В четырнадцатое лето к твоему дому приходят вооруженные люди, сообщают, что отца твоего они убили, мать у них в плену, а тебе остается только принять предложение о мире, что означает замужество с одним из их предводителей.

Она жила тогда у своего воспитателя Скули, ярла[14] Алаборга, что на восток от Алдейгьи. К этому времени она была искусна во всем, в чем надлежит преуспевать благородному юноше, но, глядя на пришельцев в кольчугах и блестящих шлемах, с тяжелыми мечами валландской[15] работы, поняла, что не в силах прямо сейчас выйти на верную смерть. Ее друзья по играм ушли с оружием в руках на поле боя, а она осталась среди ожидающих своей участи женщин.

Выстроились для боя воины. Пришельцы еще раз предложили мир. Лето было на подъеме, трава мягка, зелень рощ еще не потускнела. Широкая река несла свои воды так мягко, и в тишине щука играла в прибрежных омутах так громко, что воины отвлекались на ее плеск. В высоком небе только что заливался жаворонок, а теперь между двух рядов щитов метались и кричали оберегающие свои гнезда чибисы.

Эту тишину перед боем она так и схоронила в своем сердце, даже когда ту разорвал крик сотен людей и грохот сшибки, когда застучали по щитам боевые топоры и копья. Бой был шумным, но коротким.

Служанки потащили ее внутрь усадьбы, но она успела увидеть, что строй ее друзей по играм оказался смят. Она судорожно переоделась в простое платье. Служанки захлебывались от плача, а она молча повела больного ярла Скули за ворота, перекинув его руку через плечо. Только повернувшись на окрик викинга, она вдруг зарыдала и затараторила на лесном языке, что они здесь ни при чем, что они с отцом из леса, были в гостях, а отец, как всегда, напился так, что лыка не вяжет, и до битвы пришлых людей моря им дела нет!

Она сохраняла внутреннюю тишину и позже, когда они пробирались на малом ушкуе[16] через шхеры[17] в Восточное море. И потом, когда искали в Гётланде ее дядю, брата матери, и когда нашли его в Норвегии, в войске Харальда Косматого, она помнила эту тишину после песни жаворонка перед шумом схватки.

И даже теперь, три лета спустя, она удерживала эту тишину в своей памяти, когда на быстрых снеккьях[18] они шли мимо островов Эйсюслы[19] и побережья Хлюнскогар[20] сюда, в Вадланд[21], на Лаугу-реку. Для этой тишины не было ничего лучше, чем игра в тавлеи[22].

Поставь игральные кости на доску с цветными полями – и вот маленький мир, полный грозных предчувствий, застыл в ожидании первого шага. В кулак зажимаешь шесть граней – бросок, и звезды дают возможности хода. Ас Тюр, покровитель людей благородных, верных данному слову, отдал свою руку в залог, когда асы пытались усмирить Пожирателя Солнца, обман, совершенный другими, лишил его длани, но той, что осталась, он дарует удачу.

В тишине и случайностях игры ты заново выстраиваешь себя. Ведь мир твой тогда рухнул. Не дочерью конунга, а бестолковой девчонкой, сменив богатое платье и измазав лицо, пожираемая ужасом, тащила ты своего воспитателя, изнемогая под тяжестью его тела и собственного унижения. Страх битвы гнал тебя прочь от друзей, память той предательской тишины теперь принуждает тебя рассчитывать свои действия.

Играя в тавлеи, ты двигаешься долгой и холодной дорогой мести не только за потерю отца, но и за тот свой страх. Тюр-ас был верен своему слову и потому лишился руки. Если у отца нет сыновей, которые могли бы за него отомстить, дочь пройдет этот путь до конца. Она поклялась Тюром.

Ее звали Ингигерд, она была дочерью Хергейра, конунга Алдейгьи, страны на Восточном пути. Ее отца убили викинги, когда ей было четырнадцать лет. Теперь ей семнадцать, и благодаря ей корабли ее дяди Сигмунда, сына конунга Западного Гётланда и брата ее матери, пересекли море и вошли в Лаугу-реку, медленно текущую среди лесов, простирающихся между трех озер – Ильмери[23], Аламери[24] и Пейпси.

Во время стоянки у порогов, в месте впадения небольшой лесной речки, и заметили ее воины черный столб дыма, уходящий в светлое осеннее небо.

Реки и озера, волоки и укрепленные гарды[25] Озерного края – отныне такое же поле игры, в которой будет участвовать много людей, но мало кто из них сумеет сделать свои собственные ходы…

Охотники за людьми не успели далеко отогнать тех коров, что не зарубили в захваченной деревне, и связанных за шеи пленниц, когда рядом раздался боевой клич и все услышали знакомую до мурашек речь людей моря.

Застигнутый врасплох отряд попытался сопротивляться. Противников было не больше, но они были искуснее. Сталь сверкала, сверкали зубы и белки глаз. И яркая кровь уходила во мглу земли под высокими молчаливыми соснами, устремленными в небо. Сильные люди, крепкие руки, хрупкая жизнь. Такая хрупкая жизнь.

Его щит разлетелся на куски. Следующий удар должен был извергнуть из его тела жизнь, но человек с холодными глазами ударил его сбоку по голове клинком меча, который развернул в последнее мгновение плашмя. В глазах потемнело, а руотси выдернул топор из его рук и свалил ногой на землю.

Вместе с коровами и женщинами оставшихся в живых парней с Пейпси-ярви погнали вниз по Сабе-реке.

Гребцы перебрасывались шутками на морском языке и над чем-то смеялись. У высокого мыса, где еще дымилось сожженное поселение, женщины подняли истошный вой. Здесь на пристанях, где еще висели сети убитых рыбаков, часть подростков и женщин погрузили в лодки руотси. Какая-то любопытная выдра с печальными глазами долго плыла вдоль берега за ними. Дети, глядя на нее, заголосили, женщины закрыли лица. Гребцы хмурились, но никто не попытался пустить в нее стрелу или бросить камень. Что-то во взгляде этого зверя было не так.

Недавних победителей вместе со скотом перевели по броду на другой берег и погнали вниз, к слиянию Сабы-реки и Лауги. Здесь на мысу расположилась огромная по местным меркам дружина – больше двухсот человек, сошедших с нескольких кораблей. Руотси разделили богатую добычу: скот, женщин, подростков. Воины развлекались с новыми рабынями. Люди с Сабы и с Пейпси-озера, еще утром свободные, теперь сидели, привязанные к бревнам у отдельного костра, но и им тоже перепало немного браги.

Он, кто первым вызвался идти в поход от берегов Пейпси-ярви на восток, теперь волком смотрел на заморских гостей. Он также мог бы хвастаться своими подвигами среди таких же парней, но ему не хватило удачи, умения или еще чего. Он стал рабом, существом без судьбы, и теперь либо его убьют на могиле при похоронах какого-нибудь вождя, либо он много лет проведет на самых грязных и тяжелых работах. А могут продать иудеям, про которых известно, что они поставляют в южные страны молодых скопцов. Только бы не к ним. Но ведь так хочется жить. Еще утром чувствовал себя почти Калевипоегом[26], а теперь он всего лишь добыча, вещь.

Ему повезло. У слияния разлившихся от осенних дождей рек повесили не его. На дубе принесли в жертву богам, проткнув копьями, трех других парней с Пейпси-озера. Повисли там заводилы, подбившие всех идти в этот злосчастный поход. Тут же зарезали корову из захваченного стада. Кровь отдали богам. Мясо разделали для пира.