— Держи пакет.

Чуть длиннее и шире батона, красный пластик, заклеенный скотчем. Она не спрашивала, что в нем, — усвоила оперативную работу. Страшновато-суровое Сашино лицо пресекало всякое любопытство. Голос стал глуше, белокаменный подбородок острее.

— Томик, доедешь до аэровокзала, войдешь и станешь под табло. Пакет держи на виду. Ровно в двенадцать подойдет господин европейского вида и спросит: «Мадам, меня ждете?» Ты кивни и отдай пакет, и все. Я тебя встречу.

Он подсадил ее в автобус. Тамара предпочитала любовные сериалы, но иногда смотрела и детективы. Американские. Там были сотрудники, офисы, автомобили, кофе… Правда, в полицейских участках. Саша же из российского уголовного розыска — без офиса с кофе…

В аэровокзале Тамара оказалась в половине двенадцатого. Она села в зале ожидания. Здесь всякий занят своим делом: читают, жуют, разговаривают… Человек произошел от обезьяны, которые любопытны до вертлявости. И вообще, все животные любопытны. И люди: без любопытства телевизора бы не изобрели. Что в этом пакете? Легкий, почти невесомый. Не коробка же конфет?

Она огляделась. Ее рука, управляемая уже не ею, а генетическим любопытством, отлепила скотч и вынула продолговатый пакет — белая плотная бумага, перетянута резинкой. Тамара сняла ее и развернула…

Сперва удивление, потом страх… То, что было у Саши в кейсе, то, что они унесли ночью с дачи. Страх-то почему? Не бомба, не змея… Тамара упаковала сверток и пошла к табло.

Ровно в двенадцать к ней подошел человек в кофейной шляпе, коричневой замшевой куртке, красном галстуке и ласково сказал:

— Майн Готт, фрау Томка!

Усики Гюнтера разъехались, поредели, отчего губа посветлела. От него пахло вином и одеколоном…

— Мой подарок есть хорошо?

— Очень хорошо, — видимо, она пискнула.

— Тот вечер надо повторить, да?

Тамара сунула сверток в его руки и пошла скоро, петляя меж пассажиров, было бы удобно, припустила бы бегом. Чего растревожилась: сотни людей передают посылки.

Саша ожидал на автобусной остановке. Он прижал ее к себе с такой силой, что все страхи как бы расплющились. От улыбки его острое лицо сделалось шире тарелки?

— Молодец, Томик.

Он протянул конверт.

— Что это?

— Пятьсот баксов заработала.

И поцеловал ее в щечку: от Александра пахло шашлыками.

Леденцов разглядывал лейтенанта Владимира Чадовича с угрюмым любопытством. Большие голубые глаза хороши для девицы, а не для оперативника. Да еще русые волосы колечками. Херувим. Говорят, вчера в дежурке он сосал эскимо. Видимо, один из тех, кто пришел работать в милицию, насмотревшись фильмов про телевизионных ментов.

— Докладывай, — буркнул Леденцов.

— Согласно заданию…

— Я знаю задание. Давай по существу.

— Гражданка Самоходчикова вышла из дому и переместилась к «Голубому лотосу»…

— Как это «переместилась»?

— На автобусе, товарищ майор. У кафе ее встретил мужчина лет тридцати, среднего роста, щуплого телосложения, который передал ей сверток. Со свертком Самоходчикова переместилась в аэровокзал…

— На автобусе?

— Так точно. Естественно, я переместился за ней.

— А парень?

— Остался. Мне же не раздвоиться, товарищ майор.

Все правильно. Чадович получил задание следить за женщиной. Не хватает людей, автомобилей, оргтехники, компьютеров… Ну, а фотоаппаратов? Щелкнуть бы этого парня. Не Шампур ли?

— В здании аэровокзала Самоходчикова стала под табло. Через некоторое время к ней подошел крупный, хорошо одетый мужчина. Она передала ему сверток и тут же ушла.

— А ты?

— За ней не пошел. Я рассудил, что ее адрес известен, она никуда не денется. И побежал за гражданином со свертком.

Леденцову хотелось спросить про его волосы: они такие в натуре или он их завивает? И вспомнил лейтенанта по фамилии Пе-редера: сперва он выкрасил волосы, потом потерял пистолет, затем его застукали в борделе… В конце концов ушел вышибалой в ночной клуб.

— Так, побежал за гражданином…

— Он на таможенный досмотр, на летное поле и улетел в Берлин.

— А ты?

— Товарищ майор, не имел же я права остановить иностранца и обыскать?

— Лейтенант, замначальника ГУВД, генерал Петельников, когда был простым опером, преследовал рецидивиста в аэропорту. У того билет, юркнул в самолет. Петельников переоделся в стюардессу, в палете принес ему апельсиновый сок и защелкнул наручники.

— Переодеться не успел, товарищ майор, — обиделся лейтенант.

Леденцова раздражали не кудри, а пассивность. Примета времени: молодежь перенасыщена информацией и развлечениями. Нелюбопытный оперативник как близорукий орел. Рябинин утверждает, что прогрессом движет любопытство. Искуситель, дьявол, Мефистофель — это иное название любознательности.

— Лейтенант, и вся твоя работа?

— Не вся, товарищ майор.

— Ты поехал к Самоходчиковой на квартиру?

— Зачем?

— Допросить.

— Без подготовки, без следователя?

— Правильно. Значит, ты связался с командиром корабля и велел самолет завернуть?

Лейтенант засмеялся. Это хорошо: оперативник без чувства юмора, что жених… без бритвенного прибора. Какой там бритвенный прибор: человек без юмора — это дурак.

— Товарищ майор, я поговорил с таможенником. Он этого немца знает, потому что тот посещает Россию почти еженедельно.

— С багажом?

— Да, в последний раз уезжал с чемоданами.

— А в этот?

— Сумка через плечо да полученный сверток. Таможенник сверток проверил. Никогда не догадаетесь, что в нем.

— Догадаюсь, лейтенант, — металл.

— Какой металл? — почему-то удивился оперативник.

— Платина.

Леденцов не сомневался, что она, платина, переправлялась за рубеж мелкими партиями. Если не мелкими, то крупными, в багаже.

— Лейтенант, а раньше чемоданы немца проверялись?

— Наверняка, но таможенника я не спрашивал. Меня интересовал переданный сверток.

Леденцова теперь больше всего интересовала Самоходчикова. Любовница Мазина, который похитил платину; не установленный парень передал ей сверток; она везет этот сверток зарубежному туристу… Ситуация классическая.

— Володя, прослушку нам пока не разрешили. Свободных людей нет. Самоходчикову не выпускай из виду. За помощью приходи.

— Есть, товарищ майор.

— Ну, а что оказалось в свертке?

— Кукла.

— Что за кукла?

— Обычная, даже старенькая…

— А в кукле?

— Ее просветили: ни денег, ни бриллиантов, и никакой платины. Сувенир бабушке, память ее детства.

Тамара не могла понять, почему в прокуратуре она умолчала о Саше. И почему до сих пор скрывает от него этот вызов. Ее удерживала беспричинная тревога. Беспричинная ли? Саша молчалив, как ее одинокая квартира: приемника не было, телевизор сломался, на плите ничего не варилось…

Тревога от неизвестности. Она вспомнила, как однажды повесила на косяк кухонной двери проветриваться тулупчик, вывернув овчину. Утром, уже светало, вошла в кухню и закричала — там стоял медведь. Тревога от непонимания…

Она любила смотреть детективы. Оперативники бывали разные, но что-то в них было единое, как у близнецов. Ловили, дрались, стреляли и выпивали. Симпатичные простоватые ребята.

Саша жил в тайне, как карась в иле. До сих пор не показал свою квартиру, не познакомил с приятелями, ничего не рассказывал о работе, часто менял автомобили, имел большие деньги…

Тамара колебалась недолго: не арестуют же ее за это? И набрала номер телефона.

— Дежурный капитан Сердюков слушает!

— Скажите, как мне позвонить Веткину…

— В каком он отделе?

— В уголовном розыске.

— Там таких нет.

— Веткин Александр Александрович…

— Девушка, уголовный розыск я знаю, как свои карманы.

— Может быть, не в уголовном…

— Дорогая, мне искать некогда. Звоните в канцелярию.

И он положил трубку. Тамара набрала номер канцелярии и затараторила, боясь, что не станут искать?