В 1570 году Курбский участвовал в Варшавском сейме и в июле того же года – в заседании панов рады, на котором разбиралось дело Матея Рудомина. В марте 1573 года Курбский был избран от Волынской земли на элекционный сейм в селе Камень под Варшавой. 16 марта 1573 года Курбский участвовал в Берестечковском сейме, где был избран от Волыни делегатом на Варшавский элекционный сейм. 15 июля 1573 года он должен был присутствовать на заседаниях Луцкого сеймика. В сентябре 1575 года князь вместе с 50 воинами выехал к месту сбора Сумского сеймика, рассчитывая сразу после совещания выступить на защиту границ Речи Посполитой от татар. В октябре он уже был в походе вместе с отрядом Константина Острожского. В январе 1578 года Курбский участвовал в коронном сейме в Варшаве, созванном Баторием. Возможно, в сентябре 1578 года Курбский находился в Луцке на сеймике, на котором обсуждались реформы Батория в отношении обязанностей шляхты и введения новых должностных лиц в систему местного управления[111].
В заключение обзора службы Курбского в Великом княжестве Литовском и Речи Посполитой следует упомянуть еще об одной ее стороне – неформальной, но, наверное, самой важной. Князь неоднократно привлекался королем в качестве эксперта по «московскому вопросу» в моменты принятия важных политических решений. Ученые считали данную роль Курбского очень важной. Р. Г. Скрынников утверждал, что в конце 1560-х – начале 1570-х годов в европейских дипломатических кругах «в боярине стали видеть политика, способного решающим образом воздействовать на развитие событий в России». И. Ауэрбах даже предположила, что князь на период нахождения в роли «консультанта» при Сигизмунде освобождался от военной службы[112].
Трудно судить, сколь велика была роль таких консультаций. Курбский, несомненно, пытался предстать перед Сигизмундом компетентным специалистом, человеком, не утратившим своей влиятельности в России среди бывших соотечественников. Но насколько это соответствовало реальности, а насколько эмигрант выдавал желаемое за действительное, – неизвестно. Вряд ли будет правильным вслед за Иваном Грозным видеть в Курбском закулисного инициатора большинства политических интриг против России. В Великом княжестве Литовском хватало своих панов, умевших строить политические и разведывательные комбинации.
Какие достоверные факты деятельности Курбского на международной арене нам известны? Осенью и зимой 1569 года он встречался с посланником Священной Римской империи аббатом Циром и пытался внушить ему мысль о необходимости антимосковского объединения Польши, Литвы, Империи. Князь также обсуждал с Циром возможность союза России и Империи, направленного против Турции, нимало не смущаясь, что он – не официальный московский дипломат, а политический эмигрант, в России считающийся предателем![113]
В 1570 году, когда в Речи Посполитой распространился слух о смерти Ивана Грозного, Курбский был вызван Сигизмундом в Варшаву специально для консультаций, с кем из московских бояр в данной ситуации следует вести переговоры. Весной 1571 года Курбский опять был в Варшаве и обсуждал «московскую проблему» с панами рады. Б. Н. Флоря приводит свидетельство из переписки Сигизмунда II Августа и М. Ю. Радзивилла, что в конце 1570-го – начале 1571 года король рассматривал вопрос о назначении Курбского руководителем переговоров с московской знатью. Ученый показал, что Сигизмунд делал ставку именно на связи Курбского с антигрозненской оппозицией в России. Король предлагал послать в Московию агентов, которые должны были «убеждать главных людей к вольности и свободе вместо неволи и господства тиранов». При этом особая роль отводилась Курбскому – «человеку, принадлежащему к этому народу». Она заключалась в том, что князь мог бы склонить москвичей призвать Сигизмунда на русский трон[114].
Известно, что Курбский бывал при дворе во время приемов московских послов и, возможно, пытался как-то влиять на панов рады. Во всяком случае, как мы уже знаем, с 1580 года возможность встречи с перебежчиком на литовском посольском дворе предусматривалась. Однако предусмотрительность Посольского приказа оказалась излишней. В отчетах послов встреча дипломатов с Курбским зафиксирована всего однажды. 26 мая 1581 года на приеме в Вильно у короля Стефана посольства О. М. Пушкина князь присутствовал среди панов рады, стоял «назад всех панов»[115].
Как нам представляется, влияние Курбского на отношения Великого княжества Литовского и Московского государства в литературе преувеличивается. Под пером ряда историков на Курбского как бы переходит его собственный образ «шепчущего в уши ласкателя», только теперь жертвой закулисных переговоров, тайных наговоров и клеветы является Иван IV, а «шептателем» польскому королю – князь Андрей.
Как пример приписывания Курбскому столь масштабной роли в польско-русских отношениях следует упомянуть гипотезу российского историка А. А. Зимина. В 1572 году умер польский король Сигизмунд II Август, не оставивший наследников. Новый король должен был избираться путем особой процедуры – элекции. Среди других кандидатур был выдвинут и русский царь Иван Грозный. По Зимину, Курбский якобы был страшно обеспокоен (было отчего: судьбу князя в случае победы Ивана Васильевича на выборах представить было нетрудно). И именно для того, чтобы московский деспот проиграл, князь будто бы в 1573 году сочинил пропагандистский памфлет – «Историю о великом князе московском». В нем он рисовал портрет Грозного самыми черными красками и пугал польских выборщиков ужасным, кровавым ликом государя. Все это кажется очень вероятным, однако исследования последних лет доказали, что «История...» была написана не ранее 1578 – 1583 годов, а значит, связывать ее с периодом бескоролевья нет никаких оснований[116]. Образ Курбского – пропагандиста и агитатора на выборах – оказывается вымышленным.
Деятельность князя в период польского бескоролевья достаточно хорошо известна. Он проводил интенсивные консультации с неформальным лидером «русской партии» в Литве Константином Острожским. Возможно, правда, подобные контакты были вызваны не столько принципиальным стремлением повлиять на исход «элекции» (выборов), сколько естественной обеспокоенностью ситуацией, когда на престол претендовал «лучший друг» Курбского Иван Грозный. Правда, литовские паны обсуждали с царем проект амнистии всем политэмигрантам, в том числе и Курбскому. Но бывший боярин прекрасно помнил, как царь часто весьма своеобразно понимал, что значит: «отдать вину». Думается, что никакие гарантии, которые могли прозвучать из уст Грозного, не успокоили бы перебежчика, слишком хорошо знавшего своего былого государя.
Есть свидетельства и о несогласии Курбского с германским претендентом на польский престол. Якобы князь говорил о необходимости в случае победы кандидата от Священной Римской империи не допустить присоединения к Короне русских земель Великого княжества Литовского, то есть – разрушить Люблинскую унию. Есть сведения и о том, что Курбский мог поддерживать волынского князя Слуцкого, пытавшегося принять участие в политической борьбе в годы бескоролевья. Но, как мы видим, все эти действия далеки от полемической борьбы с «кандидатом в короли» Иваном Грозным. Князя куда больше интересовали местные, волынские проблемы и роль Волыни в новом политическом образовании под названием «Речь Посполитая».
