— Капитан, бомжей будем задерживать?
— Наоборот, гнать отсюда.
— Чего им на свежем воздухе не пьется…
— Они тут греются.
Галерея имела тупиковые отводы, какие-то провалы и обвалы, непонятные свороты, вздыбленные стены… Без резиновых сапог тут не пройти, и все-таки ступали они с опаской, боясь мутно-залитой промоины.
— Бомжи тут ищут, — сказала девушка.
— Чего?
— Говорят, перед войной здесь водку замуровали.
— Много?
— Не один гектолитр.
Галерею, видимо, строили купцы, и, само собой, на века. Стены из красного кирпича, казалось, сплющились от времени и тяжести, но стояли, сочась влагой. Иногда свет фонарика выхватывал каких-то двухвостых тварей, неторопливо, по-хозяйски, ползущих к потолку.
— Капитан, оружие у вас при себе?
— Зачем оружие?
— Говорят, в подземельях живут одноглазые чудища.
— Какие еще чудища…
— Мутанты.
Каменная галерея кончилась, и пошел туннель, пробитый в галечнике. Глиняный цемент держал камень слабовато, поэтому осыпи преграждали им путь; эти осыпи оказались хуже промоин — сапог проваливался так глубоко, что галька попадала вовнутрь.
— Капитан, говорят, один мужик залез сюда, выпил, и не выйти ему.
— И что сделал?
— До сих пор бродит, у бомжей дорогу спрашивает.
Никакой галереи: одна длинная нора, переходящая в другую длинную нору. Между ними лазы. Ни стен, ни потолков. Вместо них тянулись трубы. Наверное, это место наиболее привлекало бомжей — воздух тут стоял влажный и теплый. И земля гудела по-шмелиному: где-то наверху шли работы.
— Капитан, про вас говорят, что вы в катакомбах под старым хлебозаводом встретили Кинг-Конга… Правда?
— Подумаешь, невидаль. Ну, встретил.
— Какой он из себя?
— Как в кино.
— Сочиняете?
— Кинг-Конг в натуре.
— Ну, и чем дело кончилось?
— Я набил ему морду.
Земная пустота пошла вверх полого и вязко. Теперь ноги тонули в опилках. Смоченные подземными водами, они словно забродили: пахло яблоками и спиртом. Пока не встретили ни одного человека, хотя следы их пребывания попадались на каждом шагу. Пивные бутылки, окурки, какие-то кастрюли, тряпки, матрасы… Нудность похода разнообразила дворничиха:
— Сейчас мода, товарищ капитан, события отмечать прикольно. Под водой, в воздухе… Пара студентов придумала свадьбу под землей, под дворцом. Все как у людей: стол, шампанское, фата, музыка, фекалии зажгли…
— Какие фекалии?
— Ой, факелы. Вдруг наверху что-то треснуло, и на стол с шампанским, на головы, на факелы потек поток жидких фекалий. Круто?
— Покруче Кинг-Конга.
— Ну, брак не состоялся, поскольку худая примета.
Они попали в нишу, видимо, уже примыкавшую к подвалам домов. Несколько кирпичных лестниц кончались дощатыми затворами, ветхими и полуприкрытыми. Лишь две лестницы упирались в металлические двери.
— Ой, ботинок, — почему-то удивилась девушка.
— Здесь все есть, кроме лаптей.
— Капитан, новенький…
Оладько взял ботинок: кожаный, не испачканный, зашнурованный. Такие не теряют и не выбрасывают. Естественное стремление к завершенности заставило луч фонарика побегать рядом и поискать второй ботинок.
— Ой, Господи! — вскрикнула дворничиха.
Потому что был и второй ботинок — на ноге человека.
Я смотрел на оба отделения своего сейфа, как водитель на застрявший грузовик. Верхнее было набито папками, изъятой документацией, протоколами и кипой каких-то бумаг. Нижнее отделение смахивало на развал секонд-хэнда: кофты, брюки, дамские трусики, один сапожок и там же, среди этого секонд-хэнда, топоры с молотками, заточками и кастетами… Все это ждало экспертизы или уже вернулось из лабораторий. Из нижнего отделения, как из заброшенного подвала, несло запахом тлетворным — много кроваво-высохшей одежды.
Я смотрел с нарастающим раздражением… Сколько тут работы? Деньги, зарплата, нужда… Разве они тяготят мою жизнь? Заботы — они. Надо записать в дневник…
Не нужда сушит, а заботы.
Вот они, уже звенят… Телефон распирало заботами. Я взял трубку и услышал обычную Леденцовскую банальщину:
— Сергей, скучаешь?
— Не поеду!
— Трупик-то есть…
— Боря, я что — один следователь в прокуратуре?
— Прокурор назвал Рябинина.
— Боря, если бы тебя не было, в городе не было бы и трупов.
— Сергей Георгиевич, труп-то в экзотическом месте, — попытался заинтересовать майор.
— Ага, как и на прошлой неделе? В бочке с огуречным рассолом?
Вошедший капитан Оладько пустой разговор сделал неудобным…
В воздухе, в самолете осматривать трупы приходилось; на воде, на корабле, бывало; в лесах и болотах; в цехах и на стройплощадках; в парадных и подвалах — про квартиры уж не говорю. Но место происшествия с трупом под землей… Оно, может, и не очень глубоко, но запах сырых глин, казалось, шел из самих недр.
Об освещении эксперт-криминалист позаботился: полевые фонари своим каленым светом смяли все цвета и оттенки — подземелье побелело, как заиндевело.
Труп лежал вниз лицом, раскинув руки. Мужчина лет сорока, одет прилично, не бомж, но явно спустился под землю продуманно: прорезиненный плащ с капюшоном, саперная лопатка и моток веревки.
Судмедэксперт перевернул тело. На виске, в слишком ярком свете, кровавое пятно казалось черным. Судмедэксперт сообщил:
— Удар нанесен небольшим твердый предметом неправильной формы.
— Камнем? — предположил Оладько, начиная шарить по земле.
— Может быть, упал? — предположил и я.
Потому что мысль о драке или ограблении под землей как-то в голове не укладывалась. Заманили в катакомбы и убили? Удобнее в темном подъезде.
— Капитан, надо установить личность погибшего.
— Это гражданин Мазин, из дома пятьдесят три, — пискнул голосок дворничихи.
— С кем он живет?
— Один.
— Звать соседей? — спросил Оладько.
— В морге опознают.
— Ни бутылок, ни окурков, — проворчал эксперт-криминалист.
Его слова возбудили мое слабое зрение, впрочем, не только мое… Я смотрел на предмет и не понимал, что вижу. Криминалист — он в перчатках — начал изучать. Сперва мне показалось, что это тонкий лист сухой коричневой глины. Полтора метра на полтора. Криминалист его перевернул — доска. Он объяснил:
— Только с одной стороны затерта — под глину.
— А вот и нишка. — Оладько показал пальцем на угол, присыпанный обрезками полиэтилена.
Доску, намазанную глиной, тут же примерили: она легла на нишу притерто, как крышка на чемодан. И работа мгновенно оживилась, поскольку блеснула логика.
Человека убили из-за того, что хранилось в тайнике. Та работа, которая оживилась, была рутинной и нудной. Длиннющий протокол осмотра места происшествия: поза трупа, одежда, характер и размер раны, фотографии, обмер ниши, отпечатки пальцев, следы обуви, образцы глины… Дворничиха наше копошение надумала приправить соответственным разговором:
— В подвале под домом номер тридцать семь тоже норушку обнаружили, яму под досками.
— И чья норушка? — вежливо полюбопытствовал Оладько.
— Жильца дома Кадыкина, грузчика с аптечного склада.
— В яме, небось, спирт?
— Пять килограммов цитрамона и двадцать бутылок желчи медицинской. Лекарствами приторговывал.
Я наблюдал за судмедэкспертом. Рану на голове он тщательно осмотрел, я описал ее в протоколе, но он уже в третий раз обращался к ней, разглядывая и ощупывая.
— Марк Григорьевич, что? — спросил я.
— Кость не пробита. По-моему, удар не сильный, лишь кожу рассек… А наступила смерть.
— Разве в вашей практике такого не бывало?
— В моей практике умирали и от пощечины, — согласился эксперт.
Следственная практика бывала покруче медицинской. Звонки в милицию, в «Скорую помощь», в прокуратуру… Выпивший гражданин вышиб окно в квартире на седьмом этаже и полетел на панель. Ошалевшая жена бросилась к телефону. Пока она набирала номер, дверной замок щелкнул — потирая шею, вошел муж.
