Кстати, я сразу узнал тех типов в черных мундирах, которых мой новый Командир сходу разгромил в мире Подвалов. Даже одичав до уровня средневековья, эсесовцы и живорезы остались сами собой. Я тоже лично имел дело с подобными мерзавцами на Великой Отечественной Войне, и еще больше слышал об их художествах. В самом конце войны эти гады куда-то бесследно подевались вместе со своим дурацким арийским божком, откормленным людской кровью, и никто не мог дознаться куда, даже ватиканские ищейки из их инквизиции (а эти искать умеют). Но оказалось, что вся эта нацистско-сатанинская публика бежала от возмездия в другой мир, где, как считалось, у нее не было естественных врагов. Однако прошло немного времени, и их догнало то, от чего нельзя ни убежать, ни спрятаться. Наши люди такие — они, как говорил Бисмарк, всегда приходят взыскать долги сторицей и дополнительно накласть по шеям, чтобы другим было неповадно.
То, что мой новый Командир, победив тевтонов, не стал истреблять их до последнего человека, я тоже одобрил. Вон и мы, разгромив Германию, быстро перестали испытывать к рядовым немцам и особенно немкам какие-либо отрицательные чувства. Виновников зверств и поджигателей войны (тех, кто не сдох сам) вздернули на виселицах иотправили в Гулаг, а остальных-то за что было ненавидеть? В самом конце войны набравшая мощь Красная Армия крыла остатки вермахта во все дыры, поэтому противник вызывал не ярость и злобу, а жалость, особенно немецкие бабы из фраубатальонов. Ну куда ж вы, дурочки, полезли? Вам бы суп варить и детишек нянчить, а не резаться глаза в глаза с советскими мехкорпусами ОСНАЗ, вращающими Землю в любом направлении, нужном товарищу Сталину. Проявив жалость и человечность, в случае с немцами мы нисколько не прогадали: уже на следующем витке Большой Игры не было у нас более надежных и мотивированных соратников и камрадов.
Вот и мой новый Командир, перейдя на следующий уровень, сразу начал получать пополнение со стороны переходящих на его сторону бывших врагов. Причем перебегали к нему не только рядовые, унтера, лейтенанты и гауптманы, но и подполковники с полковниками, почти что генералами. И там же, в следующем мире, я впервые увидел остроухих гренадер-девиц в естественной, так сказать, среде обитания. Подхлестываемые заклинанием Принуждения, они полуголые бежали с обреченным видом навстречу длинным граненым пикам тевтонской пехоты, сжимая в мозолистых руках бесполезные бронзовые топорики. Потом я впервые увидел, как работает Большая Магия, которую, объединившись, творили сразу пятеро волшебников, в том числе и мой новый Командир. Раз — и нет больше никакого Подчинения, остроухие разворачиваются и с яростным ревом демона, вырвавшегося из Бездны, бросаются в сторону своих мучителей, желая растерзать их на мелкие клочья. Два — и сменивших сторону остроухих накрывает волна Поддержки, которая не даст им умереть даже в случае смертельных ранений.
Тогда товарищ Серегин не просто отбил нападение местных злодеев-содомитов и выиграл битву, но и из оскорбленных и униженных обрел себе преданных солдат, готовых идти за ним куда угодно и, если потребуется, штурмовать сами Врата Ада. Слушая слова страшной встречной клятвы: «Я — это ты, а ты — это я», я проникался чувством единения вождя и массы. Другие мои Командиры, товарищ Бережной и князь-консорт Новиков, тоже излучали вокруг себя похожее чувство, только никто из них не был независимой фигурой, над всеми ними имелось высшее начальство с окружением разной степени вменяемости, и только потом над всем этим стоял Бог. Гарантировать подчиненным в таких условиях ничего нельзя, можно лишь надеяться, что при случае царь не выдаст, а псарь не съест.
А вот товарищ Серегин с самого начала, оторвавшись от родного командования, поставил себя как абсолютно самостоятельная фигура, над которой есть Бог, и более никого. И поступал он только так, как велит ему совесть, брал под защиту, карал и миловал исключительно по своим внутренним побуждениям, а не по указаниям начальства. Начальство у него, конечно, тоже было, но оно как раз и требует от своих людей, чтобы они поступали по совести, потому что именно наличие совести отличает человека от двуногого зверя. Мне это известно не хуже, чем другим Старшим Братьям, пережившим копирование и перенос в разные точки российской истории.
Таким образом, до момента той Битвы у Дороги у моего нового Командира имел место довольно рыхлый отряд, к которому примыкали союзники и попутчики, а после образовалась армия, сплоченная до монолитности. Вот это дело было самым главным, а все остальное заключалось в повышении квалификации командующего и увеличении мастерства бойцов. И ведь важна была не только преданность неофиток, вознесенных на вершины человеческого достоинства из глубин, где их состояние было даже хуже, чем у обычных рабынь. Остроухие действительно оказались универсальными солдатами, стойкими, сильными, храбрыми и не боящимися смерти, а их преданность Командующему была сродни самой искренней и нежной любви. Однако сам товарищ Серегин таким «благоприятным» случаем не воспользовался и стал относиться к своим солдатам женского пола как к любимым сестрам. Впрочем, остроухих воительниц такие платонические отношения с предметом их обожания совершенно не расстраивали, просто мужчин себе в постель они стали подбирать в соответствии с признаками максимального сходства с любимым Командующим. Тоже своего рода знак качества. Если остроухая воительница сама тебя обнимает и целует, значит, ты настоящий человек, а не дрожащая тварь.
Глядя, как этот корпус готовится к боям, я подумал, что напрасно кривил губы, едва услышав о женщинах-солдатах. Эти могут не просто сражаться на равных с мужчинами, но и, сверх того, и в конной сабельной схватке, и в рукопашной, и в стрелковом бою, которому остроухих солдаток тоже обучали, как с огнестрелом, так и с рычажными арбалетами, чтобы зазря не тратить патроны там, где не требуется. Тренировки шли по десять часов в сутки, до седьмого пота, как в лучших учебных подразделениях, а нарабатываемые навыки накладывались на особенности организма остроухих, делая их идеальными воинами.
Это мнение полностью подтвердилось на первой же боевой операции, когда воинство моего нового Командира, спасая племенной союз славян-антов, с хрустом разжевало в кровавую кашу аварскую орду хана Баяна. Авары на той войне выглядели ничуть не лучше гитлеровских фашистов, поэтому все мои симпатии были на стороне погибающих славянских поселенцев и остроухих воительниц товарища Серегина. А уж то, что случилось с трехглавым драконом, сдуру впутавшимся в войну на стороне авар, для меня было как медом по сердцу. Что-то такое огненное бумкнуло так, что бронированная зверюга разлетелась горящими клочьями. Знай, мол, наших, и не суйся куда не звали.
На второй войне, против хана Батыя, картина повторилась почти во всех подробностях, только остроухие, набравшись опыта, действовали уже значительно смелее, да и сам Серегин низводил и курощал врага не только дерзкими кавалерийскими наскоками. Монголы во время той войны выглядели убийцами и насильниками, не лучше авар, поэтому, когда целый тумен слизнуло в ночи чем-то похожим на тактический ядерный боеприпас, я мысленно потер руки. Так мой новый Командир, оказывается, тоже может. Разгромив Орду, товарищ Серегин принялся сортировать русских князей, отделяя мух от полезного продукта. И по уверенности его действий стало понятно, что нянька в политических вопросах ему тоже не нужна. Прожженные местные политиканы смотрели ему в рот и делали все, что он скажет, потому что так хочет сам Господь Бог.
Наказав злых и возвеличив добрых, войско товарища Серегина перешло в следующий мир, где как раз начиналось Смутное Время, гадкое, как растоптанная какашка. И тут оказалось, что улаживать смуту и охлаждать воспаленные умы товарищ Серегин умеет так же хорошо, как отражать вражеские вторжения. Несколько точечных воздействий — и ситуация купирована, Лжедмитрий выкраден прямо из собственного шатра, а те деятели из бояр и польских агентов, что прежде разжигали Смуту, надеясь поймать в ее мутной воде жирную рыбку власти, дружно начали жрать друг друга, чем вывели себя из игры. В результате нескольких судорожных потуг единственным авторитетом на Руси остался патриарх Иов, а все остальные деятели, в том числе несостоявшаяся семибоярщина, впали в ничтожество. Когда ситуация созрела, товарищ Серегин выставил Самозванца перед толпой москвичей и заставил объяснить, кто он и что стало с настоящим царевичем Дмитрием Ивановичем. Фурор от этого выступления получился просто необыкновенный, куда там Филиппу Киркорову. Также, помимо всего прочего, с той поры больше никто не мог назваться чудесно спасшимся последним сыном Ивана Грозного, ибо всем чистейшим русским языком откровенно, как на исповеди, объяснили, что этот человек давно мертв, и более никогда не воскреснет.
