Я хотел было эту историю рассказать судмедэксперту, но, разбрасывая тени по проходу, шли санитары с носилками — приехала труповозка.

Тамара не могла понять той тревоги, которая приходила в ее квартирку, когда Саша оставался ночевать. Он говорил с кем-то по мобильнику, ерничал, щипал ее за все мягкие места и пил бутылками пиво. Вернее, она не могла понять, как в ней уживаются радость с тревогой; так бывает в парной — вдруг озноб меж лопаток.

Они сидели на диване. Придвинутый стол ощетинился темными бутылками, среди которых, как затерянное озерцо, белела тарелка с сыром.

— Томчик, нам бы с тобой дело найти поприкольнее.

— У тебя же клевая работа…

— Обрыдло до блевотины.

— Уголовный розыск? — удивилась она.

— Звон в заднице, а не дело.

Тамара сделала глоток пива и чуть было не захлебнулась — от удивления. Саша всегда свою работу хвалил и ее вовлек. Уголовный розыск — занятие престижное. Тут одного высшего образования мало и одним дипломом не обойтись. На детекторах лжи проверяют. Нужны особые нервы и мужской характер. Поскольку Тамара молчала, Саша усмехнулся:

— А ты думала, что я кейсы с долларами отыскиваю или краденые бриллианты у дам из бюстгальтеров извлекаю?

— В кино детективы распутывают такие загадки, которые простому человеку не под силу.

Теперь пивом захлебнулся он. Сердито, вроде собачьего рыка, Допив и отдышавшись, Саша потрепал ее волосы.

— Сейчас расскажу о последних делах. У бабы украли сервиз. Я нашел. Она подняла хай.

— Почему же?

— Одной чашки не хватает. Или другое дело. На мужика из окна упал горшок с кактусом. Найди ему, из какой квартиры да чей.

— Нашел?

— Как же. Еще дельце: дамочка просит отыскать пропавшие из ее рабочего стола фотографии.

— Наверное, памятные?

— Ага. Она с директором в его автомобиле голые друг на друге сидят. Мне пришлось подсуетиться.

— Неужели нашел?

— За тысячу-то баксов? Хотя у другой телки и за пять тысяч не взялся. Ее бойфренд слазил в петельку…

— Как это «в петельку»?

— Повесился. И оставил записку — «Найди и отомсти». Загадка, как на хрену заплатка.

Ему эти дела не нравились, а Тамару колыхнула гордость. Люди в Саше нуждались и шли за помощью. В сущности, к молодому человеку. Горшок с кактусом на голову — несчастье же. И зря Саша считает это ерундой. А человек полез в петлю? Не из-за пустяка же, довели, коли в предсмертной записке просил найти и отомстить.

— Саша, у тебя ответственная работа.

— Как в дерьме у бегемота. Приходит фраер: помоги, братан, шестнадцатилетняя дочка стала ведьмой.

— В смысле, очень злой?

— В натуре. Колдует и зелье пьет. А вчера подваливает юная сикараха, то есть телочка, с вопросом: правда ли, что можно забеременеть от витафона?

— Ерунда какая…

— А я сказал, что можно.

— Витафон же прибор!

— Можно, если парня зовут Витафон, да как ты сказала, он с прибором.

И она поняла, чем Саша ее постоянно напрягал — своей непохожестью на самого себя. Как переменчивая погода, когда не знаешь, что надеть. Как подладиться, как ответить впопад и, главное, как свою душу приблизить к его. Вернее, слиться с его судьбой. Она ходила на работу, посещала магазины, занималась хозяйством… Как обычно, как и десять лет назад. Но где-то рядом текло другое время, раскрепощенное и блескучее: с иномарками, долларами, зарубежными турпоездками и ночными тусовками. И Саша жил в нем, в этом блескучем параллельном времени. А она? Словно отвечая на этот неозвученный вопрос, Саша изрек:

— Томчик, отстали мы с тобой. Ты знаешь, что, к примеру, тебя в центре города не в каждый магазин пустят?

— Это почему же?

— Какая на тебе одежда?

— Чистая, отглажена…

— Отглажена… А должна быть одежда женщины, которая хочет всего. А где сумочка, расшитая бисером для мобильника?

— У меня нет мобильника.

— И что это за платье? Должно быть что-то волнующе-шур-шащее и полупрозрачное…

И хотя его тонкие губы улыбчиво кривились, Тамара похолодела от непонятного предчувствия. К чему он клонит? Что она ему не пара? Она это знает. Боже, да любовь пары не меряет.

— Томчик, а волосы? Они должны быть немного взъерошены, а губы чуть-чуть влажными — это делает женщину сексуальной. А духи?

— «Русское поле», — прошептала она.

— А во Франции выпускают туалетную воду лимитированным изданием с личной подписью дизайнера, пятьсот долларов флакон.

Увидев Тамарин трясущийся подбородок, он рассмеялся. Его суховатые крепкие руки легко вылущили груди из ее кофты, и губы прильнули к ним поочередно. Острый длинный нос клевал нежную плоть. И Тамарины губы, перестав трястись, облегченно улыбнулись.

— Томик, нас с тобой станут всюду пускать.

— Почему?

— Потому что мы будем VIP-персонами.

— Как?

— С завтрашнего дня! Алюминий, который я изъял у Мазина, можно сдать здесь за гроши, а можно отправить за рубеж.

— С кем?

— Я познакомлю тебя с заграничным бизнесменом. Не мужик, а зубр в натуре.

Я ждал сестру убитого инженера Мазина.

Нас, следователей, слово «убийство» уже не задевает — привыкли. Но я вот смотрю, и народ оно не трогает. СМИ, жизнь, фильмы, книги убедили, что в убийствах ничего чрезвычайного нет. Мол, реалии нашей действительности.

Меня раздражают вопросы прокуроров в суде или рассуждения корреспондентов в газете… Как у вас поднялась рука на ребенка? На женщину, на старика? А вы не подумали, что у него остались родители, жена, дети? Не подумали, что он чей-то сын или она чья-то дочь? Как поднялась рука на инвалида, на беременную?..

Ну, а сама-то жизнь, как таковая? Она ведь имеет ценность абсолютную и самостоятельную вне зависимости от детей, стариков, инвалидности и беременности.

В молодости изжога у меня случалась от физической работы, теперь сверлит желудок от злых мыслей. Я поднялся в буфет. Барменша догадливо спросила:

— Молочка?

— Пару стаканов, хорошо бы тепленького…

У нас с ней сложился давний обмен: она мне молоко, я ей криминальные истории из своей практики. Или совет по любовно-житейской части.

— Маша, как твой Эдуард?

— Произвела ротацию.

— Заменила, что ли?

— Ну.

Ей можно: молодая, здоровая и горячая, как ее кофеварочный агрегат из нержавейки. Все-таки интересно.

— Маша, ты говорила, что он красавец.

— Сергей Георгиевич, а что сказал Гоголь?

— О семейной жизни?

— Он сказал, что у нас много дураков, потому что дороги плохие…

Молоко изжогу смыло, но ненадолго. Я поспешил в свой кабинет, где у двери уже сидела сестра инженера Мазина. К моему столу она приблизилась с неохотой, даже с раздражением. И паспорт протянула, как руку для поцелуя.

— Повесткой зовете, словно преступницу…

— Такой порядок.

Суровость пожилому лицу не идет, да еще висящий нос с горбинкой, да узкие губы, да худо причесанные седые волосы — бабаягистая пенсионерка. Свою внешность она подтвердила почти мужским голосом:

— Все равно не поймаете.

— А вы помогите.

— Смотришь по телевизору… ихняя полиция работает, как механизм.

— Ее народ любит.

— А за что нашу любить?

— Хотя бы за то, что жизни за нас отдает.

— Ну, за это уважаем, — смягчилась она.

А я, наоборот, — распалился. Видимо, накопил. Еще бы, слышишь и читаешь ежедневно… Молодежь устраивает побоища — милиция распустила; наркоманов много — милиция не ловит; пьют не просыхая — милиция виновата; воруют напропалую — куда смотрит милиция? Но все эти проблемы не милицейские — это проблемы общества. Я распалился:

— Гражданка Мазина, а вам не кажется, что люди к преступникам относятся лучше, чем к милиционерам?

— Сказанули.

— Песня «Мурка» сколько лет живет? Ее поют в больших концертных залах, исполняют в концертах по заявкам. А ведь Мурка — бандитка.

— Кому что нравится.