна. Но ты — сложней: тебя века лепили. Этого тебе никто не говорил, никто не скажет. Богом дано мне было — узнать тебя. Дари — твоя предтеча. Слушай, Оля.
В каждом — две сущности, известно это: душа и страсти. Не ново это. Гениальный поэт говорит об этой «двойне» глубже и точней. Вот, Тютчев: «О, вещая душа моя317, — О, сердце полное тревоги, — О, как ты бьешься на пороге — Как бы двойного бытия… — Так, ты жилище двух миров, — Твой день — болезненный и страстный, — Твой сон — пророчески-неясный, — Как откровение духОв… — Пускай страдальческую грудь — Волнуют страсти роковые, — Душа готова, как Мария, — К ногам Христа навек прильнуть». Красиво, четко, ярко, глубоко. Огромное — в немногом: свойство великого таланта. Я иду от того же, «двойственного», и даю _с_в_о_е_ наполнение. Отсюда — Дари, как проявление _б_у_н_т_а_ в человеке, двух основ его. Кто победит? Это _н_е_р_в_ «Путей Небесных». Они остановились, я умирал духовно, ты знаешь теперь все. И вот, на крик отчаяния — явлена мне ты. Кто — ты? Теперь я знаю. Да, Дари _т_в_о_я_ предтеча! В тебе течет лучшая из кровей, — земно-небесная. Ты — как чудотворная Икона, «обмоленная». Даже невер Герцен, говоря об Иверской, признает силу этой «обмолённости»318. Ты таишь в себе, от многих поколений — «Свете тихий», «Тебе поем», «Святый Боже…»319 — все зовы, все моления, все _г_о_р_е_н_и_я_ сердца твоих отшедших, миллионы очей народных, молящих все Святое… — все людские скорби, все грехи, все боли, все восторги, всю близость к Богу, все-все, поведанное на-духу твоим отшедшим… все, к Богу вознесенное в молитвах твоих творцов, (все от них — в тебе!). Ты в своих очах таишь их слезы, и слезы миллионов глаз, стоны миллионов душ, слезы скорби, покаяния, благоговения, радости… в сердце твоем — свет Таинств. В слухе твоем — благовест немолчный… в ручках твоих, поющих, — неисчислимость крестных знамений, благословений… в устах твоих — святое целование Ликов, Креста, святого Праха Преподобных. В девственной чистоте твоей — _н_е_у_п_и_в_а_е_м_а_я_ _ч_и_с_т_о_т_а_ Пречистой светит, освящает _в_с_е. В порывах сердца — величание сущего, _в_с_е_г_о, — святое ликование, — Небо. Вот откуда вся сложность, вся неопределимость, — все к тебе влечение! От веков, от предков, — все от Храма. _В_с_е_ принимает Храм: и чистоту, и грех… и взлеты духа, и души томленья. Все в тебе. Вот — тайна Божия, веков — наследство. Прирожденность. Так в тебе сказалось, тайно-сложно. Ты — усложненная моя Дари. Вот откуда многоцветная игра, — от лучшей, от высокой крови! от крови, осиянной Храмом, св. Тайнами, Господней Благодатью.
Религия — Искусство… — это две дочери Господни, две сестры. Старшая — Религия. Ты _в_с_е_ охватишь, старшая. Мое — тобой живет. Пою тебе, святая девушка от Храма. Цветы мои, из лучшего во мне возросшие, хотел бы возложить на милую твою головку. Перекрести меня, родная! самая родная, в веках зачатая! Ты меня ждала? искала? Этого не знаю… может быть. Но _з_н_а_ю, как я ждал, искал — ив снах, и в грезах, и в томлениях, и в облаках, и на земле, в тенях, скользящих от облаков, и в солнечных закатах, и в звезде верней, и в пении звезд… — помнишь — ночь в Кремле320? Я плакал с моей Дари, в исканиях, в тоске, не сознавая — кого ищу… Так смутно было, так скучно, пусто… еще до _т_ь_м_ы. Мои метания, этот страшный год, 36-ой… — боль в сердце, самоистязание, крик, никому не слышный! И что же, Го-споди… ты, ты была _т_о_г_д_а… живая, так близко, _в_с_я_ _с_в_о_я, _с_в_о_б_о_д_н_а_я!.. Так трудно, так _о_к_о_л_ь_н_о_… таким зажатым стоном вызванная… Ольга! Если бы подошла _т_о_г_д_а_… 6 окт.! я знаю, — я тебя узнал бы, Оля… я чуткий, Оля… я _у_з_н_а_л_ бы. Неужели мои глаза не останавливались на тебе, _т_о_г_д_а..? Но почему мне было так тепло?.. — я смутно помню. Ты была _с_в_о_б_о_д_н_а… Сколько рук ко мне тянулось там, везде… и — не было твоей! Не было дано нам встретиться. Что помешало? кто?! Свет? тьма? Не знаю. Ласточка моя, не создавай лишних «потемок» для себя, молю, родная, Оля! Я весь твой, все тобой закрыто. Мне ничего, никого, кроме тебя, не надо: Ты неверно представляешь, что кто-нибудь может нам мешать. Все будет от нас зависеть, если будем вместе. Мои «почитатели» — все далеко. Здесь меня мало беспокоят. Друзей немного. И все будут чтить тебя! Я _з_н_а_ю: _т_ы_ _с_а_м_а, _с_о_б_о_й, — заставишь, — своей необычайной _с_и_л_о_й_ и — чарованием. Никто не посягнет на мою Олюшу! — Она — Святыня.
Земмеринг..? Это — недоразумение. Я ничего ей не писал, но у меня не было выхода: я хотел скорей послать «Чашу» — и случай представился: ехал человек к ней. С_в_я_т_ы_н_я, моя — для нее _с_в_я_т_о_е. Она духовно меня чтит, поверь. Я не знаю ее слов к тебе. Напиши. Я ей тогда _о_т_в_е_ч_у, и для нее это будет очень горько и — повелительно. Не можешь ты думать, что я позволил бы тебя коснуться! Я не знал. Напиши, прошу. Ее дочка не приедет: сама мать написала, — начались лекции, и визу дают с большим трудом. Для меня эта «Милочка» — дитя. Но они стеклышко, — бриллиант-Олёчек _в_с_е_ режет! Оля, слушай, — единственная моя: будешь ли ты моей женой — не знаю. Господь знает; но… — до последнего дня жизни моей — только ты — единственная, _в_е_ч_н_а_я, моя. Никто, никакая, ни-когда! Клянусь тебе… тобой, жизнью твоей клянусь! — это самое страшное заклятие! Молю тебя, думай о здоровье, о жизни. Я жду тебя. Я буду ждать тебя, сколько бы протекло дней. Без тебя — гибель. С тобой — все надежды, вся полнота бытия. Не смей думать, гони мысль черную — «лучше бы не жить!» Если не за себя, — за меня подумай: это гибель и мне: без тебя — я жить не стану. Это не слова. Мне _н_е_ч_е_м_ будет жить. — Да, Земмеринг я сказал, — несколько дней тому: «моя Оля (Земмеринг глубоко мистична!) _д_а_л_а_ мне _с_в_о_ю_ _р_у_к_у_ и _с_в_о_ю_ _д_у_ш_у: она внушила О. А. мне написать и осветить мой путь: это _и_с_п_о_л_н_и_л_о_с_ь. Отныне я нашел _у_с_т_о_и, на которых мне дано стоять и продолжать свой труд. Я благодарю Господа. Иначе — мне была бы гибель. Я полным сердцем принял эту духовную мою сестру — ибо она мне сестра, моя дружка, — это дарование огромное!» В ответ на это — вот что написала З[еммеринг]: «Это, конечно, послано Усопшим Ангелом Вам на утешение. Примите и благодарите. Прежде всего я молюсь о Вашем успокоении. То, что может дать Вам это — и мне дорого. Как бы нам вступить в переписку с О. А., — не знаю, я боюсь быть назойливой».
