Что ж, теперь будет очень неловко… По крайней мере мне.

Поцелуй оборвался внезапно. Вэлиан чуть отстранился. Несколько долгих секунд я таращилась на О’Рэйнера, словно замороженная, всё ещё ощущая фантомное тепло его губ. Его взгляд скользнул по моему лицу и задержался на губах.

Щёки мгновенно вспыхнули, меня обдало горячей волной смущения. В голове метались тысячи мыслей, но ни одной внятной. Мне отчаянно хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, стать невидимой. Кажется, я даже забыла, как дышать.

— Я… — выдохнула я, но слова застряли в горле. Вэлиан лишь чуть заметно улыбнулся, и серебристые глаза потеплели. В них мелькнуло озорство мальчишки, довольного своими проказами. И от этого стало только хуже. — Мне… это… надо проверить, не сожрала ли Книга Сержана…

Вэлиан, кажется, на секунду растерялся. Левая бровь вопросительно приподнялась. Я нервно облизнула губы, пытаясь найти хоть какие-то слова, но вместо этого выдала что-то вроде «Они не очень дружат, так что я пойду» — и бросилась прочь, не дожидаясь ответа и чувствуя, как его взгляд прожигает мне спину.

Пальцы уже легли на ручку двери, когда я услышала чуть насмешливый голос Вэлиана:

— Эжена, я буду ждать тебя на балу.

«Боюсь, что не только ты меня там будешь ждать», — мрачно подумала я. Несмотря на почти осязаемую неловкость, всё же нашла в себе силы обернуться и с улыбкой помахать ему на прощание.

У любви нет логики. Иногда она просто

падает на голову. И лишает остатка мозгов.

Если они, конечно, были.

На следующее утро я едва смогла оторвать голову от подушки. Я спала безмятежно, как новорожденный дракон в своём гнезде, — ни смущения от вчерашнего, ни тревоги завтрашнего дня не пробились сквозь крепкую завесу сна. Лишь противный звон будильника, словно набат, вернул в реальность.

Пошатываясь и зевая во весь рот, я вышла на кухню, чувствуя себя так, будто прошла пешком до другого конца столицы и обратно.

Жан Сержан восседал за столом, словно король на троне. Он читал последний выпуск «Вестника Велантры», изящно закинув ногу на ногу. Его лица не было видно за страницами газеты, но я была готова побиться на старую ведьмину метлу, что призрак просто делал вид, будто погружён в чтение.

— У меня к вам вопросики, ваша светлость, — зевнула я и плеснула воды из графина в стакан.

— Вот как! — Страницы затрепетали, как будто Жан намерился их перевернуть, но передумал. — Ни доброго утра, ни здравствуйте… Сразу допрос с пристрастием…

— Почему вы утаили, что знакомы с О'Рэйнером?

Призрак посмотрел на меня поверх газеты. Его взгляд был абсолютно спокойным, но в нём мелькнул некий огонёк, который я сразу не распознала. Лёгкая улыбка тронула его призрачные губы.

— М-м-м, надо проверить, не сожрала ли меня Книга? — протяжно, словно издеваясь, произнёс он. Меня обдало жаром: он наверняка всё видел. — Весьма оригинально. Я уж грешным делом подумал, что вы действительно забеспокоились обо мне, мой неюный персик. А, оказывается, просто сбежали от влюбленного в вас Феникса.

Я опешила. Сержан смеётся надо мной? Я пыталась натянуть на себя маску безразличия, но ладони вспотели.

— Да, я сбежала и не вижу в этом ничего ужасного, — выдавила я сквозь стиснутые зубы. Мне сделалось стыдно за своё поведение. Взрослая женщина, а повела себя, как впечатлительная институтка, которая впервые поцеловалась. — Вернёмся к делу. О’Рэйнер. Почему вы не рассказали, при каких обстоятельствах познакомились с Вэлианом?

Сержан иронично приподнял бровь и… внезапно ссутулился. В его полупрозрачной фигуре чувствовалась какая-то вековая усталость, меланхолия, прошедшая через года.

— Моё знакомство с Вэлианом… О, оно было весьма… запоминающимся, — он произнёс это с паузой, словно взвешивая каждое слово. Голос, обычно ироничный и хлёсткий, сейчас звучал чуть тише, с едва уловимой хрипотцой, словно каждое слово давалось с трудом, проходя сквозь болезненные воспоминания. Он не смотрел прямо в глаза, а, скорее, сквозь меня, в какую-то далёкую точку в пространстве, где, видимо, находились обрывки его прошлой жизни. — Во все времена есть те, кто поддерживает власть, и те, кто ею недоволен. И те, на чьей стороне больше знаний и сил, как правило, побеждают… Кирогуро. Отвратительный городишко на отшибе Барбурии, где воздух плавился под безжалостным солнцем, а влажная духота въедалась в кости. Настоящая западня, из которой не было выхода. Мятеж там зрел долго, как гнойник, пока не прорвался. Изнывающие от жары, ослабленные лихорадкой и тошнотой, полуголодные солдаты превратились в тень тех людей, которыми когда-то были. Отчаяние копилось месяцами, пока не переполнилось и не вылилось в кровопролитное восстание.

Изначально наша цель была благородной, или, по крайней мере, казалась таковой: выбить у нерадивого правительства хоть крохи продовольствия и спасительные порошки от болезней. Но, как это часто бывает, благие намерения загнили на корню, едва столкнувшись с реальностью. Голод ослепил, жажда наживы разъела остатки дисциплины. Бунт мгновенно скатился в хаос, где каждый был сам за себя. Улицы Кирогуро превратились в арену безумия: крики, лязг металла, горящие лавки, разграбленные склады. Благородные цели рассыпались в прах, уступив место животному инстинкту выживания. Оружейные залпы королевской гвардии тонули в общем гуле мародёрства и кровопролитных стычек. Это был не бунт за идеи. Это был бунт отчаяния, пожирающий сам себя.

Когда хаос поглотил Кирогуро, я оказался в самом эпицентре. Группа солдат хотела ворваться в госпиталь, где мирные жители прятались от бесчинств вояк. Я пытался призвать к порядку, достучаться до разума солдат, но голод и безумие уже взяли верх.

Там меня и схватили. Это произошло так быстро, что я ничего не успел осознать. Внезапный удар по голове, — и всё исчезло во мраке. Позже я очнулся в маленькой тесной камере, куда меня притащили королевские гвардейцы. Трое суток я просидел, практически без еды и воды, прежде чем ко мне явился молодой дознаватель по особо важным делам.

— Вэлиан О’Рэйнер, — тихом проговорила я и вздрогнула.

В памяти тотчас проплыла полутёмная камера с серыми стенами, тусклым светом и посеревшим лицом крайне худого и измождённого человека. В горле запершило от невесть откуда взявшейся спертой сырости. Так вот чей образ я увидела тогда в галерее! Это был Сержан!

Вот только почему я увидела именно его, а не кого-то другого? Ведь, наверняка, он был не единственный, кого Вэлиан допрашивал в дни тех страшных событий.

— Не знаю, Эжена, — пожал плечами Сержан и тяжело вздохнул. — Можно только строить предположения. Например, что Вэлиана до сих пор гложет чувство вины. Хотя это не самое лучшее качество для такого человека, как он.

— Почему? — удивилась я.

— Потому что сожрут и не подавятся. — Призрак горько усмехнулся. — В бешеной гонке к власти побеждает тот, у кого меньше совести и сожалений. Впрочем, О’Рэйнер крепко сидит в своём кресле. А, значит, умеет держать свои чувства под контролем, — помолчав, он добавил: — Самое обидное, что меня схватили даже не королевские гвардейцы. Свои же! Они приняли меня за предателя. Последнее, что я видел — грязные сапоги и мелькающие тени надо мной, осыпающие проклятиями. Когда стало ясно, что им не выстоять против гвардии, меня передали, как одного из зачинщиков бунта, приписав мыслимые и немыслимые преступления.

Сержан замолчал.

— А Вэлиан? Почему он не помог вам, если вы были невиновны?

— А что он мог сделать? — призрак покачал головой. — Всё было против меня. Да, я был среди тех, кто начал этот мятеж. Глупо было бы отрицать это. Но в тот момент я даже представить себе не мог, во что он выльется. Впрочем, надо отдать О’Рэйнеру должное. Если бы не яд морлина, меня бы ждала куда более позорная участь. А так… Внезапная остановка сердца и быстрая смерть. Теперь я его должник. И пока не отплачу ему, мне не знать покоя. Уж такова посмертная клятва. Но ей-ей, я нисколько не жалею. К тому же, я не раз убеждался, что Вэлиан — человек чести. Если бы её у него не было, меня расстреляли бы вместе с остальными.