Он посмотрел на нее задумчиво и позволил ей понять, что он сделал бы это.

— Вы очень хотите выйти замуж, не так ли? — спросил он наконец.

— Конечно, хочу. Какая женщина не хочет этого?

— И по какой-то странной причине вы хотите выйти замуж за меня.

Она холодно улыбнулась.

— Да, по какой-то странной причине.

Он улыбнулся ей в ответ.

— Но, моя милая девочка, разве вы не понимаете, что Олив настаивает на этом же?

— Почему она?

— Потому что я цивилизованный человек, вот почему. Олив ждет — ну, ожидает чего-то от меня. И если я теперь сделаю от ворот поворот и женюсь на ее сестре, это будет слишком жестоко.

Хейзел засмеялась.

— Вы бы не думали о том, и кто вы на самом деле, если бы перед вами не маячили пять миллионов.

Джеффри тоже засмеялся.

— Но, моя милая девочка, — подчеркнул он, — я могу получить в свои руки пять миллионов не будучи жестоким, оставаясь в то же время вполне цивилизованным.

Он покинул ее, подбросив эту мысль. Он играл в теннис с Олив, плавал с ней, катался с ней верхом, в то время как Хейзел оставалась большей частью в своей комнате с ее пилюлями и порошками, сама дозируя всякого рода концентраты, ссылаясь на то, что она нездорова. У нее, конечно, была болезнь, но не того рода, которая нуждалась в лекарствах. Ее болезнью была ревность.

Их следующий разговор был не спокойным и слегка решительным по тону. Хейзел поймала Джеффри, когда он возвращался после долгой прогулки с Олив по зеленым газонам. Она увлекла его в оранжерею, и они укрылись среди пальм.

— Вы проделали тяжелую работу за свои пять миллионов, — сказала она ему злобно. — Олив никогда не позволит вам отдохнуть ни минуты, не так ли?

— Пять миллионов стоят небольших усилий, — сказал он ей.

— Вы глупы.

— Я? Может не настолько, как вы думаете. Но я честолюбив.

— Ради чего? Пять миллионов.

— Пять миллионов чего-то стоят. Но я хочу получить больше.

Она пристально смотрела на него. Впервые они искренне удивленно взглянули друг на друга.

— Что вы имеете в виду? — спросила она, слегка колеблясь.

— Я имею в виду, что пять миллионов — это хорошо. Но имеются также и более значительные суммы. И, как я сказал вам, Хейзел, Олив стоит на вашем пути.

На самом деле он не произнес ничего определенного и в то же время сказал достаточно много и смело. Это ее сильно поразило, но, как он и ожидал, не покоробило. Она оправилась через мгновение, и ее голос стал спокойным, как обычно.

— Вы гораздо безжалостнее, чем я представляла, — проговорила она.

— Я ужасно безжалостный.

— Вы отдаете предпочтение моей сестре?

— Я должен.

— И вы хотите устроить заговор со мной против Олив?

— О, нет, — поправил он ее. — Я такого не говорил. Я не собираюсь организовывать с вами заговор. Я лишь установил несколько очевидных фактов. Я тщеславен. Жесток. Жаден. Но я могу уже идти своим путем, как вы видите. А вы нет. Вы так или иначе сейчас вне игры. И это ваша проблема. И я не собираюсь советовать вам, как ее решить.

Ее взгляд был теперь полон ненависти.

— Олив — моя сестра, — начала она. — Я люблю ее…

— Так любите, что готовы украсть меня у нее.

— Да, хочу. Но я не хочу причинить ей боль.

— Тогда оставим все как есть, не так ли? И, пожалуйста, не нападайте больше на меня в холлах. Я достаточно связан с вашей сестрой, вы знаете. И мы не должны совершить предательство по отношению к ней.

Он прошагал мимо Хейзел, вышел из оранжереи и отправился в свою комнату, чтобы надеть плавки. Он достиг того, чего хотел: посеял семя.

Если в дальнейшем что-то могло быть сделано, как сказал он Хейзел, то это должно было стать ее деянием. Он многим рисковал, когда возникли эти обстоятельства. Он держал пари на пять миллионов, на которые рассчитывал, чтобы приобрести десять миллионов. Но он не собирался рисковать своей жизнью, совершив убийство.

Дни тянулись. При общем согласии уик-энд Джеффри превратился в почти постоянное пребывание. Он продолжал свой раунд атлетической активности с Олив, и их отношения созревали. Он прекрасно знал, что она ожидала его предложения с явно возрастающим нетерпением и что рано или поздно, если он не заговорил бы, это сделала бы она.

В течение недели он почти не разговаривал с Хейзел и никогда не оставался с ней наедине. Но она поймала его в конце концов, и он позволил ей это сделать, потому что хотел узнать о ее решении. Они разговаривали в библиотеке, серьезные, сосредоточенные, среди высоких рядов книг в кожаных переплетах, книг старого мистера Экрайта.

— У меня совсем выпало из памяти, — сказала Хейзел. — У меня постоянная головная боль, и я не могу спать, и никакие таблетки мне не помогают. Это ваша вина, Джеффри. Ведь все это из-за той идеи, которую вы мне подсказали.

— Хорошо. Я рад слышать, что вы думаете об этом.

— Я слишком много думаю об этом. И даже зашла так далеко, что стала планировать осуществление этой идеи. Балкон под окнами спальни Олив. Он довольно высоко расположен, и под ним мощенная плиткой терраса. Падение, конечно же, стало бы смертельным. И если кого-либо заподозрят, это вряд ли будете вы, поскольку падение произойдет из спальни. Таким образом, вы окажетесь в безопасности. А я даже не представляю, как можно доказать, что я толкнула ее. Тяжесть доказательств ляжет на них, а не на меня.

— Хорошее рассуждение, — поздравил он ее с искренним удовольствием. — Когда же вы собираетесь осуществить этот план?

— Я не собираюсь.

— Как же так?!

— Я не убийца, начнем с этого. И Олив — моя сестра.

— Теперь вы говорите банальности, милое дитя.

— Я просто не могу этого сделать, вот и все. — Внезапно она кинулась к нему, обвила руками его шею и крепко прижалась к нему лицом. Он ощутил жар ее кожи, казалось, ее лихорадило. — Но я люблю тебя, Джеффри, — умоляла она. — Может, ты не любишь меня, но по крайней мере предпочитаешь меня Олив. Я знаю, что это так. Женись на мне. У меня так же много денег, как и у нее. Женись на мне. Пожалуйста, Джеффри…

Твердо и не слишком деликатно он отстранил ее и наконец оттолкнул так сильно, что она едва не потеряла равновесие.

— Все в порядке, — сказал он. — Я четко понял твои слова: ты не можешь сделать этого. Так что не стоит больше и обсуждать. Ясно? Мы квиты.

Поодиночке. Он не хотел, чтобы они убили друг друга одновременно. Но они не сделают этого, он уверен. Он ошибся в Хейзел. Она была не тем человеком, чтобы совершить холодное, просчитанное, преднамеренное убийство даже во имя любви.

Согласно своему заранее продуманному плану, он начал заниматься Олив сразу же, как только потерпел неудачу с Хейзел. Основа была заложена. Олив была озабочена своего рода заявлениями о любви, он пока не дал ей ничего.

И теперь, вместо того чтобы подкрепить свои заявления, он выдвинул препятствие.

— Олив, я думаю, что слишком злоупотребил вашим гостеприимством. Итак, я завтра уезжаю и огромное спасибо вам…

— Ох, нет, — прервала она. — Вы не должны уезжать. Вы не можете… — Она с трудом подбирала слова.

— Я не могу оставаться здесь навечно как какой-то нахлебник, — пояснил он мягко.

— Но вы не нахлебник. — Выражение боли пробежало по его лицу и заставило ее умолкнуть. Она смотрела на него, стараясь понять причину этой боли. — Почему вы чувствуете себя нахлебником? Это такой большой дом. — Выражение его лица стало еще более красноречивым. — Быть может, во всем виновата Хейзел, а?

Теперь на его лице ясно читалось, что, как бы ему ни хотелось утаить этот факт, в действительности, вина лежит именно на Хейзел. Он отвернулся.

— Хейзел заставила вас почувствовать себя здесь неуютно? — требовательно спросила Олив.

Он повернулся к ней и сознался в своей страсти: наконец-то наступил психологически подходящий момент.

— Она неприветлива, да, — сказал он, — но ее нельзя упрекать. Она видит, что происходит. Она видит, что я влюбился в вас. Она понимает, что однажды я осмелюсь просить вас выйти за меня замуж. И кто знает, что она почувствует, когда узнает о вашем ответе? Но ее образ жизни и ее покой поколеблены; естественно, она относится недружелюбно к человеку, нарушившему привычный ход вещей.