– Извини, – ответил он с неожиданной, обезоружившей ее искренностью.

Она искоса взглянула на него, потом снова занялась своим бокалом.

– Что ты здесь делаешь? Разве тебе не полагается быть дома, с Энн?

– Она не заметит.

– Что?

– Ничего. – Он отхлебнул еще виски.

– Что все-таки с вами происходит? – спросила она.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну знаешь, не надо особой проницательности, чтобы заметить, что вы теперь не совсем та счастливая любящая пара.

– Энн что-нибудь говорила тебе? – спросил он, внимательно глядя на нее.

– Нет.

– Мне казалось, женщины разговаривают друг с другом. Я думал, это у них получается лучше всего.

– Странно, а я считала, что это мужьям и женам полагается разговаривать друг с другам.

– По-моему, она просто тяжело переживает смерть Джонатана и Эстеллы. – Задумчивость в его голосе, не искаженная ни иронией, ни колкостью, была незнакомой, сокровенной и тревожной.

– Правда? Мне казалось, она это переносит очень легко.

– Как это?

– Она мне сказала, что чувствует себя свободной. – Вот оно. Первое предательство, крохотное, почти незаметное, и все же. Она сделала большой глоток.

– Она так сказала?

– Да.

– Свободной от кого? От меня?

– Нет. Не знаю. Может, она чувствует, что освободилась от вечного стремления все упорядочивать.

– Что именно?

– Хотя бы с Эстеллой.

Они никогда прежде не говорили друг с другом серьезно, наедине, и оба тут же смутились. Тед оглянулся на грузного мужчину в клетчатой фланелевой рубашке, нажимавшего на кнопки музыкального автомата, Сэнди водила пальцем по дну чашки с соленым арахисом, прочерчивая спиральные узоры в шелухе.

– И с нами, – добавил Тед. – Ей больше, видно, не интересно упорядочивать нашу жизнь.

– Тебе это нужно?

– Нам нужно что-нибудь, но…

– Как же в той строчке говорится? – прервала она. – «Они оба были слишком заняты собственным спасением». Что-то в этом роде.

Он взглянул на нее.

– А?

– «Ночь нежна». Фитцджеральд. Знаешь, Ф. Скотт Фитцджеральд?

– Никогда о таком не слыхивал. Он что, какой-нибудь ведущий ток-шоу на радио? – Тед ухмыльнулся, внезапно снова очутившись в знакомой стихии. – Мне бы хотелось, чтобы ты перестала считать меня каким-то неандертальцем, Сэнди, – сказал он. – Между прочим, это единственная книга Фитцджеральда, которой я не читал. – Он помолчал, слегка улыбнулся. – Знаешь, когда-то я думал, что мог бы стать таким, как Гэтсби.

Сэнди оглядела его и внезапно расхохоталась.

Уязвленный, Тед стал защищаться.

– Я имею в виду не особняки и шелковые рубашки. – Он выбил пальцами легкую дробь на поцарапанной деревянной стойке бара. – А идею полностью создать самого себя заново. Целиком возникнуть из собственной фантазии. Мне это казалось замечательным. По-настоящему, только такой подход всегда и казался замечательным. Или, по крайней мере, единственным практически осуществимым.

– Когда-то?

Он пожал плечами.

– Скажем, это оказалось не так легко, как я воображал. Честно говоря, в наши дни просто нормально жить, видимо, уже означает одержать победу.

Сэнди отпила еще глоток.

– Как-то неловко получается. Послушать, так мы разговариваем, словно два зеленых студента. Только в студенческие годы и простительно посиживать в баре и обсуждать героев Ф. Скотта Фитцджеральда, словно они что-то значат.

– Откуда мне знать.

Оба допили свои порции.

– У тебя есть книга? – спросил он.

– Какая?

– «Ночь нежна».

– Конечно.

– Я бы взял почитать.

– Ладно. В следующий раз захвачу с собой.

Он кивнул и улыбнулся.

– Что ж, пора мне возвращаться к семейному очагу. Ты собираешься остаться и попытать счастья, или мне проводить тебя к машине?

– Увидеться с тобой – это как раз та порция счастья, какую я способна вынести за один вечер, – парировала она.

Они расплатились и ушли.

Когда на следующий день Сэнди разговаривала с Энн, то не упомянула о том, что встретила Теда. Умалчивать об этом не было никакой, ровным счетом никакой причины, и все же она ничего не сказала.

Так, может быть, вот оно. Начало.

Ей следовало бы удивиться, когда через два дня он заглянул к ней по пути с работы домой, но она не удивилась. Это казалось естественным, предполагалось, что так будет. Она даже откопала на полке ту книгу, стерла с нее пыль, приготовила для него, гадала, придаст ли он слишком большое значение измене и разрыву в романе или сочтет их банальностью. Она рассмеялась: впервые ее беспокоило мнение Теда о ее умственных способностях. Как бы то ни было, когда он вошел, книга дожидалась его, хотя Сэнди и притворилась, что придется поискать.

– Ты не против? – спросил он. – У меня теперь вечно не хватает времени заскочить в библиотеку.

– Конечно, нет.

Пока она ходила за книгой, он стоял на пороге гостиной, освещенной единственной лампой, оглядывая немногочисленные детали обстановки – аккуратную стопку журналов, недопитый бокал белого вина. Они вслушивались в молчание друг друга.

Она принесла книгу; когда отдавала ему, а он брал, их пальцы слегка соприкоснулись.

Вот. Это могло быть началом. Этот самый миг. Он быстро переложил книгу в другую руку.

– Верну, как только прочитаю.

– Никакой срочности.

– Спасибо.

На одно тревожное мгновение он задержался на пороге, потом повернулся и вышел.

В поисках точно определенного начала, конечно, всегда замешана тайная убежденность в том, что стоит лишь обнаружить его, установить точно и несомненно, как можно будет вернуться вспять, начать заново, переиначить, изменить то, что за ним последовало. Вот он, этот миг. Если бы только я поступила по-другому ЗДЕСЬ , как раз в этом эпизоде. Но они этого не сделали. Она бы даже сказала, что они были не в силах поступить по-другому. Хотя прежде она всегда верила в свободу воли.

Она гадала, сказал ли он Энн, откуда у него эта книга, сидя в кровати, держа на поднятых коленях книгу о роли церкви в провинциальных американских городках, которую читала для статьи, гадала, не переворачивает ли он страницу в эту самую минуту.