Суд над Курбским и его людьми состоялся в марте 1582 года. Представитель князя, пан Михаил Дубницкий, пытался упирать на уже знакомую формулу: если имение Осовец принадлежит Ковельскому имению, то владелец Ковеля, в данном случае Курбский, является полным господином над своими подданными и волен карать их за отказ служить конфискацией имения. Однако Осовецкий апеллировал к пожалованию имения еще королевой Боной, что делало его неподсудным владельцу Ковеля, а на Курбского автоматически возводило обвинение в самоуправстве. Однако Владимирский уряд не решился вынести вердикт по делу и передал его в королевский суд. 24 сентября 1582 года по декрету Стефана Батория Осовецкий был восстановлен в правах на имение Осовец, а Курбскому было приказано компенсировать ему все обиды и издержки.
Зимой 1582 года продолжалась тяжба с Василием Красенским. По указу Стефана Батория, Курбский мог в уплату долга потребовать с него имение Красное. Однако тут же выяснилось, что имение заложено Василием... своей жене, панне Ганне Красенской и поэтому средством выплаты долга Курбскому быть не может. Сам Василий заявил, что готов уплатить 420 злотых, которые якобы и полагались москалю за понесенные им убытки.
При этом Красенский виноватым себя не чувствовал и говорил, что сознательно не расплачивался с князем Андреем, поскольку получил сведения, будто бы тот специально занижает размеры податей, собираемых им в своих имениях, подает для отчета неверные цифры, а потом еще хочет по суду получить неправомерную компенсацию! Оскорбленный таким заявлением, Курбский при встрече с Красенским под Красным 19 февраля 1582 года не стал брать предложенных ему 420 польских злотых и квитанции о расчете с казной. По его мнению, ему были должны 920 коп грошей литовских, как это значилось в постановлении Луцкого уряда. Люди Красенского оказали сопротивление с применением огнестрельного оружия и не пустили в Красное ни Курбского, ни представителей Владимирского уряда, прибывших для исполнения королевского указа.
Дальнейшие события напоминали плохой фарс. Победитель России в Ливонской войне Стефан Баторий оказался не в состоянии справиться с закусившим удила паном Красенским. Король издавал один за другим приказы волынской шляхте собрать ополчение, атаковать имение строптивого дворянина и силой заставить его заплатить долг. Дело, по мнению Стефана, дошло до последней ступени права, то есть до подготовки королевского декрета об объявлении Красенского вне закона во всей Речи Посполитой (Литовский статут 1566 года, раздел IV, артикул 67). По мнению И. Ауэрбах, в этом эпизоде наглядно проявилась недееспособность «дворянской республики» Речи Посполитой в ее «золотой век». Реализация права на практике зависела от военной силы «клиентов магната», и даже король был бессилен с этим что-либо поделать.
Однако шляхта не спешила вступаться за москаля и внимать королевским призывам, что свидетельствует о неприязненном отношении к Курбскому на Волыни. Только 11 августа 1582 года небольшой отряд под командованием возного Луцкого повета Франца Бромирского двинулся к имениям Красенского – Красному, Колнатичам и Ставрову. Однако на защиту Красенского выступили две роты жолнеров под началом пана Белявского и пана Василия Жоравницкого, Старостина луцкого, а также отряд волынской шляхты во главе с Францем Крушем, Янушем Угримовским и др. Красенский и его боевая супруга разделили свое войско по всем правилам военного искусства на три отряда, в каждом из которых были конница, пехота и артиллерия, и перекрыли все подходы к имению. Представители властей были встречены орудийным огнем, после чего бежали[216].
На этом Курбский бросил добиваться от Красенского выплаты долга. Судя по некоторым данным, князь-эмигрант был не единственной жертвой подобных махинаций бывшего королевского секретаря. Но Стефану Баторию так и не удалось «власть употребить» и справиться со строптивым шляхтичем, что очень ярко демонстрирует уровень послушания монаршей власти в Речи Посполитой в конце XVI века.
В июле 1582 года началась тяжба Курбского с крестьянами села Смединского, от имени которых жалобу во Владимирский городской суд подали крестьяне Трофим Савичев и Петр Жукович. В документе говорилось, что Курбский ввел для крестьян чрезмерные поборы, отнял борти и часть земель, ограбил крестьян, которые пытались подать на него жалобу. Селяне дошли до короля и получили от него грамоту, в которой монарх призывал Курбского прекратить незаконные действия. Но князь, узнав об этом, якобы приказал своим слугам, Федору Зыку Князскому с товарищами, отнять указ Батория.
Началось следствие. Федор Зык Князский категорически заявил, что он впервые слышит о каких-то королевских листах. В уряд поступила информация, будто бы 18 июля, получив монарший указ, направленный против Курбского, крестьяне на радостях стали всем показывать его в корчме. Но услышали скептические отклики, что все равно пана не одолеть и «ничего с этим листом они не сделают». В корчме началась драка, и в ней крестьяне сгоряча случайно порвали лист, а потом решили свалить его исчезновение на происки слуг князя Курбского.
Правда, 16 октября 1582 года Курбскому был-таки вручен новый королевский лист с требованием прекращения бесчинств и выплаты компенсации смединским крестьянам. Но этот документ, видимо, являлся ответом на вторую, июльскую, жалобу крестьян. Курбский объявил обвинения клеветой, а поведение крестьян, через голову господина подающих на своего пана жалобу королю, квалифицировал как бунт. В ходе следствия, которое проводилось возным повета Владимирского Жданом Цирским и шляхтичами Богданом Пеевиским и Яковом Лисоевским, выяснилось, что крестьяне не могут подтвердить своих претензий. Они недовольны высокими поборами, но эти налоги оказались в большей степени связаны с общегосударственными сборами на оборону, чем с эксплуатацией со стороны Курбского. Факты же грабежей и насилий не подтвердились. Воодушевленные своей победой, слуги Курбского заявили, что эти смединские крестьяне сами хороши, постоянно дерутся друг с другом и насилуют девок. Таким образом, эту тяжбу Курбский выиграл.
В октябре 1582 года на Курбского со стороны Настасьи Вороновецкой было возведено обвинение в заказном убийстве. Будто бы он 9 августа 1582 года приказал своему слуге, Ивану Постнику Туровицкому, застрелить ее мужа, Петра Вороновецкого, который приехал к Курбскому в Миляновичи по делам. Убийство было организовано, по мнению вдовы, для захвата имения Порыдубы, которым управлял Вороновецкий. Анастасия после этого подверглась гонениям со стороны Курбского, аресту, грабежу и была вынуждена ночью, взяв только детей, бежать в имение волынского воеводы Андрея Вишневецкого. Даже жалобу на Курбского она подала тайно, в Кременецкий, а не Владимирский уряд, опасаясь появляться во Владимире, где ее искали «шпионы Курбского»[217].
Правда, вскоре вдова и предполагаемый заказчик убийства помирились (запись об этом помещена между 4 и 6 марта 1583 года). Настасья признала, что Петр Вороновецкий был убит «в ночи на дороге» под Миляновичами неизвестными лицами «под именем князя Курбского», и сняла все свои обвинения. Князь же компенсировал женщине, успевшей к этому времени вторично выйти замуж (за Григория Петровича Котова, слугу Андрея Вишневецкого), материальные убытки, понесенные ею после бегства Иосифа Пятого Тороканова-Калиновского. Курбский поручил последнему заботу о выморочном имуществе Вороновецкого, а Тороканов взял да и сбежал со всем скарбом, который должен был хранить. И ковельскому владельцу пришлось платить по чужим счетам.
Оставлять поступок Тороканова безнаказанным Курбский не собирался. И хотя вор сумел взять у короля Стефана «заручный лист», охранную грамоту, и даже переслал ее Курбскому, князь добился разоблачения негодяя и объявления его в розыск как разбойника 18 февраля 1583 года. Тороканов в долгу не остался и 27 февраля пытался распространить сфабрикованный им документ, будто Петр Вороновецкий был убит по приказу Курбского Иваном Постником Туровицким, а теперь ковельский владелец «заказал» тому же Ивану Постнику убить и Тороканова. Будто бы Курбский сказал: «Завяжи ему губу».
