Ник опять остался один.
Я смерть впервые понял там, за дверью…
Сказал: "мертва". И сам себе не верю.
И вот среди друзей я как в пустыне!
Что от любви осталось ныне?
Только имя…
Песня из кинофильма "Д Артаньян и три мушкетера" На квартире "туристам" рассказали первые сведения о задании. Им предстояло вывести из плена агентурную группу, – всех, кто останется в живых к этому времени. На столе были разложены фотографии агентов. Вдруг Ник тихонечко вскрикнул – среди прочих он узнал Олесю, свою любимую. Несколько минут он не мог сосредоточиться – в висках сильно стучало, мысли скакали и путались, комната сразу стало такой душной. Парнишка заставил себя успокоится. Теперь это было не просто задание – это было его, Ника, личное дело. Все было просчитано до мелочей.
И весь отряд стал ждать решающего дня. И вот он настал.
Все прошло на удивление легко – охрана стояла как парализованная, всех, кого нужно удалось освободить. Все они были крайне истощены, измучены. Хуже всех выглядела Олеся, ее фигура определенным образом округлилась. Она все время жаловалась на боли в животе. Вот, оказывается, что тянуло его к своей возлюбленной, не давая ни сна, ни отдыха. Вот, оказывается, та самая невидимая нить, которая не даст ни уйти, ни забыть свою любимую. То, что навеки связало юного волшебника и обычную деревенскую девочку из полесья.
Пострадавших решено было переправить на хутор Карпинусов, которые, оказывается, давние друзья и помощники "дяди Юстаса". Ник всю дорогу нес свою возлюбленную на руках – было тяжело, но свою драгоценную ношу, он никому не доверял. На хуторе все беглецы разошлись по комнатам – отсыпаться. Тетушка Карпинуса выделила для Олеси отдельную комнату и вытолкала за дверь всех остальных. Через некоторое время раздался уж очень натужный женский крик и послышался слабенький писк ребенка. Через некоторое время пожилая женщина вынесла ребенка и прилюдно поздравила Ника с рождением дочери.
– Как там Олеся, – с тревогой спросил молодой отец.
И, не дожидаясь ответа, он ворвался в комнату к роженице, передав ребенка на руки онемевшей от изумления Насте. На большой деревянной кровати лежала Олеся.
Он подошел к ней, осторожно обнял. Боль как-то сразу прошла.
– Почему ты не сказала о ребенка, – с легкой укоризной спросил ее парень, – я бы тебя насильно увез к себе, тебе бы не пришлось испытывать весь этот ужас.
– Вот потому и не сказала, – ответила возлюбленная.
Вскоре они заснули. Ник был счастлив – у него была своя семья: любимая женщина, которая стала еще любимее, еще роднее, и такая миленькая и маленькая доченька.
Ребенок сосал еле-еле и слабо попискивал. Но это не омрачало радости.
После перехода молодого папу ждали разборки. Олесю вместе с ребенком поместили в родильный дом. Состояние обеих было не очень хорошим. Ник рвался к ним, но к жене не пускали, ребенка не показывали.
Петр Сергеевич был в бешенстве:
– Вот вы, оказывается, чем в лесах занимались, – кричал рассерженный мужчина, – Партизаны, мать вашу! Любовь у него в тринадцать лет нарисовалась, прямо вытерпеть не мог! Теперь я понимаю почему! Напартизанил!!! Я так и знал, что этим все кончится!
Ник сидел, опустив голову, и удрученно молчал. Он очень переживал "за своих девочек" и гневные речи дяди Пети до него еще не доходили. Парень все чаще хватался за сердце. Дядя Петя хватался за телефон. Тетя Лиля за таблетки.
Александр Викторович успокаивал своего коллегу, говоря, что парень и так достаточно наказан. Мама Маринки просто посочувствовала молодым: они сами еще дети, а им предстоит растить маленького человечка. Вскоре страсти улеглись, и вся компания, а молодой отец в особенности, с нетерпением ждали возвращения Олеси. Дядя Петя сумел зарегистрировать их брак. Молодым выделили однокомнатную квартиру. Уже все было готово к приезду молодой мамы и малыша.
Ник каждый день ходил к роддому, говорил с врачом. Состояние его возлюбленной и ребеночка быстро улучшалось. И вот уже маму и дочку стали готовить к выписке.
Молодой отец просто светился счастьем, и не мог дождаться счастливого дня, когда он с гордостью возьмет на руки свое дитя. И уже воображал счастливое семейство в своем гнездышке. Кругом была война, а парень радовался: его мечты начали сбываться. Вот уже и первый ребенок. И у него есть куда привести молодую маму. А война…Война закончится рано или поздно. И тогда можно будет просто жить, дарить друг другу любовь, растить детей.
Однажды утром Ник пришел в приемную. К нему вышел врач. Его вид не предвещал ничего хорошего. У парня бешено заколотилось сердце.
– Сядьте, молодой человек, – произнес доктор ровным голосом, – у меня для вас плохие новости. Ваша жена и дочь умерли одновременно, сегодня ночью. Девочка уже родилась со страшным пороком сердца – она по-любому долго бы не прожила. Олесе было всего четырнадцать лет, а такие ранние роды редко, очень редко, заканчиваются благополучно. Понимаешь, сынок, внезапно у твоей подружки началось кровотечение.
А девочка и без того была сильно истощена. Беременным женщинам нужно усилено питаться и умеренно трудится. Их надо холить и лелеять, а не оскорблять и унижать, мучить непонятными экспериментами. Им категорически противопоказано голодать и надрываться. Если бы не ребенок, возможно, Олеся бы и выжила. И еще бы не одного ребенка от тебя родила. А так… обе погибли. Мы боролись за нее до последней минуты. Но мы не боги. Мы сделали, все что могли.
За свою жизнь этот пожилой врач столько раз говорил мужьям, родителям рожениц о гибели женщин, детей. Казалось бы, пора привыкнуть. Но каждая смерть все равно тяжким грузом ложилась на сердце доктора. Но не разу пожилой акушер не видел он такого отчаяния в глазах.
Ник слушал доктора. Внешне он был спокоен, даже слишком спокоен. Внутри будто что-то оборвалось. Черное солнце нещадно палило, черный тополиный пух грязными кляксами кружил чудовищной метелью над почти мирным разомлевшим городом.
Машинально поблагодарив врача за заботу, парень тяжело, как старик, поднялся и медленно поплелся прочь. Звенело теплое солнечное лето, а он мерз, как в тридцатиградусный мороз. Зеленели листья и трава, благоухали прекрасные цветы во дворах и в сквериках, весело щебетали птицы.
Но Нику это сейчас казалось насмешкой, издевательством. "Кому все это нужно, – стучала в голове одна мысль, – как мне теперь жить? Кому я нужен? Господи, ну почему она, почему не я?". Парень бесцельно бродил по улицам, паркам, пока ноги не начинали гудеть от усталости. Затем он присаживался на скамеечку и сидел, глядя перед собой невидящим взором. Он видел опасность там, за линией фронта. Но он сделал все что мог, привел ее сюда, можно сказать, на руках принес. Здесь, дома, все беды должны закончиться. Но его любимая лежит в холодильнике, как кусок мяса.
Если уж кто-то и должен лежать в этом холодильнике, так это он, Ника-нокке. Это его должны оплакивать друзья, его жена должна лить по нему слезы. А маленькая девочка, показывать на выцветшую фотографию в рамочке и говорить: "папа!". Тогда все это было бы естественно, нормально, объяснимо. Эта девочка бы потом выросла, стала мамой – и бесконечной цепи жизни появилось бы еще одно звено. И его, Ника, жизнь была бы оправданной. И тогда бы он спокойно ожидал своего нового воплощения в садах Мандоса.
Но вместо него покинули свои тела совсем юная девушка и маленькая девчушка, которая еще даже не успела получить имя. И ему, мужчине, приходится горевать и тосковать по ним. Ему приходится их хоронить и надрывать сердце от бесполезной мольбы. Как это страшно и несправедливо.
От этой несправедливости хотелось кричать, разбить голову о стену. Ник ломал в руке обломок стекла, не замечая боли, не видя кровавых пятен на одежде.
Оживленно болтающим на соседних лавочках старикам от его присутствия становилось неуютно. Они пытались с ним заговорить, но странный парень их не слышал. Посидев некоторое время, он резко поднимался и уходил вдаль.
