Сын оказался здоров.

52 сантиметра, 3700.

По шкале Апгар 8/9 (шикарный результат для далеко не юной матери).

Митрофанова продолжала трепыхаться, что у сына могут сейчас найти аномалии. Но Полуянов, едва взглянув в голубые и почему-то уже наглые глаза младенца, мгновенно понял: нормальный парень.

Единственная проблема обнаружилась еще в роддоме: пацан у них получился удивительно крикливым. Причем по децибелам, как утверждали медсестрички, намного опережал всех прочих новорожденных. И повода поорать не искал. Раскричаться мог и сытым, и в чистом подгузнике. Ну а если медики распеленывали, чтоб осмотреть, или – совсем кошмар – делали прививку БЦЖ, то впору было даже привычным бежать за берушами.

У Надьки, понятное дело, новый повод для беспокойства: выписку врачи задержали до выяснения причин. Подвергали младенца все новым и новым обследованиям, но в итоге вынесли вердикт: медицинских оснований для крика не имеется.

– Характер такой. Скандалисты, видать, у кого-то из вас были в роду, – сказал им старичок профессор.

И теперь юный скандалист Игнат надрывался в их квартире.

В первый день после выписки Надя с Димой жестко поссорились. Он честно выждал, пока она сына покормит. Поменяет подгузник. Даст укропной воды. Двадцать минут покачает на руках.

Потом сказал:

– Теперь клади в кровать – и по доктору Споку. Пусть вопит, пока самому не надоест.

Она взвилась:

– Как ты можешь?! Ему будет одиноко! Страшно!

Продолжала носить на руках. Игнат не унимался. Соседи (никакого уважения к новорожденному) взялись стучать по батарее. Дима ушел в другую комнату, надел наушники, поставил максимальную громкость – однако не помогло.

Через час к нему на диван пришла изможденная Надя.

Игнат продолжал орать в кроватке – теперь один.

У Митрофановой глаза на мокром месте, губы кусает. Дима открыл Спока, начал читать: «Когда ребенку время спать, вы можете сказать ему с улыбкой, но твердо, что ему пора спать. Сказав это, уходите, даже если он несколько минут покричит».

Несколько минут растянулись на десять. Потом на пятнадцать. На шестнадцатой Полуянов не выдержал сам. Ворвался в детскую, схватил Игната на руки, заорал:

– Ты когда-нибудь замолчишь?

– Ди-и-има! – возмущенно вздохнула Надя.

Младенец от грозного рыка вздрогнул.

А потом зевнул – и умолк.

– Вот и договорились, – усмехнулся отец.

Впрочем, приучить малыша засыпать одного в кроватке так и не смогли. Митрофанова начиталась антагонистов доктора Спока – неких Сирсов – и теперь утверждала: у них не наглый крикун, а ребенок «с повышенными потребностями». Поэтому – хоть Полуянов и возражал – таскала Игната на руках часами. В ущерб собственному сну. Ну и все прочие мамские инстинкты проявляла в максимальной степени. Крайне тщательно стерилизовала бутылочки для воды. Наглаживала пеленки. Уже в месяц купила Игнату первую книгу – на пластиковых страницах, с огромными картинками. С серьезным лицом младенцу объясняла: «Видишь? Это собачка!»

Полуянов от филиала дурдома в собственной квартире устал изрядно, так что с удовольствием наврал: удаленная работа у них в редакции теперь под запретом. И ездил в офис, словно на праздник.

А тут замаячил куда более радикальный вариант.

Мурманск, порт (моря-океаны Дима с детства обожал). Прозрачный северный воздух. Рыбка вкусная.

Отправился к главному. Скупыми мазками обрисовал тему.

Тот поначалу скривился:

– Самоубийство? Да еще школьница? Не ложится в нынешнюю повестку. У нас установка – народ не травмировать. Съезди лучше в Краснодар, там проект интересный. Семь свалок рекультивируют. На их месте парки будут строить.

– А где здесь интрига? – парировал Дима. – Да и вы сами знаете: благостные очерки – не мой уровень. А тут хоть есть в чем покопаться. В письме речь о том, что одноклассница довела. У школы, как я понял, другая версия: «Синий кит» вернулся, у детей телефоны отобрали, дома к компьютерам не подпускают.

Главнюга внимательно посмотрел на журналиста и вдруг спросил:

– Ты когда высыпался в последний раз?

– Не помню, – честно ответил Дима.

– Ладно, Полуянов. Пусть будет Мурманск. Слова только тщательно подбирай – чтобы никакой кровищи, описаний жестокости, жутких подробностей. Я лично редактировать буду.

Прежде Надюшка решения мужа принимала безоговорочно (за то и ценил). Однако новый статус мамы ее характер испортил. Едва услышала про командировку, кинулась к компьютеру. Искать закон, согласно которому молодых отцов из семьи отсылать запрещено.

Дима хладнокровно парировал:

– Если ты про статью 259 Трудового кодекса, то она только матерей касается. А меня – отца – куда угодно могут отправить. И даже в армию призвать.

– А чисто по-человечески? – взглянула с убитым видом. – Как я одна с Игнатом справлюсь?

Полуянов – во сколько бы ни пришел после работы домой – обычно Надюхе давал час-другой отдыха. И ночами к младенцу вставал. Впрочем, толку от этого было мало, соска или бутылочка с водой сына не успокаивали, так что Митрофанова все равно в итоге поднималась сама, шла кормить.

– Так я тебе помощницу нашел! – улыбнулся лучезарно.

…Надину подругу Люсю – по чьей вине его любимая едва не погибла, а ребенок мог родиться больным – Дима не переносил на дух. Давно озвучил: в этом вопросе в семье патриархат – и если горе-мотоциклистка только появится на пороге, он лично ее спустит с лестницы. Однако у Люси имелась мама, и на ту, в отличие от непутевой дочери, положиться было можно. Женщина давно на пенсии, предложение подработать приняла с восторгом. С младенцами, как заверила, обращаться умела. Да и Наде благоволила.

– Будет приходить к тебе – на вечер, на полдня, на сколько скажешь! – разливался Полуянов.

Удалось супругу умаслить – от компьютера отошла, улыбнулась. А Дима продолжал нажимать:

– Я дней на пять максимум! И ты от меня отдохнешь, только представь: вся кровать в твоем распоряжении и никакого храпа! А я из Мурманска кучу вкуснятины навезу. Крабов. Трески соленой. Икры. Настойку на морских ежах – говорят, уникальное средство!

– Спиртовая настойка?

– Ну да. Как все лекарства.

– Главное, сам с ней не переусердствуй.

– Нет, она исключительно лечебная. А в плане выпить – там есть более интересные варианты. На морошке, к примеру, – сказал опрометчиво.

– Понятно. – Снова нахмурилась. – Едешь пить-гулять.

– Гулять точно вряд ли. Тема сложная. С ресторанами не коррелируется.

Рассказал Наде в двух словах.

Она побледнела, сразу Игната прижала к себе покрепче:

– Боже мой! Пятый класс. Это сколько девочке было лет?

– Одиннадцать.

Полуянов ждал: скажет сейчас, что лучше бы он на своих «добрых новостях» сидеть продолжал. Однако Митрофанова отрезала:

– Тогда езжай. Обязательно нужно выяснить правду. И вырвать жабры – тому, кто ее довел.

Дима хотел выразить удивление: обычно Надюшка в подобном тоне не выражалась. Но взглянул в ее решительное лицо и пообещал:

– Обязательно.

Оксана Юрьевна тоскливо посмотрела в окно и в который раз мысленно прокляла свою работу. Мало того что должность социального педагога оплачивалась по ставке чуть выше уборщицы, – еще и вечно приходилось на острие балансировать.

Детей в школе – больше тысячи. И каждый – хоть самый милый, благовоспитанный отличник – минимум однажды за время учебы да влипнет в историю. А добрая треть ее подопечных проблемы доставляла постоянно. Конфликтовали, дрались, притаскивали «запрещенку» – пришлось даже сейфом обзаводиться, доверху набит «электронками», обычными сигаретами, зажигалками и петардами.

Осложнял положение и факт, что социальный педагог – должность для родителя пока не слишком понятная. Когда учителя вызывали, выслушивали упреки покорно, визита к директору и вовсе неприкрыто побаивались. С ней же вечно пытались спорить, а то и обвинять во всех смертных грехах – от несправедливых придирок к их «кровиночке» до создания в школе «некомфортной атмосферы».