– Так ведь можно и окочуриться, идиотка, – шептал он, обнимая ее и дрожа.
Идиотка. Эти русские дополнительные окончания обладают свойством порой до неузнаваемости менять настроение слова. Мрачный идиот ревности с кровавыми замыслами в сумке превращается в легкую, влюбленную, как кошка, сумасбродку. С-ума-сброд-ка. Пока они вытягивались вдвоем на шезлонге, а после его крушения катались по доскам дека, он объяснял ей значение и этого слова, образованного существительным и двумя частичками: out-of-mind-кa, то есть в общем все то же – идиотка.
С той ночи многое изменилось в их отношениях. Они поняли, что их любовь под угрозой и угроза исходит от самой любви. Если считать, что жажда любви – это когда одна половинка ищет другую в бесконечном хаосе тел и душ, чтобы соединиться в некую до-Адамову и до-Евину цельность, то случай Алекса и Норы был, быть может, неким приближением к идеалу, вроде любви израильтянина Шимшона и филистимлянки Далилы. Любую любовь, увы, где-то поблизости подстерегает предательство, и данный библейский пример не исключение. Ревность для Алекса и Норы была синонимом предательства, она то приближалась, то отдалялась от них, словно армия филистимлян; вихри хаоса.
Ну давай заведем такой своего рода пылесос против ревности, о’кей? Давай исповедоваться друг другу, и чем чаще, тем лучше. Давай я первая признаюсь в том, что с нашей первой встречи я больше ни с кем не спала. И я ни с кем не спал. И я больше ни о ком не могу даже и подумать. И я не могу даже посмотреть на другую. Оба были самую чуточку, ну, сущую ерунду, неискренни в своих признаниях, так как обоим пришлось так или иначе закруглять предыдущие отношения. Негласно они старались как бы чуть снизить градус своей любви, иной раз свести демонические страсти-мордасти к буколическим пастбищам дружбы, взаимной привязанности заботой об обстоятельствах жизни, хорошим юмором, приперченным слегка тем, что французы называют «les amis comme cochons».[142]
Однажды Нора раскрыла Алексу свой «маленький секрет», которым привела его в состояние большого шока. Оказалось, что она умудрилась совершить трехдневный визит в Москву, где посетила тайком его мать, а также встретилась со многими его друзьями, среди которых было немало более или менее привлекательных женщин; ты с ними, конечно, когда-то спал – признавайся! признавайся! – ты, приапское чудище! Все эти люди выражали к тебе любовь и колоссальное уважение к твоим талантам. «Шутов», к сожалению, все-таки разогнали, но они собираются то и дело для подпольных спектаклей, то в квартирах, то в заброшенных складах, один раз даже в морге, где один из них работает сторожем. Я слушала там массу кассет с твоими песнями и даже плакала над ними, как стареющая слезливая американская шлюха. Они мне прокрутили две жуткого качества пленки с твоими спектаклями «Спартак—Динамо» и «Телефонная книга». Потрясающие шоу! Я была дико горда, что такой гений выбрал меня в качестве его верной наложницы! Короче, дядя Саша, за три дня я узнала о товарище Корбахе столько, сколько клещами бы не вытянула из тебя за три года. Кроме всего прочего, мне удалось оттуда вывезти рукопись «Философии общего дела», воображаешь?! Теперь я собираюсь нанять одного русского писателя, такого Василия, который живет в Джорджтауне, чтобы он сделал подстрочный перевод для американского издания.
Все пошло с того дня иначе. Нора решила теперь заботиться о любимом. Беглец Дэнни Бартелм и ливанский богач Омар Мансур могли бы рассказать о подобных периодах и в своих отношениях с этой женщиной, однако пусть они с этим сослагательным наклонением и останутся. Теперь уже Нора по уик-эндам в первом классе пересекала страну и сразу же из аэропорта мчалась не в Беверли-хиллз, а в Венис, благо ближе. Если бы так раньше пошло, не надо было бы вступать в банду, так иногда думал наш наркоделец. Эту тайну он пока еще не открыл своей заботливой возлюбленной. Надо хоть что-то оставить на будущее. Лучше будет, если она узнает об этих делишках, когда я уже буду в тюрьме.
Читатель, возможно, уже заметил, что мы стараемся не играть на его нервах с помощью всяких дешевых умолчаний, однако мы должны поставить его в известность, что еще не все секреты Норы были раскрыты даже в этот «период доверия». Происходит это вовсе не от того, что мы хотим подхлестнуть любопытство, а просто по законам композиции, и Нора это сама прекрасно понимает. Получается так, что композиция иной раз оказывается дороже чистой совести, но что уж тут поделаешь. Тот, кто этого не понимает, пусть не читает романов.
В данный момент законы композиции позволяют нам раскрыть один небольшой Норин секретик, в наличии которого она никак не решается признаться любимому. Дело в том, что истекало время ее академических занятий и приближалось время того, что археологи называют «полем». Через несколько месяцев для того, чтобы добраться до своей трепещущей половинки, Сашке придется раз в пять удлинить свои маршруты.
Пока что она обставляла его студию, покупала звуковую и видеоаппаратуру, набивала холодильник, вышвыривала бутылки дешевого шнапса и читала ему лекции о цивилизованном употреблении высококачественных вин, которые ведут не к маразму, а к благородству вкусов, как будто сама никогда не валялась в канавах Бейрута и Старой Яффы.
6. Пузыри земли, джакузи
В один из приездов она решилась: Саша должен наконец познакомиться с маменькой. Ну, Сашка, будем поехать к Ритка! Не научившись еще русскому языку, она уже почувствовала вкус «ка», этой странной добавки к корню. Норка брать Сашка к Ритка. Как так? Как кок, s’il vous plait![143] Домой к маменьке она не решилась его пригласить: подумает, что хочу ввести его в «круги». Дурацкая неамериканская гордость терзает любимого, а между тем она как раз и хотела ввести его в «круги». Рите О’Нийл достаточно позвонить кому-нибудь из «кругов» по телефону, и с ним могут заключить договор на сценарий, а потом, глядишь, и фильм пригласят поставить. Если бы он только мог вытряхнуть свои комплексы!
Слушай, давай поедем сегодня вечером к моим школьным друзьям? Да никаких там не будет «жирных котов», своя неприхотливая бражка, фанатики пляжного волейбола. Что надевать? Не смеши меня, Сашка! Вот так и поедем, как есть, в твоем пиджаке, которому ты обязан тем, что я в тебя влюбилась с первого взгляда. «Нетленный товар», – сказал Александр, и они отправились.
Нора не лгала, ее школьные друзья были действительно фанатиками пляжного волейбола. Она просто не упомянула, что со времени окончания школы шестнадцать лет назад Джеф Краппивва сделал головокружительную карьеру как раз в тех самых «кругах», которые так сильно презирал один из парковщиков в Вествуд-виллидж. Пойдя по стопам своего отца, влиятельного продюсера, он сильно превзошел папу. В начале восьмидесятых годов ему удалось «поднять» рекордный бюджет в 50 миллионов для фильма о космической катастрофе, в результате которой Калифорния стала отдельной планетой Солнечной системы. Фильм полностью провалился, Голливуд понес колоссальные убытки, однако молодой Краппивва приобрел непоколебимую репутацию как собиратель рекордного бюджета.
В густых сумерках они подъехали к одному из пляжных особняков в поселке Малибу. Александр не заметил ни группы ливрейных шоферов, стоящей возле «роллс-ройсов», ни широкоплечих телохранителей, ни снующих людей его собственной профессии, валетов в лиловых жилетках. Утвердив свой подбородок в независимой позиции, он шествовал за Нориным шелковым платьем, которое напоминало цветущий сад под сильным ветром. Двери распахнулись, послышались крики: «Нора! Нора Корбах! Молода, как всегда!»
Тут он увидел, что за скромным фасадом живет, что называется, мир изобилий. Не совсем понятно, куда ты попал, в жилое помещение или в оранжерею академии наук, внутри это или снаружи. Гости стояли под здоровенными пальмами, но кое-где меж пальмами откуда-то свисали люстры. Холмик, увенчанный абстрактной скульптурой, вызывал ощущение пленэра, однако рядом на вполне реальных стенах висели полу– и сюрреальные картины. Свисали плоды грейпфрута и сладкого лимона, кое-кто из гостей их брал и ел. Углубившись слегка по главной аллее, вы едва не оступались в изрядный пузырящийся водоем, как бы предполагающий присутствие крокодила, между тем как из него выглядывали несколько смеющихся голов, высокопарно покачивалась волосатая грудь и торчала рука с шампанским. В глубине панорамы шевелилась пенная изгородь океанского прибоя; здесь он и впрямь был поставлен на службу человеку.
