— Молодец, — похвалил я ее. — Очень вкусно.

Она замычала от радости.

— А где ты взяла мясо? — спросил я, разделываясь со вторым куском.

— Эу-ее, — указала она в сторону своей деревни.

— Из дома прислали? — догадался я. — Почтальон привез?

Она застенчиво улыбнулась. Я уже настолько привык к лицу этого безобидного монстра, что научился различать на нем эмоции. Моя дура была очень смущена и весьма польщена похвалой.

— Старайся, — сказал я, — и тогда у тебя все получится.

Долгий радостный вздох. А потом она снова припала к моим ногам. Поверите ли? Я уже и к этому привык.

Нет, я не уехал ни в этот день, ни назавтра. Александра, возможно, говорила правду — я болен. Болен страхом перед большим городом, где меня заставят доказывать, кто я. Дурочка снова приготовила чудесный обед — жаркое с подливкой. Просто невозможно было поверить, что ее корявые руки способны на такое. После обеда я съездил в поселок, прикупил кое-какие продукты, поговорил с продавцом.

— Ну что, уедешь теперь? — спросил он, глядя поверх моей головы. — Я видел твою барышню, она тут сигареты купила, когда к тебе ехала. Красотка.

— Нет, остаюсь.

— Как я и думал, — заявил он, упаковывая продукты в пакет. — В гостях хорошо, а дома лучше.

И ухмыльнулся. Выйдя из магазина, я увидел молодую женщину в бесформенной одежде, которая истово крестилась перед церковью, собираясь туда войти. Рядом стояла коляска с маленьким ребенком. Она перекрестила пухлое личико малыша, тот начал отмахиваться и заплакал. Я миновал их с чувством раздражения. В таком возрасте детей не следует приобщать к религии. Что они понимают? Это просто насилие. Когда они станут старше, то сами сделают выбор.

Отличный ужин, и снова удивительные звезды.

В моем доме телефона нет. На другой день звонил в город Александре с поселковой почты. Трубку никто не снимает, отвечает автоответчик. Я продиктовал, что собираюсь с мыслями и в самое ближайшее время приеду.

Работа над диссертацией продвигается, но не так гладко, как прежде. Больше всего мне хочется копаться в огороде. Возможно, Александра права — я одичал. Общаюсь только с моей дурочкой и уже привык к ее лицу. Она смотрит на меня, как на бога, и талдычит что-то на своем индюшачьем языке.

Ночью проснулся от кошмарного сна. Снилась Александра. Она подошла к постели и протянула руку к моим губам. В ее жесте не было угрозы — скорее, упрек и мольба. Она была обнажена, а на ее лице и теле зияли темные провалы, будто отовсюду были вырезаны куски плоти. Я вскрикнул и открыл глаза. Рядом была моя дура — она стояла на коленях и смотрела на меня с умилением. Я ее прогнал.

Новый день, новый сюрприз. Уродливый почтальон снова привез газету. Дома я открыл ее… Сперва ничего не понял, а потом расхохотался. Университетские друзья — разумеется, с подачи Александры, подшутили надо мной. Газета явно была отпечатана на принтере и являла собой набор невероятных иероглифов. Помню, я сам как-то послал своему профессору первого апреля газету на древнегреческом, но на этот раз шутка зашла слишком далеко. Чтобы прочитать текст, мне предстояло сломать шифр этого языка. Это был явный намек на то, что у меня слишком много свободного времени.

Были в газете и фотографии. Какой-то полуразвалившийся поселок — дощатые стены, ленивые собаки, пыльные улицы. А также несколько уродливых лиц крупным планом. Интересно, когда это Александра успела заснять мою служанку? А в том, чтобы размножить и слегка изменить ее лицо, чтобы та сошла за нескольких людей сразу, явно поучаствовали университетские компьютерщики. Шутники…

Забавно.

Перевернул последнюю страницу газетки и увидел то, от чего сперва засмеялся, а потом нахмурился. Я был заснят в огороде, в рабочих штанах и соломенной шляпе. Текст под снимком гласил… Не знаю, что. Все было написано иероглифами.

«Если это месть, Александра, то очень неуклюжая месть, — подумал я. — Но мы с тобой еще потолкуем. Неужели ты считаешь, что, поселившись в глуши, я утратил все свои навыки?»

Я принял вызов и позабыл обо всем остальном. Конечно, я не Франсуа Шампольон, расшифровавший некогда надпись на Розеттском камне… Да и, честно говоря, шансов у меня было меньше, чем у него, ведь там, кроме египетских иероглифов и демотического письма, красовалась еще и греческая надпись, которую мог прочесть любой и таким образом сопоставить известные знаки с неизвестными… В газете никаких подсказок не было. Но я все же двинулся путем Шампольона и, прежде всего, стал искать группы знаков, которые были бы как-то выделены. Я надеялся обнаружить нечто вроде египетских картушей — овалов, куда заключались имена фараонов и богов. Это сразу бы дало ключ ко всему остальному… Узнав несколько букв, узнаешь их все. Я искал картуши в статье, помещенной под моей фотографией, — ведь там должно было упоминаться мое имя. Так я сразу бы определил, какую основу имеет этот способ письменности.

Никаких картушей не было. Это я принял за очередную издевку. Ведь, если мои приятели решили надо мной подшутить, они должны были использовать мой конек — древнеегипетский. Это было бы вполне естественно! А они сыграли нечисто… Я пересмотрел газету — ни одного картуша… Никаких подсказок. Сам Шам-польон развел бы руками…

Так. Пойдем другим путем. Я углубился в текст, на этот раз пытаясь выделить группы знаков. Самым главным для меня было понять, был ли принцип этой письменности таким же сложным, как у древних египтян. То есть были ли тут группы согласных звуков, двух и трехбуквенных иероглифов, а также знаки-определители, помещаемые в конце слова. Те, что не читались, а служили для обозначения определения слова. Все эти шагающие ноги, корабли, птицы…

Я бился над газетой до вечера и едва заметил мою дуру, которая стояла рядом и жалобно подвывала, оповещая, что ужин давно готов. Я встал, наскоро съел великолепные отбивные с консервированным зеленым горошком. Если так пойдет и дальше…

Но что же, наконец, с газетой?

Я работал до поздней ночи и уснул за столом.

Первые подвижки. Может, это смешно, что я так рьяно взялся за расшифровку шуточной газеты, забросив диссертацию и более насущные вопросы, но для меня это дело чести. Я обнаружил, что метод Шампольона, на которого все мы молимся, в этом случае неприменим. Это письмо — в самом деле, чисто смысловое. Здесь нет ни букв, ни групп букв. Значит, стоит воспользоваться методом Гораполлона, который шестнадцать столетий назад заявил, что древнеегипетское письмо — это только рисунки, рисунки и рисунки. Что ж, вперед.

Честно говоря, я так и думал. Мои приятели не стали бы себя утруждать изобретением новой письменности, только чтобы посмеяться над моим затворничеством. Они просто нарисовали комиксы и поместили между ними несколько фотографий… Шутка забавная, но надо сказать, плоская.

К вечеру расшифровал статью про себя. То есть приблизительно, конечно, но все же смысл я понял. Известный ученый вернулся на родину, соседи в восторге. Таков общий смысл. Какие соседи! Я тут совершенно один. И стоило ли огород городить ради такой примитивной заметки!

Кстати, об огороде… Последние часы перед закатом я провел там. Выпалывая сорняки, все время думал о том, стоит ли мне возвращаться в город, где любят так нервно и шутят так плоско…

Расшифрована почти вся газета. На это ушла неделя. Ну и ну! Небогатое воображение у моих прежних знакомых. Они сочинили какие-то деревенские новости, извещения о свадьбах и некрологи… Все так примитивно, так мелко… Ничего забавного в газете не оказалось. Неделя, кажется, пропала впустую.

Почтальона больше не было. Никто мне не пишет, и газету больше не привозят, хотя я оплатил подписку на полгода. Нужно бы съездить в поселок, поскандалить на почте, но лень… А может, они ее не выпускают, потому что новостей никаких нет?

Ужин сегодня был намного хуже. Я ел почти с отвращением, часто принюхивался к жареному мясу и, наконец, спросил служанку, не считает ли она, что мясо начинает тухнуть?