Парень в очередной раз сидел в скверике. И вдруг услышал скрипучий голос:
– Позолоти ручку, красавчик, всю правду скажу. И про то, что было, и про то, что будет.
Ник машинально опустил в протянутую ладонь старой цыганки золотое ожерелье, которое он купил для любимой жены. Немного порывшись, парень достал золотой медальон с жемчугом, на которой по кругу было выгравировано – "любимой доченьке, жемчужине моего сердца". А на внутренней стороне было написано имя: "Лиза".
Вещицы были безумно дорогие, но сейчас это не имело значения. Сейчас ничего не имеет значения. Все это – лишь сон. Дурной сон.
– Знаю, знаю, дружок. Все про тебя знаю,- вкрадчиво говорила старая цыганка, привес рядом со странным собеседником на лавочку, – не для старой Земфиры покупал ты это золото. Бывает, что и свадебный пирог идет на поминки. Знаю, как тебе больно сейчас. Земфира не всегда была старой старухой. Когда-то и я была молода, как ты сейчас, весела, как горный ручей, резва, как лесная лань! Эх, как много воды утекло с тех пор. Если б ты только знал! И был молодой цыган – гордый, красивый, самый удачливый вор во всей округе. И когда не стало его, казалось бедной Земфире, что небо с землей перемешаются, конец света наступит. А потом…
Я жива, уже четвертую внуку замуж выдала. Хорошую жену ты схоронил! Но ничего – будут и у тебя дети. Только берегись: не все то золото, что блестит – через это змею на груди пригреешь. И не одну. Но и хорошая женщина тебя полюбит. Ты только не опоздай. Не бойся открыть свое сердце радости. Не дай боли убить твою душу!
Пожилая женщина долго разговаривала с Ником, отрабатывая щедрое вознаграждение, боясь спугнуть удачу. Уже солнце зашло, на небе хрустальными бусинками высыпали звезды. А цыганка все не умолкала. Так их и нашли Даша и Алеша. Земфира что-то доверительно говорила, а Ник все также смотрел в пустоту с серым, как будто помертвевшим лицом. По щекам катились слезы, но парень их не замечал. И слова старой цыганки шли мимо его сознания.
– Спасибо Вам за нашего Ника, – сказала Даша старой цыганке и дала ей двадцать рублей (дала бы и больше, но в кошельке осталось только это). Земфира немного поколебалась, но деньги все же взяла. Завтра утром она как королева поедет в скупку на такси, пусть Эсмерльда, ее давняя подруга-соперница облысеет от зависти. Такого удачного дня у Земфиры еще не было.
Оказалось, что Даша подняла на ноги всех, когда Ник подозрительно долго не возвращался. Посетив роддом и узнав новость, она позвонила всем кого нашла. Даша с Алешкой методично объезжали улицы и парки, Настя с Игорем обзванивали и обегали все больницы. Петр Сергеевич с папой Маринки посещали все злачные места.
Марина, вместе с Лилей Борисовной остались дома на тот случай, если Ник неожиданно вернется. Повезло Даше и Алешкой, они нашли пропавшего дружка раньше всех. Алешка связался по рации с Петром Сергеевичем. Вся компания поехала домой на машине. Дома их уже ждали с нетерпением. Но там Ник, ничего не говоря и не раздеваясь, упал на кровать.
Несколько дней парень ничего не ел, лицо еще больше побледнело, заострилось, темные круги под глазами пугали тетю Лилю, также как и прерывистое дыхание.
Общение с миром сводилось к односложным ответам: "да", "нет", "зачем?". Порой казалось, что он не дышит. Лицо застыло, как маска. Все боялись, не пришлось бы копать еще одну могилу.
Ника не оставляли одного ни на минуту, прятали все острые предметы. Особенно, после того как парень вскрыл вены. В отличие от истеричных дамочек, он серьезно решил свести счеты с жизнью – слишком сильна была душевная боль, слишком пустой и бессмысленной казалась жизнь без любимой, слишком сильный огонь жег его изнутри. Ника спасли с огромным трудом, случайно, но он был очень обижен на своих спасителей – парень просто не хотел жить. И напрасно ему говорили про одиноких стариков, про безнадежных больных, которые благословляют каждый наступающий день, которые хотят жить, не смотря ни на что, даже не смотря на невыносимую боль. Разумом Ник понимал, что друзья правы, что так нельзя.
Но душа буквально разрывалась от горя, от невосполнимой утраты! Парень не мог ничего с собой поделать – не мил ему свет солнца, не манят и не влекут звезды, не радует летний дождик. Только вялые и тоскливые мысли днем, да кошмары ночью.
И не было сил. Не было сил, чтобы просто повернуть голову, посмотреть в окно, где звенело жаркое лето, взять ложку.
Каждую ночь парень видел возлюбленную с ребенком на руках, совсем близко – стоит только сделать шаг, протянуть руки. И вот оно – счастье! Но как только парень делал попытку приблизиться, жена и дочка резко отрывались от земли и летели, и не дойти до них, не добраться! "Олеся! Не уходи! Подожди меня!" – кричал Ник и прыгал вслед за ними. Но… Какая-то сила сбрасывала его на землю, а девушка и ребенок исчезали в серебряной дымке. "Нет! Не надо! Пустите!" – кричал он Алешке и Саше, которые крепко держали его. У самого края распахнутого настежь окна.
Неожиданно приехала мама Олеси. Ей сообщили о случившемся несчастье. Всю дорогу она придумывала проклятия, которые бросит в лицо молодому развратнику. Она увидела парня, буквально умирающего от разлуки с ее дочерью, на темно-каштановых волосах которого выделялась седая прядка. Он как безумный, как в бреду, шептал имя ее дочери, ничего и никого вокруг не замечая. Парень продолжал любить ее, даже мертвую. Конечно, Прасковья могла бы добить его одним словом. Но…
Доченьку и внучку не вернуть, а кому будет лучше, если не станет и Ника. Женщина, успела привязаться к нему, как к сыну. И мальчик не виноват в их смерти. Видит бог, не виноват!
Сердце матери дрогнуло, его наполнили жалость и сострадание. Она прошла к Нику и тихонечко погладила его по волосам. "Мама!" – парень вздрогнул и повернулся. Они плакали и молчали. Женщина несколько дней ухаживала за парнем: кормила его с ложечки, выводила на улицу, давала лекарства. И разговаривала с ним.
Вдруг Ник попросил гитару, впервые за все время. Он с трудом поднялся, тронул струны. Он спел тоскливую песню, которую любила напевать его мама. Песня эта была такая древняя, что имена ее создателей затерялись в веках. Легенды приписывали ее авторство последней жене Гиль Галада. Века пронеслись с тех пор, как один миг. Но боль разлуки не изменилась за все это время. В переводе на русский язык она могла бы звучать примерно так:
Тьма поднялась из всех болот, из всех теснин, И засвистел веселый кнут над пегой парою.
Ты запоешь свою тоску, летя во тьму один, А я одна опять заплачу песню старую.
Разлука – вот извечный враг любимых грез, Разлука – вот полночный тать счастливой полночи.
И снова стук из-под колес, и не расслышать из-за гроз Ни ваших шпаг, ни наших слез, ни слов о помощи.
Какой судьбой из века в век обречены?
Какой нужде мы платим дань, прощаясь с милыми?
И почему нам эта явь такие дарит сны,
Где дивный свет над песнями унылыми?
Быть может нам не размыкать счастливых рук?
Распрячь коней своих на веки вечные?
Но стонет север, кличет юг.
И вновь колес прощальный стук,
И вновь судьба разбита вдруг о версты встречные…
Ник пел с надрывом. Казалось, что с песней выходит невыносимые страдания, нечеловеческая тоска и отчаяние. У всех, кто слышал песню, наворачивались слезы.
Парень пел, не обращая внимания на собравшихся друзей, задыхаясь от тоски. Он словно бросал вызов кому-то. Песня закончилась, а мама Олеси и Ник вдруг одновременно замолчали. Их оставили одних. Им было о чем поговорить.
Теща долго рассказывала об Олесе: какая она была маленькая, как росла, что было после того, как Ник уехал. Оказывается, мама знала все, и о ребенке тоже. И уговаривала дочь отказаться от последнего задания. Но дочка настаивала, она не хотела быть в семье всегда вторым номером:
– Мама, ты только подумай! Ника, Алешка, Сашка и даже Настя – герои, новые неуловимые. А я кто? Жена Ника: приготовь, постирай, принеси, подай, уйди подальше, не мешай! Он уже и так меня под замок посадить собрался, а что дальше будет?!
