– Лучше не надо, – попросил его Ровнин. – Сами в нем сидите, так всем будет лучше.

– Прогиб засчитан, – потрепал его по плечу начальник. – Ладно, пошли. Дело к ужину, а я даже не обедал еще.

– И я тоже, – сообщил ему Ровнин, немного обиженный услышанным. Просто о прогибе или чем-то подобном он даже и не думал.

– В твоем случае это к лучшему, – рассмеялся Францев.

– Почему?

– Скоро увидишь. Вернее – поймешь.

Конечный пункт назначения, как оказалось, располагался не так и далеко от того места, где они столь содержательно побеседовали. Да и дорогу запомнить было не так уж сложно, она шла все время прямо, правда, то сужаясь до узкого прохода, где двум людям бок о бок шагать становится дискомфортно, то, наоборот, расширяясь чуть ли не до состояния четырехполосной проезжей части.

Но узенький боковой ход, в который внезапно свернул Францев, Олег, пожалуй что, вот так просто не разглядел бы. А он был. Мало того – вовсе это оказался и не ход, а, скорее, эдакий отнорок, который заканчивался черной то ли от времени, то ли от патины железной дверью.

– Коротенькая вводная, – посерьезнел Аркадий Николаевич. – Внутри ты на провокации не реагируешь, оружие ни в коем разе в ход не пускаешь, по крайней мере до той поры, пока я сам тебе не прикажу это сделать. Уловил?

– Так точно, – кивнул Олег.

– Далее. В разговоры не лезешь, советы не раздаешь, суждения не высказываешь, имя свое без моего разрешения не называешь, никакие обещания никому не даешь. Спросили – ответил, остальное происходит без твоего непосредственного участия, ты просто зритель. Само собой, если я что-то прикажу – делаешь. Ну и прикрываешь мне спину. Вопросы есть?

– Никак нет, – так же бойко ответил Ровнин.

– Экий ты у меня стойкий оловянный солдатик! – одобрительно крякнул Аркадий Николаевич. – И чего Ревина печалится, что, мол, Олежку точно подменили? Как ты был молодцом, так и остался. Не расхолодило тебя общение с Баженовым.

– Она так сказала? – Ревину юноша как потенциальную цель для ухаживаний не воспринимал, памятуя о том, что отношения с коллегами по работе никогда ничем хорошим не заканчиваются, но тем не менее почему-то услышанное ему было немного неприятно. – Да?

– А ты как хотел? – усмехнулся тот. – Она же девочка, ей хочется, чтобы все вращались в ее орбите, а особенно молодой, красивый и перспективный ты. А у тебя таких планов нет. Более того – то ты с ведьмой хороводишься, то с какой-то девчоночкой из главка… Или откуда она у тебя там? Да тьфу! Я тоже хорош – самое то место для задушевных бесед нашел! Старею, однако.

И начальник отдела три раза ударил кулаком по двери, а после еще и ногой пару раз добавил, громко гаркнув:

– Эй, кто в теремочке живет? Давайте открывайте!

Не сказать чтобы те, кто обитал по ту сторону экзотически выглядящей двери, прямо бросились выполнять его требование. Францев сам еще раза три ногой по ней вдарил, и Ровнин, повинуясь его жесту, успел побарабанить кулаком, прежде чем лязгнул то ли засов, то ли замок, скрежетнули несмазанные петли, и высунувшийся из-за двери отвратно выглядящий гуль не поинтересовался:

– Ш-ш-што нада?

– На тебя, неумытого, поглядеть, – без особых дипломатических изысков ответил ему Францев. – Мы к королеве. Пропускай давай.

– Ни-и-из-з-зя-я-я, – протянул гуль и втянул ноздрями воздух. – Человекам ни-и-из-з-зя-я-я.

– Мне – можно. – Без малейшей брезгливости Францев ухватил нежить за те самые ноздри и дернул его на себя, причем на пальце начальника отдела сверкнул золотом перстень, которого раньше там вроде и не было. – Ты с кем спорить вздумал?

– Не ус-с-снал-л-л, – заканючил гуль, тоже явно рассмотревший невесть откуда взявшееся ювелирное изделие и дергающийся, точно рыба, попавшая на крючок. – Тебе мож-ж-жно. Мож-жно-о-о!

– То-то же, – отпустил его начальник отдела и вытер пальцы о дверь. – Давай веди нас к своей повелительнице, а то в этих ваших переходах можно до конца времен блуждать. Сколько раз тут бывал, никак запомнить не могу, где что.

Вонь. Жуткая, совершенно невозможная, невыносимая вонь – вот что встретило Олега за дверью. Ощущение было такое, что кроме смрада в этом мире не осталось вообще ничего. Парень даже пошатнулся, вот настолько силен был удар по его обонянию.

– А, проняло? – поддержал коллегу за локоть Аркадий Николаевич. – Понимаю. Сам, когда сюда впервые попал, чуть в обморок не грохнулся. Пиотровский, тогдашний начальник отдела, после сказал, что в какой-то момент он даже задумался о том, чтобы меня обратно в коридор выволочь и там оставить до своего возвращения от Джумы.

– Да? – зажимая нос, прогнусавил Олег.

– Конечно. Не на себе же ему меня тащить? И не по чину, да и на кой? Так что ты еще ничего держишься. Вон даже не стошнил. Я-то тогда желудок почти сразу опростал.

Ровнину очень захотелось произнести что-то вроде «Вот зачем сказали?», потому что после услышанного кишечник мигом узлом завязался, а к горлу подступил комок.

– Потерпи пару минут, после попустит, – сочувственно посоветовал сотруднику Францев. – Так всегда и у всех случается, рецепторы привыкнут – и вроде ничего. Проще говоря – принюхаешься. А теперь – пошли. Тут стоять столбом не стоит, Олежка.

Единственным плюсом этого места, пожалуй, являлось то, что здесь было не сильно темно. Нет, свет присутствовал не электрический, конечно же, а эдакий рассеянный, вроде того, что в помещение через сильно грязное окно проникает. То есть все происходящее и находящееся вокруг тебя можно различить, но немного размыто, словно сквозь пелену.

Так что Олегу и этого скромного освещения хватило для того, чтобы заметить – стены вокруг него уже не кирпичные, кладка тут, в логове гулей, совсем иного типа. Тоже, несомненно, старинная, но другая.

– Под Москвой чего только нет, – заметив, на что обратил внимание его сотрудник, негромко произнес Францев. – Можно найти клады, захоронения, сгнившие дома на любой вкус, от лачуг бедняков до боярских палат. Что дома? Я вот знаю, где полуторка, забитая до отказа взрывчаткой, стоит. И два ящика с ППШ там же в кузове лежат. В смазке, новенькие, бери и в ход пускай хоть сейчас.

– Да ладно? – не удержался Ровнин.

– Ага. То ли диверсанты во время войны припасли для своих делишек, то ли наши чего хотели по осени сорок первого заминировать, но после того, как немца погнали, про захоронку эту и забыли. А полуторке хоть бы хны, стоит себе. И еще сколько хочешь простоит, там шахта сухая и вентилируемая, потому ничего ни с машиной, ни с ее содержимым не случится.

– Так надо же кому следует доложить? – предположил Олег. – Наверное?

– Наверное, да, – согласился с ним начальник. – Только в прежние времена руки до этого не дошли, а в нынешние… Если бы я был уверен, что саперы рванут этот ГАЗ-АА со всем содержимым где-то на полигоне – сдал бы. Но небольшие сомнения в том, что часть хранящейся в кузове взрывчатки может пойти на другие цели, все же присутствует, потому пусть стоит этот памятник обороне Москвы там, где стоит. Я, собственно, к чему тебе это все поведал? Мы, Олежка, сейчас находимся на территории бывшего монастыря, причем настолько старого, что даже название его никому неизвестно. Да что название? Кто его возводил, когда он под землю ушел, почему, при каких обстоятельствах – ничего про монастырь этот неведомо. Просто он есть – и все. А, да. Проход видишь? Вон тот, что слева? Посмотри на него издалека и никогда туда не суйся.

– Почему? – глянул Ровнин на небольшую арку, за которой начиналась густая темнота.

– Просто запомни и делай, как сказано, – бросил взгляд Францев в ту же сторону, а потом инстинктивно поежился, словно ему стало холодно. – Да и этот ход, которым мы сейчас идем, тоже до конца исследовать не стоит. Гули тупые, но с инстинктами у них все в порядке, если они его до самого конца не освоили, значит, на то есть повод. Кстати, ты когда-нибудь лежбище моржей видел? Нет? Ничего, сейчас посмотришь на его некое подобие. С той, правда, разницей, что морж животное хоть и некрасивое, но обаятельное, а гули… Они гули.