Не любили продавцы торговать и дешевой, «столовой», картошкой. Только вымажешься, а прибыли никакой. А нет прибыли – нет плана, а нет плана – нет зарплаты.

Правда, зарплата продавца в годы войны от его труда не очень-то и зависела. Она определялась исходя из его же заработка за последние три месяца. В 1947 году этот порядок отменили и ввели опять, как до войны, «индивидуальную сдельщину». Были вновь установлены нормы рабочей нагрузки на продавца, перевыполнение которых влияло на заработок.

Чтобы как-то еще стимулировать труд работников прилавка и общественного питания, в том же году руководство разработало систему их морального поощрения. Были учреждены звания «Лучшего продавца», «Лучшего повара», «Лучшего буфетчика», «Лучшей посудомойки», «Лучшей уборщицы», «Лучшей свинарки». «Лучшие» должны были не только хорошо работать, содержать в чистоте свое рабочее место, быть вежливыми и культурными, а также соблюдать правила личной гигиены. Кроме того, «Лучший повар», например, должен был проявлять изобретательность «в наилучшем приготовлении блюд из новых видов сырья (дикорастущих растений, белковых дрожжей) и в снижении норм отходов», а «Лучшая посудомойка» должна была вносить «рационализаторские предложения по улучшению работы предприятия».

Портрет того, кто три месяца подряд считался «лучшим», вывешивался на Доску почета. Тот, кто ходил в «лучших» полгода, получал Почетную грамоту, и фамилия его заносилась в Книгу почета.

Ну а тот, кто становился «Отличником социалистического соревнования», получал специальный значок.

А что «давало» работнику признание его «лучшим», «победителем» или «отличником»? Помимо морального удовлетворения, почета и уважения, от которых с таким презрением всегда отмахиваются лодыри и разгильдяи, такое признание должно было учитываться при распределении жилой площади, путевок в санатории и дома отдыха, а также при поступлении детей-»отличников» в учебные заведения Министерства торговли.

Учитывая же, что на улучшение жилищных условий мало кто тогда рассчитывал, как и на путевки в санатории, а о поступлении детей в торговую школу и не думал, то главным стимулом в работе по-прежнему оставалась зарплата.

У московских лотошников зарплата была сдельная. В Москве после войны лотошников стало много. Летом 1948 года на улицы столицы их высыпало каждый день до пяти тысяч. Свои лотки они носили на ремне, накинутом на шею. Когда останавливались, ставили под лоток складные козлы. Не все лотки поощряло московское руководство. В апреле 1949 года торговлю с устаревших лотков можно было вести только за кольцом «А», то есть за Бульварным кольцом, которое трамвай «А» преодолевал за сорок минут. Потом появились лотки «баянчики». Они были не такие громоздкие и более симпатичные. В городской торговле вообще соблюдалось единообразие. Даже цвет лотков для мороженого утверждался специальной комиссией для всей Москвы.

Первое время лотошники торговали только мороженым, потом стали торговать мороженым и табачными изделиями одновременно. А в конце сороковых чем только они не торговали! И едой, и галантереей, и детскими книжками. Торговали даже горячими котлетами, сосисками и сардельками со специальных «мармитных» тележек с кипятком. Винно-водочные изделия продавали с лотков в таре по сто и двести пятьдесят граммов, не более.

Каждый лотошник имел свою «стоянку», то есть место, где должен был торговать. Но многие торговали совсем в других местах. Объяснялось это тем, что на «стоянках» торговля шла плохо, а там, где торговать не разрешалось, – хорошо.

Лотошница Перепелкина, например, имела стоянку на улице Москвина (Петровский пер.), а торговать ходила к Стереокино, на площадь Революции. «Здесь, – рассказывала Перепелкина на совещании в Управлении торговли, – милиционеры тебя, как собаку, гоняют и по шее надают. Они у нас на нервах играют». Тут лотошница замялась, а потом вымолвила: «А может быть, и мы у них на нервах играем. Гоняют нас милиционеры потому, что у нас нет разрешения на стоянку». У лотошницы Веселовой стоянка была на Ваганьковском рынке, а стояла она у станции метро «Смоленская». «… Торгую мороженым культурно, вежливо, – рассказывала Веселова. – Подходит милиция, толкает, забирает в отделение. Там я плачу штраф 20 рублей… А как-то меня оштрафовали на 20 рублей и мороженое растаяло на 60».

Выслушав лотошниц, нельзя было им не посочувствовать.

Все они в один голос утверждали, что летом мороженое им выдают без льда и оно тает, а зимой они сами замерзают. Одеты-то плохо, а морозы в Москве жестокие. И вот «промерзнешь так, – рассказывала лотошница Бирюкова, – что зуб на зуб не попадает. Промерзнешь настолько, что ничего не интересует. Стоишь, ничего не кушаешь, без горячего до двенадцати часов ночи».

Бедные женщины! Те из них, кто побойчее да поорганизованнее, зарабатывали неплохо, а большинство еле-еле сводило концы с концами. «Мы работаем на процентах, – говорила лотошница Зенина, – так как у каждой семья, все почти без мужей», а Юлина добавила: «Вся публика покупает батоны, а я не имею возможности купить батон. Я зарабатываю 200 рублей в месяц… зовут меня и верблюдом, и слоном, потому что все на себе таскаю…»

Сравнение Юлиной с животными было, вероятно, навеяно тем, что торговала она недалеко от зоопарка.

Впрочем, люди вообще любят сравнивать себя с животными. Гусь, кот, пес, кобель, сука, свинья, козел, осел, ишак – вот тот неполный перечень имен, коими мы величаем себе подобных. Но бывают моменты, когда все население страны чувствует свою принадлежность к какому-либо одному виду млекопитающих, например ослу. Такое бывает, в частности, в дни денежных реформ. И сколько бы люди о них ни думали, ни говорили, случаются они всегда неожиданно. Так было и на этот раз.

15 декабря 1947 года в «Правде» было опубликовано постановление «О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары».

Этим постановлением с 16 декабря вводились в обращение новые деньги. Не стало красных тридцаток, появились четвертные – купюры по 25 рублей. На всех купюрах (от 10 и выше) появился портрет Ленина. Старые деньги до 22 декабря включительно можно было обменять в сберкассах и выплатных пунктах на новые из расчета 10 старых рублей на рубль новых. Только мелочь не утратила своей стоимости. Монеты продолжали хождение по номиналу.

Денежные вклады до 3 тысяч рублей после проведения реформы выдавались также по номиналу, то есть в виде 3 тысяч новых рублей. Если же вклад был больше 3 тысяч, то первые 3 тысячи выдавались по номиналу, а остальные деньги до 10 тысяч выплачивались из расчета 2 рубля новых за 3 рубля старых, а свыше 10 тысяч – из расчета 1 рубль новых за 2 рубля старых.

Некоторые москвичи, имевшие большие вклады в сберкассах, ругали себя за то, что поверили призыву: «Брось кубышку – заведи сберкнижку!» «Золото надо было купить, бриллианты», – думали они, ну а мелкие мошенники вырезали из газеты или из «Огонька» снимки новых денег, склеивали их, раскрашивали и выдавали за настоящие. Первые дни многие еще не видели новых денег, особенно те, кто приезжал в Москву из провинции. Этим мошенники и пользовались.

Многие реформе радовались. Ушли в прошлое такие понятия, как «отовариться», «промтоварная единица», не надо было теперь «прикрепляться» к магазинам, собирать и сдавать всякие справки для получения карточек, бояться того, что их потеряешь или их у тебя украдут. Ушли в прошлое такие объявления, как: «Прием стандартных справок до 19-го. Не сдавшие своевременно останутся с пятидневками» или «С 1 февраля 1946 года будет производиться продажа картофеля по продовольственным карточкам на февраль (по безымянному талону) по три килограмма на человека. Отпуск картофеля будет производиться по месту прикрепления продовольственных карточек».

Больше всех радовалась, конечно, пресса. «Полновесный новенький рублик зазвенел золотым звоном!» – заливались газеты в припадке восторга.

Ну а когда в Москве открылись наполненные товарами магазины, москвичи обалдели. После жалких прилавков военной поры картина была впечатляющая. На прилавках лежали продукты, о которых москвичи давно забыли. В Москве тогда сразу открылось сорок два кафе, столовых и закусочных. Первое блюдо в столовой стоило от 80 копеек до полутора рублей, а второе – от 70 копеек до 4 рублей. В учреждениях и предприятиях, помимо столовых, заработало четыреста буфетов.