— Усекла?
— Нельзя так с деньгами…
— Не для них работаю.
— Тогда для чего?
Он не ответил, тоже разволновавшись. Выпил, не отрываясь, бутылку пива, помолчал и выдавил с явной неохотой:
— Для души.
— Для души дело трудным не кажется.
— Потому что я один!
— Саша, мне твоя работа до сих пор не известна…
Он задумался. Видимо, решал, открывать ли следующую бутылку. Тряхнув головой — мол, была не была, — Саша вжал свое плечо в ее грудь и спросил угрожающе:
— Молчать умеешь?
— О чем?
— О том, что я скажу.
— Закрою рот на замок…
— Учти, ради этой информации могут язык вырвать.
— Тогда, может, не говорить? — испугалась она.
— Томик, разве мы не на одной шконке?
— На одной…
Саша отлип от ее груди, опять широко взмахнул рукой и бросил ее во внутренний карман джинсовой куртки. Тамара непроизвольно отстранилась, боясь чего-нибудь вроде пыхнувшей зажигалки. Но в Сашиных пальцах оказалась крохотная затянутая в пластик книжечка. Какое-то удостоверение. Она раскрыла его неуверенно, словно опасаясь все того же огонька, способного выскочить и отсюда, «…внутренних дел»…» «капитан…» «…милиция…» Его фотография, гербовая печать…
— Саша, работать в милиции… Это разве секрет?
Он усмехнулся и спрятал удостоверение.
— Ты пропустила слова «уголовный розыск».
— Опасно?
— Я старший группы. Подобрались не сотрудники, а чурки. Труп в квартире. Смотрю, а где же голова? Нету, говорят. Отсечена и унесена. Мать их в затвор! В холодильник лень глянуть… Голова там, на блюде для студня.
Тамару передернуло от представленной картины. И от правды: по городу ходили слухи, что маньяк-людоед уже год убивает граждан и якобы даже съел одного участкового.
— Так что взвесь, Томик.
— Что взвесить?
— С кем судьбу переплетаешь. Бандиты поймали опера вместе с женой, завезли в лес, привязали к дереву, облили бензином и подожгли.
По ее телу прошелся второй озноб, холоднее первого. Зачем он путает? Александр усмехнулся, заметив ее смятение:
— Томик, можно, конечно, пообжиматься и разбежаться…
— Нет! — громко вырвалось у нее.
Он положил пальцы на ее щеки и сдавил их так, что губы сделались алым бутончиком. Александр прижался к ним своими узкими крепкими губами, бутончик расплющив. И оба задохнулись.
— Томка, мы с тобой заживем!
— Да?
— Поедем в Таиланд в секс-тур…
— Из-за секса… в Таиланд?
— Хорошо, тогда в Европу, сходим в бар «Вампир», выпьем «Кровавой Мэри», куда добавляют человеческую кровь.
— Настоящую?
— В натуре! Это же Европа. Думаешь, зря все прут в НАТО?
— Не хочу с кровью…
— Ладно, поедем в Париж, мой друган там держит магазин конской сбруи.
Ей вспомнились зарубежные фильмы и читаные детективы. Фотомоделистые секретарши… Офисы с компьютерами… С кофеварками… Супермены с пачками долларов…
Тамара склонилась к своей груди и поцеловала его руку.
Бессонница у меня отчего — от возраста или от забот? От них, от обеих, от обоих.
Я, как профессионал, считал необходимым знакомиться с литературой о криминале. Говоря проще, читал детективы. И редко когда дочитывал. Перед сном взял глянцевый томик с обложкой, похожей на рекламу публичного дома. Значит, так: домработница у мафиози ходит по дому голой, но в шляпе — вдруг хозяин захочет женщину, а она уже тут, готова… Лепят, чего не бывает и быть не может. Не жизнь описывают, а дурдом.
В ноль часов десять минут я отшвырнул детектив: освободившись, сознание заработало в привычном режиме, в привычной колее. Не мог ли старик Чубахин вырастить какой-нибудь ценный экзот? Есть же дорогущие орхидеи и опять-таки женьшень. Или аленький цветочек.
В ноль часов пятнадцать минут я соскользнул с дивана и поставил чайник — все равно не засну. Сняв с полок все, что касалось растений, сел за письменный стол. Сколько корпел? Пока с кухни не потянуло сырым воздухом, а точнее, паром из выкипавшего чайника. Выпив чашку кофе, еще сидел до трех ночи и нарыл информации интересной и ненужной.
Оказывается, есть двухтомное исследование о стрессах у растений. В момент смерти все живое — и листочки с цветочками — испускают слабое свечение, что-то вроде вспышки… При ослабевшей нервной системе рекомендуется съесть пуд проросшего овса… Кипень-трава… Цветы и многие корнеплоды не выносят рок-музыки… Вудистское снадобье конкомбр-зомби… Если страдаешь удушьем, то кто-то из твоих предков вешался — надо подышать цветочным ароматом… Корень плакун-травы надо собирать там, где не слышно петушиного крика — корень защищает от приворотов… Если в квартире проросли черные бобы, то привалит счастье…
Я даже нашел факт вмешательства растений в криминал; когда во двор сельского жителя Косорыльцева проникла вооруженная банда из трех человек, то старая береза, защищая хозяина, упала и придавила двух братков. А редька с квасом придает аппетит…
В девять утра за мной, за помятым и смурным, заехал Леденцов. Мы отправились к Чубахиным.
— Боря, нужны понятые.
— Мы же квартиру осмотрели…
— А теперь следственный эксперимент, — объяснил я, не совсем уверенный в названии задуманного.
Похоже, что Чубахина тоже не спала. Я попросил ее собрать все совки, швабры и веники. Сняв печать с большой комнаты, мне пришлось держать мини-речь:
— Товарищи и господа, прошу выполнить следующую работу: собрать землю, всю, до песчинки, и равномерно распределить по цветочным горшкам. Кира Ивановна, потом вы, насколько вспомните, каждое растение опустите в свой горшок.
Задал работенки. Две соседки-понятые, хозяйка, участковый мели, скребли и сгребали. Пылища стояла, как после стада. Леденцов поглядывал на меня косо, поскольку я умолчал о своей идее. А что говорить, если сам не уверен?
— Все, — сообщила Кира Ивановна, устраивая последнее растение.
Печальная картина: поникшие цветы, словно только что вытащенные из петли.
Майор бросил недовольно:
— Ну и что?
— Боря, объем какой земли больше: плотной или взрыхленной?
— Разумеется, взрыхленной.
— Глянь на внутренние ободки от земли мокрой и уровня земли теперь. Ее ведь должно стать больше. А почти во всех горшках почвы убыло.
— Украли? — предположил участковый.
— Думаешь… — начал майор с сомнением.
— Да, Боря, из земли взяли то, ради чего убили старика.
— Версия, — невнятно обронил Леденцов.
— Разумеется, — подтвердил я и принялся за протокол.
Пригодится он или нет, я не знал, но все зафиксировал; количество цветочных горшков, их высоту, уровень земли в каждом, предыдущий уровень, название растений… И все время наблюдал за хозяйкой: мне казалось, что с того момента, как прозвучало мое предположение о причине оседания земли, в ее лице тоже что-то осело. Слегка одутловатое, оно строго вытянулось. Впрочем, ей только что звонили насчет похорон.
— Кира Ивановна, пройдемте на кухню.
Поговорить в тишине. Там и стол нашелся, где можно развернуть бланк протокола допроса. Сорок лет, не замужем, образование среднее, работает «за компьютером сижу»… Взгляд серых глаз безразличен ко мне, к моим вопросам и вообще ко всему: каким ему быть, если отец лежит в морге?
— Кира Ивановна, мы встретимся после похорон. Пока мне хотелось лишь уточнить два вопроса. Вы сказали, что у отца не было ни друзей, ни родственников… Но ведь так не бывает.
— Учтите его возраст: все умерли.
— Кто же мог войти в квартиру и разорить цветы? — Пока я избегал упоминать про укол.
— Честное слово, не имею даже намека.
Серые глаза требовали веры, и я им подчинился. По крайней мере, не было повода для недоверия.
— Кира Ивановна, таинственный пришелец в горшках что-то искал. Что?
— Не знаю.
Серые глаза притупились и уже веры не требовали. Я поставил вопрос иначе:
— Было у вашего отца то, что он мог спрятать в землю?
Серые глаза сдались — они увели взгляд в сторону. Я ждал. Взгляд вернулся. Чубахина вздохнула:
