— Папа всю жизнь хранил две раковины «Слава морей». У коллекционеров мира их всего штук пятьдесят-шестьдесят.

— Очень редкие?

— Найдены на рифе у Филиппин, но рифа уже нет, исчез во время землетрясения.

— Неужели настолько дорогие? — Не мог я понять того, что ради двух раковин могли проникнуть в квартиру и убить человека.

— На аукционе одна «Слава морей» была продана за две с половиной тысячи долларов…

Тогда могли: убивали за сотню долларов, а тут выходило пять тысяч. Но Чубахина интонационной точки не поставила, как бы намереваясь разговор продолжить. Я ждал.

— Отец занимался и нумизматикой. В металлических коробочках хранил старинные деньги, немного…

— Что за деньги?

— Несколько золотых четвертных 1876 года, на зарубежных аукционах за них дают по семнадцать тысяч долларов. Были банкноты времен гражданской войны, которые печатали в Туркестане на шелке, сейчас стоят по полторы тысячи долларов. Что-то еще…

— Этих коробочек, конечно, нет?

— Вчера после вашего ухода квартиру обыскала…

— Кира Ивановна, попрошу вас постараться вспомнить все, что хранил отец, и записать. Мы еще с вами встретимся.

Я-то всю ночь просидел над книгами о растениях. Вудистское снадобье конкомбр-зомби… В квартире проросли черные бобы… Корень плакун-травы…

Тамара вышла из поликлиники утром после ночного дежурства.

Отпуска как не бывало. И первый день, вернее, ночь работы показалась бесконечной. Солнечное утро приятнее трамвайной тискотни, и она пошла до дому своим ходом.

Автомобиль примкнул к поребрику так плотно, словно прижался к ее боку. Тамара отпрянула. Мотор заглох, дверца распахнулась, и улыбчивый Александр пригласил:

— Прошу!

— Твоя?

— Приятель одолжил «москвичок».

Тамара села почти с блаженством. Машина качнулась медленно и мягко — после дежурства уснешь беспробудно. Впрочем, ехать до ее дома четыре квартала. Если только подремать… Но Саша крутанул руль, загнал машину в проулок и заглушил двигатель.

— Что? — непонимающе спросила Тамара.

— Поговорить надо…

— О чем?

— О Мазине.

Тревоги Тамаре добавилось. Она смотрела на его профиль зорко, пробуя что-то понять. Говорят, что есть ревнивцы вроде маньяков — сперва ревнуют, потом убивают.

— Саша, ну к чему вспоминать?

— Поступила шифровка: Мазина подозревают в контрабанде. Помоги мне, выдай о нем информацию.

— Какую?

— Какой был человек…

— Мужик как мужик.

— Томка, все мужики разные: у одного длинный, у другого короткий.

— Что длинный?

— Нос длинный, нос! — начал он злиться. — Меня интересуют его характер, привычки, всякие прибамбасы…

Тамара задумалась, не согнав с лица легкого удивления. В лаборатории она привыкла отвечать за состояние химпосуды, муфельных печей и спиртовок; в поликлинике за градусники, бинты и таблетки. Сейчас требовались факты, выражаемые не цифрами. Александр подсказал:

— Почему Мазин уволился?

— Не знаю.

— Друзья у него были?

— Знакомые по работе.

— Куда вы с ним ходили?

— В кафе, кино…

— Чем он интересовался?

— Футболом, пивом…

— Пил?

— Коньячок любил, «Хазар»…

— А как он относился к твоему Максиму Борисовичу?

— Звал его «сексуальным пораженцем».

Образовалась пауза. Казалось, салон наполнился липким раздражением, текущим от Александра. Тамара виновато заглядывала ему в лицо, силясь понять, что от нее еще требуется. Саша объяснил:

— Трахаться умеют, а чтобы узнать жизнь человека…

— Кроссворды разгадывал…

— Так…

— В лабораторию часто заходил насчет спиртяшки. Смерти боялся…

— Вот это интересно. Почему боялся?

— В землю не хотел и быть сожженным не хотел.

— А как же?

— Говорил, что завещает себя заспиртовать.

— Прикалывался.

Тамара видела, что говорит не то, и Саше нужна другая информация. Но какая и зачем? Не говорить же, что Мазин не умел целоваться; что страдал гастритом, отчего и пил спирт; что его сестрица гоняла всех посторонних женщин; что был Мазин жадноват… Александр нетерпеливо глянул на часы.

— Уволился — и куда пошел?

— В дворники.

— Инженер в дворники? Хотя бы намекнул, почему?

— Говорил, что любит тишину подвалов.

Тамара напряглась памятью, но что приходило в голову, никак не шло к разговору. Мазин любил бормотать… После выпитого спирта… Всякую ерунду… Может, это пригодится?

— Мазан часто повторял, что надо бежать.

— Куда?

— Не знаю. Видимо, за рубеж.

— Почему же?

— Говорил, что в семнадцатом году пришел хам, а теперь пришел хам, хамее того хама.

— Это Мазин зря шизанул.

— А он доказывал: после семнадцатого хам был неграмотен, а теперешний — с высшим образованием.

— Значит, хотел бежать…

Александр задумался. Она не видела его запавших глаз — видела лицо, отраженное в ветровом стекле. То ли оно было с браком, то ли проулочный свет исказил, но Сашино и без того узкое лицо показалось громадным белым клювом. Тамара вздохнула: непонятный тягучий разговор добавил сонливости.

— Томик, после увольнения ты с ним встречалась?

— Пришлось.

— Изменился он?

— Вялый стал… Непонятный…

— Чем?

— Диггером заделался.

— Это как?

— Ходит по подвалам и собирает цветные металлы.

Александр задумчиво стучал пальцами по баранке. Она вспомнила: он работник милиции и о пустяках расспрашивать не станет. И то: преуспевающий инженер ушел в дворники.

— Значит, хочет гусь бежать. А мы не дадим. Когда он бродит по подвалам и по каким?

— Каждую пятницу. Рядом с его домом стоит разрушенный особняк. Говорят, его подвалы тянутся до старинных лабазов купца Орешникова.

— Томик, поможешь? Сегодня аккурат пятница.

— Я не спамши…

— До десяти вечера отдохнешь.

— А что мне делать?

— Покажешь его, когда выйдет из дому. Томик, мы же на одной шконке, да?

Она кивнула:

— Я проста, как с моста…

Саша отвез ее домой. Спать днем тяжело, тем более после встречи с человеком, который заряжал ее какой-то непонятной нервной энергией. Ей и снилась невнятица, но тяжелая, давящая, вроде оседавшего на голову подземелья…

Он заехал в девять, а в десять они уже были у дома Мазина. Тамара, как знавшая дом, показала место д ля парковки, откуда хорошо просматривалось парадное. Саша достал из своей неизменной сумки бутылку пива.

— Накачал мышцы — накачайся пивом.

Но накачаться он не успел: из парадного вышел невысокий полноватый человек, одетый так, словно собрался идти за грибами. Но без корзинки.

— Мазин, — сказала Тамара.

— Сиди в машине…

Саша выскользнул на асфальт и пошел за ним; нет, не за ним, а как бы параллельно, почти рядом, почти вместе. Они скрылись во дворе, где осыпался старинный особняк…

Тамара не смотрела на часы и не поняла, сколько Саша отсутствовал. Рядом с ним она вообще теряла чувство времени — оно текло себе и текло. Жаль, что утекало. Вот если бы…

Саша раскраснелся, потому что нес, видимо, нелегкий рюкзак. Он положил его в машину:

— Схожу за еще одним…

После второго рюкзака Тамара от вопроса не удержалась:

— Что в них?

— Алюминий.

— А Мазин?

— Чешет репу и думает, что красть стратегический металл за-падло.

— Саша, значит, Мазин шпион?

Кампания по прочесыванию заброшенных подземных коммуникаций началась. Были брошены все наличные силы: дворники, участковые, работники жилконтор и даже свободные от дежурств оперативники. Капитан Оладько получил молоденькую дворничиху в напарницы и участок: штук двадцать подвалов плюс заброшенную галерею, идущую под старыми домами, предназначенными на слом.

Подвалы осмотрели скоренько. Вход в галерею оказался полу-заваленным хламом, но лаз туда был. Они пошли. Девушка, лимитчица, знала Оладько, поскольку он часто приглашал ее в понятые.