Минька вырос в порядочном и вполне мирном лесу, вдалеке от железных дорог, паровозов, машин и прочей чертовщины. Здесь, в его любимой глухомани, если не заломает медведь, не сожрут волки, не захлестнет лесиной, не заведёт в болото леший, люди доживали и до ста лет (если ещё не снесёт в половодье вместе с избой). Правда, везло не многим.
В посёлке на триста человек всего один такой, но и он покусанный волками, а в память о встрече с Михайло Потапычем, вот уж сорок лет ходит без скальпа. Лесина так же оставила на нём свою отметину: правая, переломленная лесиной нога колесом. Дело было по весне, а докторов близко не было. Деревенская знахарка привязала сломанную ногу к тому, что первое в руки попало, а было это коромысло. Вот нога и срослась колесом.
А так жить можно. Власти почти никакой. Где-то есть в районе управа, но дорога туда только зимой три месяца в году, ехать туда на лошадке шесть дней. Кто туда поедет? Да и оттуда только раз в четыре года к выборам подъедут, бюллетени соберут, и опять четыре года никого. Последнее время браконьеры понудили, но медведи пока сами с ними справляются, да и местные охотники нет-нет кого пришьют.
О демократии читывали в прошлогодних газетах (свежее газет не бывает). Власть здесь всегда советская. Национальный вопрос возникает только по пьяному делу, да и то не по национальному признаку, а боле из-за баб. Бабы тут в основном тунгуски. Что это за нация, никто не знает, так как в России нигде больше такой нации нет, а здесь сохранились как в резервации. Мужики разные – киргизы, русские, даже еврей есть один, но его ещё ни разу не громили, так как кроме него никто не может скотину излечить. Здесь ведь все после лагерей живут. Кто-то горы вспоминает, кто-то гору.
А вообще-то нас трудно понять: кто мы такие и какой нации – все мы смоляне, пыхтяне. Медвежий язык понимаем лучше чем районных лекторов, хотя и они не ушли далеко от медведя. Школа у нас сгорела пятнадцать лет назад, а на новую денег нет. Да и зачем? Все равно выше алкоголика у нас никто не поднимался. А приезжие учителя через пару лет подтягиваются к тому же уровню и начинают рычать как медведи.
И деньги наши никто не принимает, ни один госбанк. В деревне пользуемся ещё «керенками» да «екатеринками». Голодом не живём – грибов, ягод, рыбки, дичи хватает. Вот с водкой напряжёнка, изворачиваемся, кто как может. Мухоморы настаиваем, дурь-траву пьём, багульник нюхаем, да и у каждого своей дури хватает.
Был участковый, тридцать лет правил, а последнее время, как напьются мужики, так нового участкового избирают (все уже перебывали). Да и зачем нам участковый? Все равно закон – тайга.
А по нынешним временам только у нас и жить. Хоть какой-то порядок есть. Коснётся нас цивилизация – тут нам и конец.
