Этот последний там вальсировал, держа в объятиях какую-то юную красотку; то, что называется «идеальной парой». Увидев Александра, Арт бросил свою даму и устремился к нему, словно к старому другу. Компьютерное поколение жаждет немедленного, пусть даже одностороннего, информационного обмена.

– Хей, Алекс, как тебе понравился наш король Пантагрюэль, мой сногсшибательный тесть? Ну да, я его зять, а это его дочь, моя любимая жена Сильви! Знакомьтесь, ребята! Сильви, это тот самый парень, что сделал меня богатым. Алекс, ты понимаешь, что тебе причитаются с меня приличные комиссионные? Как за что? За твою идею кукол! Пойдем к нам в комнату, я выпишу тебе чек! Что? Потом? Сильви, ты слышишь? Тебя что, деньги не интересуют? Интересуют, но не сейчас? Моя дорогая, что-то происходит в мире, в нем появились люди, которых деньги интересуют, но не сейчас. Не в данный момент, понимаешь?

Глядя вслед убегающему через главный подъезд к освещенному пруду «русскому Корбаху», Сильви положила голый локоток на плечо мужа. И вздохнула:

– Неужели ты не видишь, он влюблен.

Возле пруда у столиков сидело еще немало гостей. Многие приглашали Александра присоединиться, но он даже не удостаивал их ответом. Дикое волнение, едва ли не паника, владело им. Нора потеряна навсегда! Как последний мудак из-за этих мудацких Корбахов он потерял женщину своей жизни. Решившись наконец вслух произнести ее имя, он обратился к старому слуге, что даже в этот поздний час продолжал разносить напитки. Стараясь унять трясущийся подбородок, выдержал испытующий иудейский взгляд и выслушал вежливый ответ. Конечно, он знает миссис Мансур. Да, он видел ее совсем недавно. Не более четверти часа назад она уехала отсюда в машине. Нет, он не знает куда. Вон в том направлении.

– То есть в темноту? – по-дурацки спросил Александр.

Старик серьезно кивнул. Да, сэр, за пределы фермы, в полную темноту. Нет, она была не одна, с компанией. Кажется, за рулем был мистер Мансур. Нет, не отец, сэр. Муж. Муж миссис Мансур, мистер Мансур. Старик собирался предложить свою помощь в деле передачи мессиджа[120] супругам Мансур, однако «русский Корбах» уже вышагивал прочь, передергиваясь, как солдат после санобработки. Да, сударыня, я знаю, что говорю: как солдат после санобработки.

Почему-то ни разу с момента встречи Александру не приходило в голову, что она может быть замужем. Что за зверский поворот всей истории, бормотал он, передергиваясь. Как будто прямо в морду из блядской темноты влепили заряд этого блядского гравия, что осатанело хрустит сейчас под ногами. Зверский муж человеческой женщины, словно в вольере среди благородных лошадей пасется препохабнейший кентавр! Нет, это невозможно пережить! Почему меня не могут оставить в покое? Почему судьба подбрасывает то театр, то любовь? Ей-ей, все обиды прошлой жизни: и отсутствие отца, и люстра, свалившаяся прямо на башку, и отлучение от матери-родины, и недавнее избиение за грехи суки-родины – ничто по сравнению с появлением какого-то звероподобного мужа. Мысли эти всколыхнули всю его влагу, и он теперь громко рыдал, вышагивая по слабо светящейся под луной гравийной дороге, среди туч мрака, образованных кронами мэрилендских дерев.

Вдруг отодвинулись мраки, просветлело, звезды пролили свой свет на открывшиеся вольеры страны гуингмов. Он узнавал теперь места, где они встретились несколько часов назад. Контуры огромного сарая, возле которого стоял ее ярко-желтый джип. Желтое совместимо только с зеленым, в компании с красным оно становится цветом измены. Оденься в желтый цвет, Нора, твой муж будет в красном. Нужно забыть ее имя! Вдали по холмам медленно проходили смутные фигуры лошадей. Медаленосец не допустил бы здесь никаких посторонних мужей. Я не могу защитить даже одну свою женщину. Облокотившись на изгородь, он опоганил рукав пиджака своим лицом и уже почти полностью опустошенный, выплакавший уже почти всю свою Нору – вот еще пару раз высморкаюсь, вместе с соплями выплеснется остальное – почти со спокойным уже, вернее, обычным отвращением к погани своей жизни зашагал дальше к гостинице «У Ручьев».

Начался асфальт. Иной раз обгоняли машины. Иные притормаживали: подвезти? Вид идущего пешком человека в Америке часто вызывает желание помочь. Или вытащить пистолет.

Иногда и то и другое. Он отсылал их движением руки: стреляйте, мол, если угодно, но только не надо помощи.

Возле гостиницы горел слабый фонарь, освещены были окна вестибюля, там калейдоскопничал одинокий телевизор. Тухловато светилась вывеска. На маленьком паркинге отсвечивали под луной крыши полудюжины автомобилей. В неосвещенном углу с ножки на ножку переминалась привязанная к дереву белая в темных яблоках лошадь. Он сразу узнал ее. Это была та самая, что сегодня мощным галопом несла к нему Нору. Теперь она смотрела на него и смущалась, сама неопытность, сама невинность. Неужели не покрывал ее ни разу великолепный сайр?[121] Что ты здесь делаешь, киска? В ответ она чуть отвернула голову и покосилась с нежностью и стыдом. Ветер шевельнул ее гриву так, что у Александра перехватило дыхание. Грудь, которая при свете дня казалась скоплением мускулов, теперь была просто обнаженной грудью. Ты знаешь, что я люблю ту, что на тебе сегодня скакала ко мне. Как вы можете, сэр, так открыто признаваться в этом, казалось, именно так ответили ему протрепетавшие ноги. Казалось, ей хочется отвернуться, но она боится показать мужчине яблоки своего крупа. Даже если все так вот и кончится, даже и за эти мгновения под шумящей листвой благодарю тебя, Господи! Так он подумал, хотя уже понимал, что лунную ночь начинает пронизывать «новый сладостный стиль».

«Гретчен, киска, с кем это ты там кокетничаешь?» – послышалось за его спиной. Секунду он еще притворялся, что ничего не понимает, боялся сглазить. Скрипнули доски крыльца. Он обернулся. Нора стояла в престранном виде – в бальном платье, в сапогах и в кожаной куртке, наброшенной на обнаженные плечики. «Ну, вот и вы наконец!» – весело вскричала она, сбежала по ступенькам и обняла оторопевшего ночного фавна словно свою полную собственность.

V. Песня старухи

Всегда я знал, что похож,

В анналах борьбы снуя.

Как и она пригож,

Но это не я!

Мне говорили: «Фидель!»

Верность идеям вождя

Я сохранил – в чистоте ль? —

До следующего дождя.

Время, когда народ

Мне запретил курить,

Было порой невзгод,

Словно судьба Курил.

Архипелаг зубов

В зеркале века мерцал,

Средь генеральских зобов

В пятнышках, как маца.

Рому бокал потреблял,

Слушал ударный марш.

Реют знамена, бля,

Словно на коже шрам.

В кресло-каталку сигал.

Дай мне взамен скотин,

Родина всех сигар,

Благостный никотин!

Бегству древнюю дань,

Как молодой, платил.

Так бы вот Имре Надь

Гнал по Дунаю плоты.

Брови и плечи взвинтил,

Будто бы в сферы вхож.

Так я покинул синклит

Крупнокалиберных рож.

Пусть уж меня извинит

Та, на кого похож.

Часть VI

1. Момент открытия рта

Читатель мог заметить, что мы не очень-то отклоняемся от хронологической последовательности основных событий. Мы, конечно, позволяем себе иной раз перепрыгнуть через пару-тройку лет, однако прыгаем только вперед, как и подобает реалистическому писателю. Ну, впрочем… давайте уж не только похваляться, но и признаваться кое в чем. Лучше самому это сделать, чем быть пойманным за руку. Прыгаем, прыгаем мы и в прошлое внутри наших главок; модернизм заразная штучка, милостивые государи! Даже и могущественный соцреализм мог бы подцепить ее (штучку) на конец, проживи он в добром здравии хоть еще один десяток лет. Как-то раз профессор соцреализма из первого в истории человечества государства рабочих и крестьян обнародовал свою теорию выявления скрытых и потенциальных модернистов. Хронология выдает их с головой, дорогие товарищи! Сделайте диаграмму его хронологий, и модернист пойман! Наложите на одну ось события в последовательности рассказа, а на другую время действия, вот и обернется модернистский пресловутый «хронотоп» такой кривой, перед которой ахнут даже зубцы какого-нибудь лунного хребта!