Мужчины, оставшиеся у костров, тихо разговаривали и созерцали тлеющие угли. Дети и собаки блуждали по огромному стойбищу, между сонными людьми, и скулили, не понимая, что происходит и почему вчерашнее веселье сменилось тишиной. Взрослые не объясняли им, что к вечеру будет происходить большое осеннее жертвоприношение. В ожидании перехода к зимнему Чужому времени все замерло и остановилось.

К полудню на стойбище к Гордой Илме зашли Гутхорм с сыном Оттаром, Хельги-годи, его напарник Торд и новый поселенец Грим с сыновьями Вигфусом и Офейгом. Эйнар тут же увел Оттара и сыновей Грима к молодежи, а старшие долго говорили со старейшинами родов. Так сюда, на берега Лауги и Лемо-йоги, пришли вести из большого мира.

Гутхорм рассказал многое из того, что слышал от купцов и узнал от хёвдинга Сигмунда. Заявил, что Сигмунд достойный человек и идет на Алдейгью защищать права дочери Хергейра, убитого три года назад. Добавил, что Сигмунду нужны люди в этом деле.

Ответа не последовало, так как не было здесь, кроме Хельги, людей, которые ходили бы с Сигмундом в походы, пировали с ним после побед и делили с ним удачу.

Хельги, видя, что старейшины и соседи помалкивают, перевел разговор на нового поселенца и попросил Гутхорма представить его. Херсир, разочарованный молчанием старейшин, представил переселенца совсем кратко:

– Его зовут Грим, он гёт из Восточного Гётланда. Дальше он расскажет сам.

Грим, крепкий мужчина с темно-русыми волосами, вышел вперед и, заложив большие пальцы за ремень, простыми словами поведал о себе:

– Я жил у моря, где трудились мой отец, дед и прадед. Но на наших берегах становится все меньше порядка и уважения к старшим. Толпы молодежи, которые раньше стремились воевать с франками и островными англами, норовят теперь пограбить на берегах Восточного моря. У меня год назад викинги перебили большое стадо коров, да еще я не поладил с новым свейским херсиром, поэтому я не стал ждать, пока сожгут дом вместе с людьми в нем. Я оставил свои земли в опеку соседям и ушел за море, с купцами на остров Гутланд. Там мне и рассказали то ли правду, то ли небылицы о ваших краях. Мол, земля тут плодородная, растут дубы, липы и орехи, есть отличные луга для скота, хороший народ, чтущий законы и мир.

Присутствующие покивали головами про чтущих законы и мир – это он хорошо сказал. Грим, увидев поддержку, продолжил:

– В поездке по Лауге-реке я многое увидел: дубы и липы действительно тут растут, и луга вдоль реки отменные, так что за эту зиму приму решение, где поселиться. У меня трое мальчишек, двоих вы видели, малой остался с матерью, еще с ней два племянника и три племянницы, короче, три девки на выданье. И еще с ней тетки, сестры и работники. Одних только свиней привез штук тридцать, еще и овец. Сейчас это все у Гутхорма, в его усадьбе. Он предложил мне остаться на берегу, но я хочу пахать землю и поменьше видеть морских бродяг. Думаю, подальше от моря будет спокойней.

Услышав о девушках на выданье, да еще из Гётланда, соседи оживились, особенно Торд. Взглянул на Хельги, мол, давай найдем землю для этого человека. Хельги кивнул, соседским парням хорошие невесты нужны. Мужчины стали расспрашивать Грима о его умениях, предложили сесть, поднесли олу. Оказалось, что Грим продавал в Гётланде бочки, разного размера и назначения, которые сам умеет делать. Хельги тут же прикинул, что они с округи смогут вывозить по реке сыр, эль, деготь и все что угодно, и сказал окружающим, что обязательно надо выделить землю и уговорить Грима поселиться здесь, в округе.

Наконец дождались вернувшихся из леса женщин. Старшие среди них позвали Гутхорма и Хельги к широкой скатерти, усадили мужчин на подушки и шкуры. Садились старухи напротив, говорили неспешно, вынимали и раскладывали камни, гадая, обходили хёвдингов по кругу, пели тихие песни, возлагали руки им на плечи.

От женщин леса с размягченными лицами отошли Гутхорм и Хельги – гадание о будущем было благоприятным, слова успокаивающими, прикосновения и заговоры потушили все мысли и тревоги. Гутхорм мечтательно смотрел своими голубыми глазами поверх кромки леса, когда они подошли к костру, где сидел Инги с подростками. Тут Хельги остолбенел, увидев подбитые рожи встающих перед ними мальчишек, а Гутхорм просто заржал, опустив взгляд на их опухшие лица.

Хельги жестко спросил у сына, что произошло. Тот начал мямлить о том, что пришлось защищать лопаря от Туки, ну вот и получили от неревцев. Тут уж и Туки, и неревцы стали хвалить мальчишек за то, что заступились за охотника и дрались хорошо. Хельги продолжал хмуриться, но за сына вступился Оттар, сын Гутхорма:

– Не подерешься – не познакомишься! Ну, помахались, теперь вон бьёр вместе попивают.

– Да, похоже, они не держат зла друг на друга! – поддержал сына херсир и похлопал Инги по плечу. – Красивые такие дренги отправятся в дружину Сигмунда!

– С такими рожами не к Сигмунду отправляться, а к самим троллям[86] на ужин! И те испугаются! – проворчал Хельги.

Когда воздух тронули ранние сумерки, в лесу застучали бубны-каунусы, протяжно загудели мунхарпы[87]. Это мудрые нойды звали людей на большое осеннее жертвоприношение. Сегодня вместе со стариками и старухами, решившими еще до зимы уйти по своей воле, уйдет по жребию кто-нибудь из участников действа.

Потянулись на зов гости Гордой Илмы. Шли они по тропе в личинах из бересты и кожи, в вывернутых мехом наружу шубах, распевая древнюю песнь, перекликавшуюся с зовом из леса.

Тропа вывернула на большую поляну, где плясали за прогоревшим кострищем нойды. Сгрудилась толпа перед ними, тогда один нойда, позвякивая нашивками и колокольчиками, взял заготовленную бадью с водой и, произнося слово за словом, залил остатки костра. Зашипела вода, белый дым плотным столбом пошел вверх. Тут разгреб нойда золу ногой, поставил на черное пятно бадью вверх дном и установил сверху небольшой короб, переданный ему помощником.

Пришедшие, не переставая тихо петь, внимательно следили за движениями нойд. Люди пришли совершить плату за тайну времени, за несколько лет жизни вперед. Речь не о зиме, перед которой каждую осень приносилась жертва, на этот раз совершалось большое жертвоприношение, чтобы тьма будущего не взяла лишнего.

С просьбой о жизни взметнулись ввысь голоса. Пошел нойда вокруг погашенного костра, увлекая за собой пришедших, закручивая вокруг короба с жребиями и людей, и поляну, и лес, и небо над ними. Перед тайной смерти и жизни их предки когда-то выстроили обряд, который помогал им выжить столетиями в этом лесу, под этим небом, на этой земле.

Крутилась толпа, стучали арпы-колотушки по каунусам-бубнам, и пятки стучали о землю, в небо поднималась древняя песня. Ведущий-нойда схватил с кострища короб, перетряхнул его несколько раз, двинулся в обратном направлении, петляя между людьми. В коробе клацали темные и светлые клинья. Их мало, на всех пришедших не хватит, но тем, кто рискнет, светлый знак подарит удачу на годы вперед. Кого-то духи заставят выбрать темный знак; кто знает, сколько их там?

Пляшущие люди начали увязываться вслед за нойдой, струились друг за другом сквозь встречную толпу. Топот ног становился все сильней, короб звучал все громче, бубны били быстрей, и песня кричалась веселей.

Вдруг нойда обернулся и выставил короб на вытянутых руках идущим за ним людям. Многие шарахнулись в стороны, но один смело выхватил и предъявил знак. Вот и другие смельчаки радостно запрыгали, и следующие, и еще… От человека к человеку метался нойда с коробом, многие не решались, большинство, видя всеобщую радость, забыв о том, что есть и смертный знак, начали давиться, пытаясь заполучить удачу.

Но вот одна рука замерла, сжимая темный клин. Оборвалась песня. Несколько рук вытолкнули на загашенное кострище избранника в берестяной личине, по росту мальчишку, усадили его на бадью и набросили ему на голову светлую холстину.