В нашу жизнь вместе с кинофильмами на многие годы входили услышанные в них словечки и фразы. Из фильма «Волга-Волга» вошло в жизнь «Спасайся, кто может! – А кто не может?», из «Котовского» – «Кто-то что-то сказал, или мне это показалось?» (эта фраза произносилась с «блатным» акцентом), из фильма «Сердца четырех» – «Я сматываю удочки!», а из «Подвига разведчика» – «Скажу вам как разведчик разведчику, что вы болван, Штюбинг!». Фразы эти и выражения постоянно употреблялись в разговорах и вызывали оживление.
И вообще, самая интересная жизнь школьников начиналась на улице, во дворе, где дети были предоставлены сами себе. Здесь девочки играли в «классики», разлиновав асфальт мелом, или в «штандер», бросая мячик. Мальчишки играли в ножички. Взяв нож за кончик лезвия или за ручку, бросали его так, чтобы он воткнулся острием в землю, после чего проводили им линию, отрезая у противника кусок земли. Металлические деньги и биты использовались мальчишками при игре в «расшибец» или «пристенок». Монета, ребром которой ударяли о стену, должна была отлететь и упасть рядом с другой монетой, лежащей на земле. Если от своей монеты до чужой дотянулся пальцами – чужая монета твоя. Играли в жучка, угадывая, кто тебя ударил по выставленной сбоку ладони, в чехарду, играли в войну, в футбол и прочие увлекательные и азартные игры. Мальчишки еще любили играть в «чеканку», то есть подбрасывать «щечкой» (внутренней стороной стопы) «пушок». Делали «пушок» так: брали кусочек меха и заливали его с обратной стороны расплавленным свинцом или оловом (для этого можно было растопить солдатика). Побеждал тот, кто подкидывал «пушок» больше раз. Играли также в прятки, салочки, колдунчики, где осаленный застывал на месте и ждал, пока его, пробегая, расколдует прикосновением руки другой участник игры. Играли в жмурки, в двенадцать палочек и другие игры.
«Водил» в игре тот, на кого выпадало последнее слово считалки. Произносивший считалку при каждом слове касался ладонью одного из играющих, в том числе и себя. Существовали, например, такие считалки: «На златом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной. Кто ты будешь такой?», «Дора-дора-помидора, мы в саду поймали вора. Стали думать и гадать, как нам вора наказать. Мы связали руки, ноги и пустили по дороге. Вор шел, шел, шел и корзиночку нашел. В этой маленькой корзинке есть помада и духи, ленты, кружево, ботинки – что угодно для души», а еще такая: «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить – все равно тебе водить». Существовала еще одна замысловатая считалка, состоящая из непонятных (кроме последнего) слов: «Эна дуна рэс. Финтер минтер жес. Эна дуна раба. Финтер минтер жаба».
Обходились и без считалок. Кто-нибудь выставлял руку ладонью вниз, а другие подставляли под ладонь указательные пальцы. Кого державший ладонь успевал схватить за палец, тот и водил.
Для тех, кто, несмотря ни на что, не желал «водить», существовала дразнилка: «Неотвожа – краснорожа, на татарина похожа, а татарин на свинью, хрю, хрю, хрю!»
Была популярной еще одна дразнилка. Начиналась она с имени того, кого ей дразнили, например: «Витька-дурак курит табак, спички ворует, дома не ночует».
При игре в прятки тот, кто водил, вставал лицом к стене, закрывал его по бокам ладонями и громко произносил: «Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать. Тот, кто за мной стоит, тому три кона водить», или просто: «Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать».
А стены домов, подъездов и туалетов были разрисованы и исписаны не только неприличными словами и рожами. Здесь были и «Вова плюс Света = любовь», и «Юрка – дурак», и «Виталька – жид». Были здесь и звезды, и фашистские свастики и не потому, что дети сочувствовали фашистам, а просто так, знак был новый и модный. Говорили, что свастика состоит из четырех «Г»: Гитлер, Геринг, Гиммлер, Геббельс. Карапузам делали «козу», расставив и шевеля безымянным и указательным пальцами и произнося с расстановкой: «Идет коза рогатая за малыми ребятами…» Когда лил дождь, кричали: «Дождик-дождик, перестань, мы поедем в Аристань, Богу молиться, Христу поклониться». Отпуская с руки в полет «божью коровку», говорили ей вслед: «Божья коровка, полети на небо, принеси нам хлеба, черного и белого, только не горелого».
Взрослые «показывали Москву» детям. Стискивали им голову руками и поднимали. Процедура была довольно неприятная.
Много слов находилось у детей тех лет для выражения похвалы, восторга: «клёво», «здоровски», «мировски», «ачка», «законно», «ништяк». Того, кто задавался, называли «фикстулой», от слова «фикстулить», задаваться, а обманщика называли «жухало». Взял что-нибудь и не вернул, значит «зажухал». Вместо «отстань» говорили «адзынь», а когда клялись в том, что говорят правду, – «честное ленинское!» или «честное сталинское!» или просто «сукой буду!». К слову «герой» прибавляли «портки с дырой», а к словам «сын полка» – «нос до потолка, уши до дверей, сам, как воробей». Слова «Внимание, внимание!» дополняли рифмами: «… идет на нас Германия с вилами, лопатами, бабами пузатыми».
Распространенным было выражение «За левый глаз не судят». Откуда оно взялось, я не знаю. Какое-то логичное объяснение этой юридической нелепости я нашел в одном из выпусков «Судебной практики Верховного суда СССР» за 1945 год. В нем описывался случай, когда начальник ОБХСС (отдела борьбы с хищениями социалистической собственности) одного из подмосковных городков застрелил у себя в кабинете, во время допроса, некоего К., заподозренного в краже. Начальник попал К. в левый глаз и выбил его. Дали ему за это десять лет. Однако вышестоящая инстанция поверила начальнику в том, что К. пытался на него наброситься и ударить табуреткой по голове, и уголовное дело прекратила. У людей же, не искушенных в юридических тонкостях, могло сложиться мнение, что за левый глаз вообще не судят.
Про умных говорили: «Профессор кислых щей», а про глупых: «Смотрит в книгу, а видит фигу». Когда удавалось кого-нибудь обмануть, то обманутого дразнили: «Обманули дурачка за (или „на“) четыре кулачка!»
В ссорах же дело доходило до таких выражений, как «гад», «сучий потрох», «пидер гнойный» (надеюсь, читатели простят меня за этот «свинский натурализм»), ну и, конечно, «жид», а также до употребления обидных кличек от остроумно-индивидуальных (у нас в классе, например, у одного мальчишки была кличка «аскарида „Б“„) до грязно-нецензурных. Заканчивалась ссора между мальчишками нередко вызовом: «Давай стыкнёмся!“, то есть подеремся. Если ссора происходила в школе, то драка назначалась после уроков на школьном дворе или на переменке в уборной, в окружении толпы сочувствующих, болельщиков и просто зевак. Дрались кулаками до первой крови.
У школьников был свой мир вещей. Многие из них имели компасы и магниты. Тогда в магазине можно было купить магнит, формой похожий на подкову. Одна половина его была окрашена в красный, а другая – в голубой или синий цвет. Любили жевать черный, как антрацит, вар, от которого белели зубы. Вар плавился в специальных котлах на улицах для приготовления асфальта.
В карманах штанов мальчишки носили гильзы, патроны, иностранные и старинные монеты, рогатки и «чертовы пальцы».
«Чертовы пальцы», небольшие гладкие темные цилиндрики, были достопримечательностью того времени. К чертям они, конечно, никакого отношения не имели. Это были белемниты – окаменевшие животные юрского периода мезозойской эры, из которых наши далекие предки в каменном веке делали наконечники для стрел. Находили их строители метро глубоко под землей и раздавали мальчишкам.
В московской земле, как известно, копались не только метростроевцы. В 1947–1948 годах в городе стали прокладывать газовые трубы. Вырыли траншею для труб и в Сергиевском переулке, как раз там, где раньше была церковь, а при ней – кладбище. Церковь давно снесли, кладбище сравняли с землей, построили школу, а о покойниках забыли. Когда же заработал экскаватор, скелеты так и полезли из-под земли. Кости, черепа, похоронные принадлежности… Мальчишки стали черепа собирать и относить в лавку старьевщика. Она находилась рядом с керосиновой лавкой на Трубной улице, там, где теперь угол Парламентского центра, как раз напротив Печатникова переулка. Мальчишки натаскали старьевщику несколько мешков этих самых черепов. Вообще они носили ему все, что попадалось под руку. Сдавая в утиль старый примус, чтобы получить за него побольше денег, они насыпали в него песок. Старьевщик с ними не спорил, однако денег за песок не платил.
