Затем он отошёл в сторону и жестом подозвал двух человек из личной охраны – своих верных шпионов.

– Немедленно скачите к этим людям, – Альберт сунул им в руки сложенные листки. – Передайте, что «лес готов к вырубке». Они поймут. И чтобы всё было сделано тихо.

– Так точно, господин, – мужчины немедленно направились к конюшне.

Следом Игнатьев отправился в свой кабинет, заперся и достал из потайного ящика небольшой ларец. В нём лежали несколько артефактов – изящных серебряных ласточек. У них двигались крылья, лапки и головы, плавно, как у живых. Шедевр механики и магии.

Советник активировал их одну за другой, нашёптывая послания нескольким ключевым членам Дворянского совета. Тем, кто был у него на крючке или разделял его взгляды. Суть была одна: «Муратов проигрывает войну, он неадекватен. Его пора сменить. Поддержите мою кандидатуру на пост генерал‑губернатора, когда придёт время».

С наступлением вечера, когда суета в лагере немного утихла и сменилась напряжённым ожиданием, Альберт, не привлекая внимания, вышел на конюшню. Он был одет в тёмный плащ без всяких опознавательных знаков. Оседлал самого быстрого и выносливого коня.

В последний раз окинул взглядом освещённые огнями окна дачи, где сидел его господин, и лагерь, обречённый на разгром.

«Хотел бы я остаться, чтобы лично взглянуть, как ты падёшь, Рудольф… Увидеть твоё лицо в момент полного краха. Но ничего. Просто знать об этом, быть тем, кто дёрнул за ниточки и привёл тебя к этому падению… Это тоже будет сладко».

Альберт развернул коня и тронул поводья. Лошадь бесшумно ступила шагом, а затем перешла на резкую рысь, унося советника прочь – из Горных Ключей, из войны, из‑под власти Рудольфа Муратова – в его собственное, тщательно спланированное будущее.

Под посёлком Горные Ключи

На следующее утро

– Атакуем? – зевая, спросил Станислав и плотнее запахнул плащ. Утро было прохладным, и над позициями наших войск стелился лёгкий туман.

– Нам некуда торопиться, – ответил я, не отрывая взгляда от линии вражеских укреплений на склонах холмов. – Дождёмся, пока разведка доработает.

Я кивнул в небо, где над головами муратовцев кружили чёрные точки – наши вороны. Их было видно невооружённым глазом, и вражеские маги, конечно, не оставались в бездействии. С земли взмывали вверх огненные полосы, пытаясь сбить воронов. Пару раз у них получилось – птица, поражённая магией, камнем падала на землю.

Но воронов было много, а сил и концентрации у измотанных магов Муратова – мало. Так что мы продолжали спокойно и методично изучать, насколько хорошо отступающие силы противника успели окопаться за ночь.

Вскоре те, кто управлял птицами, начали возвращаться в свои тела и докладывать. Картина вырисовывалась ясная и не слишком утешительная. Они успели неплохо устроиться. Окопы, насыпи, завалы из деревьев – работа кипела и сейчас, солдаты с лопатами и кирками продолжали совершенствовать свои позиции.

А в центре всего находилась дача Муратова, несколько зданий, окружённых грушевым садом. Всё это было накрыто магическим куполом. Не чета могучему щиту Очага, но всё же довольно крепкий.

И главное – видели самого графа. Он разъезжал перед своими войсками на коне, отдавая приказы. Он не сбежал и решил стоять здесь.

Я был слегка удивлён. Ожидал, что Муратов отступит к своему родовому поместью, под защиту полноценного Очага. Но нет, он предпочёл остаться и принять бой вместе со своими войсками. Возможно, из гордыни. Возможно, из расчёта, что мы, уставшие после долгого марша и предыдущих боёв, не рискнём штурмовать укреплённую позицию.

А возможно, у Рудольфа Сергеевича ещё сохранилась частичка дворянской чести.

Я собрал Никиту и Соболева у походного стола с картой.

– Видели? – спросил я, указывая на отмеченные разведкой укрепления.

– Видели, – хмуро отозвался Добрынин. – Устроились уже. И продолжают копаться.

– Ну и пусть, – фыркнул Станислав. – Эти окопы станут для них могилами. Каков план, о великий стратег Владимир?

Мы склонились над картой. План родился быстро. Решили бить в лоб, но с хитростью. Соболев со своей конницей должен был имитировать попытку глубокого обхода с фланга, вынуждая Муратова перебросить туда силы. А мы с Никитой в это время обрушим весь наш артефактный огонь и пехоту на центр. Как только оборона дрогнет – в прорыв пойдёт Чёрный полк.

Капитан Роттер и его люди (он взял к себе несколько десятков новобранцев) горели желанием участвовать в бою и доказать, что они действительно на нашей стороне. Никита не слишком доверял Роттеру, и правильно делал. Но я был готов рискнуть.

Утвердив план, мы приступили к его выполнению. Соболев умчался со своими всадниками. Через некоторое время на западном фланге поднялся шум – там завязалось сражение. Я дал сигнал, и наши артефакты открыли огонь по центру. Под прикрытием этого шквала вперёд пошла пехота под командованием Секача и Трояка.

Но сопротивление оказалось слишком суровым. Муратовцы, засевшие в окопах, встретили нас ураганным огнём. Их маги, укрытые за куполом дачи, координировали оборону, создавая перед нашими солдатами стены огня. Мы несли потери.

Видя, что атака захлёбывается, а прорвать оборону с ходу не получается, я приказал трубить отход. Нельзя было бессмысленно класть людей, мы и так потеряли достаточно.

Воины отошли на исходные позиции под прикрытием бури, которую вызвали соболевские маги Воздуха.

– Гонца сюда! – крикнул я.

Парень на лошади тут же оказался рядом.

– Скачи к ним с белым флагом. Передай, что я прошу личной встречи с графом Муратовым.

Посланец кивнул и помчался в сторону врагов. Вернулся он быстро – Муратов согласился поговорить.

Через полчаса мы встретились на выжженном поле, ровно посередине между нашими позициями. Он подъехал на своём огромном боевом коне, я – на своём. Мы остановились в нескольких шагах друг от друга. Его лицо было усталым, но глаза горели всё тем же знакомым, холодным огнём.

– Ну что, Владимир? – он первым нарушил молчание. – Пришёл просить пощады? Слишком дорого тебе обходится моё гостеприимство?

Надо же. Несмотря на то что его армия почти разбита, он находит в себе силы думать, что ещё может переломить ход войны.

Хотя бывает всякое. Я осознавал это и не позволял успехам вскружить себе голову.

– Наоборот, Рудольф Сергеевич, – ответил я спокойно. – Пришёл предложить вам сдаться. Ваше положение безнадёжно. Подумайте о людях, им незачем погибать впустую. Я обещаю, что никто из вашего рода также не будет убит.

Он коротко усмехнулся.

– Я никогда не сдамся тебе. Ни за что. Лучше умру здесь, на своей земле, чем преклоню колени перед выскочкой из опального рода!

– Преклонить колени, говорите, – задумчиво произнёс я. – Но вы ведь дважды делали это перед моим отцом, разве не так?

Лицо Муратова исказила ярость. Он стиснул поводья коня, и я ощутил, как его Исток закипает. Но сам оставался невозмутим.

– Впрочем, речь не обо мне и не о вас, граф, – сказал я. – Речь о людях, которые гибнут из‑за вашего упрямства.

– Солдаты знают, за что воюют! – отрезал он. – За свою землю! За своего графа! А твои воюют за что? За тщеславие какого‑то юриста, который возомнил себя генерал‑губернатором?

– Вовсе нет. Мы освобождаем свои земли и мстим за всё зло, что вы принесли нашему роду.

– Тогда я тоже мщу. Полагаю, ты знаешь о судьбе моей сестры, Владимир.

– Знаю. И мой отец невиновен в её гибели. А вот гибель моих родных… – я покачал головой. – Пожалуй, я даже рад, что вы отказываетесь сдаться. С огромным удовольствием поставлю вас на колени перед тем, как уничтожить.

Муратов резко развернул коня и поскакал обратно. Мы разъехались не прощаясь.

Война продолжалась.

По возвращении я приказал начать обстрел вражеский позиций из пушек технороты и наших самых мощных артефактов. Мы прощупывали, искали слабые места, изматывали их. Ждали, где же они дадут трещину.