Илма махнула сыну, чтобы он пересел поближе.
– Уж ты сегодня набегался! – она обняла младшего сына и повернулась к Инги. – Это он мне рассказал о вашем госте. Подслушал из леса. Ладно, Инги, рассказывай про пришельца, кто он?
– Внук Витовта, друга Ивара. Старше меня. Волосы короткие, подбородок бритый. Вещи у него старые, добротные. Плащ стягивает заколка, как если гриб разрезать от шляпки до корня. Рубаха с вышивкой у ворота и по плечам синей и красной нитью. Рукава обхватывают витые обручья – у нас таких не носят. На шее гривна, на поясе широкий ремень, а на нем сумка и ножны – все в узорчатой бронзе и серебре, я видел такие на вещах моего деда, старые вальские узоры[60]. Меч завернут в холстину, я так и не разглядел ни ножен, ни рукояти, но он нежен с ним, как с ребенком.
Гордая Илма поцокала языком.
– Старые вещи, не всем понятные вести. Оружие порой говорит лишнее – как видно, у него хватает мудрости держать за зубами не только язык. Спасибо, Инги, хорошо рассказываешь. Я перебила тебя?
Инги продолжил:
– Альвстейн сказал мне, что его подобрали в море, на отмели. Стоял он по пояс в воде, со своим коробом за плечами, держа в руках копье, которым прощупывал путь по дну моря.
– Как так? – удивился Вилька.
– Он плыл на восток с гутландскими купцами, которые шли на двух кноррах, с грузом соли, зерна, сукна и драгоценных стеклянных кубков. Вышли из Себорга, а через два дня в проливах Эйсюслы купцов подстерегли викинги. Гуты разделились, прячась за островками, но их кнорр догнали, а другой сбежал. Они успели подойти к безлесому островку, и все семь человек, спасаясь от преследователей, прыгнули в воду. Викинги не стали их ловить, зацепили корабль с товаром и ушли… Купцы ждали, что их товарищи вернутся за ними, но вместо них, заметив дым от костра, через два дня приплыли на большой лодке эсты. Они предложили купцам жизнь и свободу за выкуп, те согласились, один Альгис отказался… Его хотели разоружить, тогда он перекинул щит со спины в руку и приготовился к бою. Эсты отступили.
– Один против целой лодки эстов? – спросил Вилька.
– Он из калбингов, всю жизнь в походах, – подтвердил Инги и продолжил: – Эсты решили для начала забрать то, чем завладели, а за дорогим мечом Альгиса прийти в другой раз, когда его оголодавший владелец станет сговорчивее. Они уплыли на своей большой лодке, посадив в нее купцов и их работников, а через три дня вернулись проведать островок. Альгис вновь отказался ждать выкупа в плену и предложил эстам валить подобру-поздорову. Те не пожелали оставить его в покое, так как очень хотели заполучить меч, и попытались прикончить несговорчивого прусса. Эсты, стреляя из лука, иссадили его щит стрелами, ранили его самого. Одна стрела застряла в ребрах, другая в широком кожаном поясе, и он, сделав несколько шагов к берегу, упал на границе прибоя. Когда нос лодки ткнулся рядом в берег и молодые эсты спрыгнули на песок, чтобы отобрать у него оружие, он вскочил и опрокинул щитом и древком копья первых двоих. Другие эсты бросились на него с борта лодки, но одного он успел сбить щитом с ног, а другого пробил копьем так, что наконечник застрял в борту лодки. Альгис успел выхватить меч, и у первых двоих эстов, поднявшихся на ноги, добавились тяжелые раны. Оставшиеся двое растерялись и перестали наступать, а только махали боевыми ножами и топорами. Альгис был воином, а те простые рыбаки с домашним оружием в руках, скоро он прикончил и их. Шесть эстов осталось лежать у воды, он сел на камни, вытащил из себя стрелы, перевязал раны. Перекусив тем, что нашел в сумках эстов, он достойно сложил мертвецов с частью их оружия, прикрыл плащами и прижал ткань камнями. Затем осмотрел лодку, которая оказалась сильно повреждена ударами железа во время схватки. Он сложил на дно лишние весла, добытое оружие, плащи, припасы, столкнул лодку с мелководья, впрыгнул на борт и стал грести на восток.
– Вот это да, такого воина не остановить! – восхитился Вилька, Илма снисходительно улыбнулась восторгу сына.
– Он греб весь день, но погода портилась, борта лодки протекали, то и дело приходилось вычерпывать воду, окрашенную его кровью. Стало холодно; почти теряя сознание, он приткнулся к берегу большого острова, заросшего лесом. Сил оттащить лодку подальше от прибоя у него не было, он просто привязал ее к коряге, а сам, завернувшись в плащи, забранные у эстов, лег под соснами на белый мох. Очнулся на следующее утро и увидел, что лодку унесло штормом. Когда ветер стих и выглянуло солнце, он пошел по берегу на восток. На мысу, глядя на волны, он понял, что между островов идет отмель, и решил перейти пролив вброд. Здесь, пока он нащупывал путь копьем, его и нашли люди Сигмунда, сына Хлёдвера.
– Как, этот волк морей в наших краях? – удивилась Гордая Илма.
– Отец всегда с похвалой говорил о сыне конунга… Когда-то они ходили вместе в походы.
– Прости, Инги, но у вас все не как у людей! Для нас твой Сигмунд как пурга летом или волк в хлеву, а для вас, руотси, он, конечно, славный воитель. Ну, да ладно, спасибо за рассказ. Я словно сама была с этим пруссом… Альгис-лось… Как видно, важное у него дело к Ивару, деду твоему, что выжил в такой переделке.
Илма умолкла, глядя в темноту.
– Сигмунд здесь! Вот оно что! – пробормотала она, поглаживая заснувшего рядом с ней Вильку.
После всех этих разговоров и свежего эля у Инги не было сил держать веки. Откинувшись на покрытый шкурами настил и почти засыпая, он слушал песни девчонок. Мысли блуждали где-то над морями, он видел берега, о которые бились морские волны, долго смотрел на скользкие камни и белую пену. Затем вдруг оказался в тесноте города, который неожиданно возвысился вокруг него, так что небо закрыли огромные дома. Ничего подобного он никогда прежде не видел и удивился. На широком мосту люди стояли перед одним из таких строений, больше похожем на гору, и стенали о том, что кто-то их оставил. Инги в недоумении подошел ближе и вдруг сквозь тяжелые двери и стены увидел внутри горы человека в темной одежде. Тот молился, обратив бледное лицо вверх. Инги хотел сказать людям снаружи, что не надо мешать молящемуся своими воплями, обернулся, но рядом с ним оказался спокойный седой старик, про которого он сразу догадался, что тот рыбак. Инги, оглянувшись на толпу, спросил старика, почему люди так истошно вопят. Старик с коротко стриженной белой бородой улыбнулся и сказал, что они боятся, и, взяв Инги за плечо, подтолкнул его к человеку внутри горы… Тут Инги сам испугался и проснулся.
Девчонки пели песню о том, как милый шел по жердочке, по жердочке тонюсенькой, над речкой-реченочкой… Потерял милый шапочку-шапчоночку, рассыпались кудри его золотые, поплыла шапочка по воде, замахал милый руками, да и взбрыкнул милый ногами. Вот лесочек, вот бережочек, вот речка-речушечка, на ней жердочка тонюсенька, только милого не видать, только милого не слыхать…
Певуньи рассмеялись и засобирались по домам. Малышня, только что клевавшая носами, захныкала: хотим сказок, хотим варенья, хотим еще чего-нибудь, но старшие сестры быстро их угомонили. Молодежь вышла на двор, оставив Гордую Илму с тетушками из кемской ветви стелить на ночь.
Холод окатил, как ледяная вода, даже сквозь плотную шерсть кюртиля, и Инги, не сомневаясь, обхватил плечи Илмы. Она продолжала говорить с подружками, как бы не придав этому значения, хотя и чувствовала, что они тихо позавидовали ее малой радости. Глаза подружек Илмы старательно не смотрели на Инги, но их плечи ждали от своих парней того же. Наконец Тойво положил руку на плечи своей белобрысой Айли – к восторгу ее младшего брата, Хотнег обнял Туоми, и все в обнимку разошлись по своим укромным местам.
Оставшись наедине с Илмой, Инги обнял со спины так, что ладони его пришлись под ее груди, наклонился и поцеловал в шею, в ушки, в щеки, в волосы, а она шептала, что сейчас мама выйдет, сейчас выйдет матушка, о как мне хорошо, только… Инги, нас ведь увидят!
