Адашев ошибся. Ливония использовала перемирие как передышку для найма солдат в германских землях, мобилизацию собственных сил и, главное, – для интенсивных переговоров и консультаций с европейскими странами, в частности – с Королевством Польским и Великим княжеством Литовским. В октябре 1559 года из Юрьева-Ливонского князь А. Ростовский сообщил: ливонцы атаковали позиции русской армии на месяц раньше истечения перемирного срока...
Иван Грозный приказал воеводам идти на выручку осажденному Юрьеву. Из Ливонии приходит весть о поражении под Юрьевом русского сторожевого полка под началом 3. И. Очина-Плещеева. По распутице, наспех, из Москвы выступают полки во главе с П. И. Шуйским. Лишь в декабре ливонский магистр снял осаду и отошел от Юрьева. Резкое обострение ситуации в Ливонии было расценено Иваном IV как следствие ошибок, совершенных русскими дипломатами в ходе переговоров 1559 года.
Ситуация была усугублена еще и личной трагедией государя. Во время получения известий из Ливонии Иван IV находился в Можайске с семьей: Анастасией, Иваном и Федором. 1 декабря 1559 года, обуреваемый беспокойством, он по бездорожью и плохой погоде срочно возвратился в Москву. Путешествие оказалось роковым для царицы Анастасии: не выдержав его тягот, «грех ради наших царица недомогла». Простуда и лихорадка, полученные в пути, вызвали резкое ухудшение здоровья, обострили давно копившиеся болезни. Через несколько месяцев жена Ивана, единственная женщина, которую он искренне любил и которая могла обуздывать его крутой нрав, умерла. По отзывам современников, от горя царь облысел...
Все эти события подписали приговор Адашеву. Прямой его вины здесь не было. В условиях, в которых в начале Ливонской войны действовала русская посольская служба, разрываясь между политической целесообразностью и необходимостью исполнять абсурдные указы малокомпетентного в дипломатии государя, не делать ошибок было трудно. Удивительно другое – что этих ошибок было еще не так много. В смерти Анастасии Адашев тем более не виновен.
В начале 1560 года Алексей Федорович был отправлен на ливонский фронт, где успел немного повоевать, отличился при взятии крепости Феллин. Здесь он был оставлен на воеводстве, но проиграл местнический спор О. В. Полеву и был переведен в Юрьев-Ливонский под начало князя Д. Хилкова. Там Адашев и умер от горячки в конце 1560-го – начале 1561 года[163].
Как мы видим, перед нами действительно очень яркая личность, незаурядный политик и дипломат, чьи реальные властные прерогативы в 1554 – 1560 годах в самом деле выходили за рамки традиционных полномочий среднестатистического русского окольничего. В то же время говорить о том, что он «правил» Русской землей, будет неоправданным преувеличением. Следов этого нет. Такими же, как Адашев, «неформальными» правами по выдаче жалованных грамот от своего имени обладали Л. А. Салтыков и Ф. И. Умной-Колычев, которые не только не были репрессированы в 1560 году, но вскоре получили повышение по службе.
Третий «недоброхот» и соратник Курбского, поименно названный Иваном Грозным, – Дмитрий Иванович Курлятев, князь, боярин. С ним даже проще, чем с Адашевым и Сильвестром. Биография князя известна, и в ней нет места признакам всесильного временщика. Он происходил из княжеского рода Оболенских. Одно из первых его упоминаний относится к февралю 1535 года, когда он командовал сторожевым полком в походе на Литву из Стародуба. В июле 1537 года он служил на коломенском рубеже третьим воеводой полка правой руки и в том же месяце расписан в разряде по «казанской украйне» вторым воеводой в городе Владимире-на-Клязьме. В сентябре 1537 года в походе на Казань он уже второй воевода полка правой руки. В июне 1539 года в «коломенском выходе» князь назначен вторым воеводой сторожевого полка, в 1540 году – вторым воеводой передового полка. В декабре 1541 года он упоминается третьим воеводой в Серпухове.
Затем его имя на несколько лет исчезает из разрядов, и вновь мы видим Д. И. Курлятева первым воеводой передового полка в мае 1548 года. В марте 1549 года по «казанским вестям» он уже командовал полком правой руки. Осенью этого года он был оставлен на Москве вместе с Владимиром Старицким и другими боярами во время отъезда царя. В дни «Казанского похода» 1552 года Курлятев служил в Новгороде, в 1553 году переведен в Казанскую землю вторым воеводой большого полка.
Известно несколько случаев участия князя в государственных делах. 18 января 1555 года Курлятев присутствовал на заседании комиссии, принявшей приговор о татебных делах. 5 мая 1555 года боярам Д. И. Курлятеву и И. М. Воронцову, казначеям Ф. И. Сукину и X. Ю. Тютину было поручено контролировать исполнение указа о сыске долгов. В июле 1555 года при выходе на Коломну Курлятев входил в свиту царя. В октябре 1555 года он – второй воевода большого полка на южных рубежах. В июне 1556 года князь вновь в свите царя выходил к Серпухову, в 1557 и 1558 годах вместе с И. Д. Вельским командовал обороной южных границ, являясь вторым воеводой большого полка.
В 1559 году князь оказался воеводой Юрьева-Ливонского, то есть фактически – наместником завоеванных прибалтийских земель. При несостоявшемся в 1559 году выходе Грозного на Оку, согласно разрядам, Курлятева планировали оставить на Москве. В 1560 году боярин был сперва назначен первым воеводой в Туле, потом вторым воеводой большого полка и, наконец, – первым воеводой в Калуге, то есть главнокомандующим вооруженными силами на южной границе.
В 1562 году Курлятев был назначен воеводой в Смоленск. Дальнейшие события не совсем ясны. Власти обвинили его в попытке бегства в Литву (этакий предшественник Курбского). Князь же оправдывался, что он просто заблудился в незнакомой местности и «поехал не той дорогой». Трудно сказать, кто был прав. В 1562 году, на волне военных успехов России, когда, казалось бы, Великое княжество Литовское будет вот-вот сломлено, бегство туда выглядит способом изощренного самоубийства. Под прифронтовым Смоленском же любая дорога могла вести «не туда», и сфабриковать ложное обвинение было нетрудно. С другой стороны, кто его знает, что происходило в боярских головах в 1562 году...
29 октября 1562 года Иван IV «...положил свою опалу на боярина на князя Дмитрия Курлятева за его великие изменные дела, а велел его и сына его князя Ивана постричь в чернецы и отослать на Ковенец в монастырь под начало, а княгиню князя Дмитрия Курлятева и двух княжен велел постричь... а, постригши их, велел везти в Каргополь в Челымский монастырь».
На этом сведения о Курлятеве обрываются. Суть упреков в его адрес со стороны царя понять трудно. За ними стоят какие-то психологические комплексы и тщательно скрываемые личные обиды мнительного царя. Следов же политической деятельности Курлятева, которую царь мог счесть «изменной», не обнаружено.
А что же царь считал изменой помимо «кичливости»? Можно ли реконструировать конкретные исторические эпизоды, в которых Курбский «со товарищи» провинились перед царем?
Самым ярким из них является, наверное, обвинение в заговоре с целью свержения Ивана Грозного в марте 1553 года. Об этих событиях нам известно из трех источников: Первого послания Грозного (1564) и двух приписок к летописи – Лицевому летописному своду, сделанных в 1570-е годы.
Согласно сведениям Первого послания Грозного, главными заговорщиками якобы выступили соратники Курбского А. Ф. Адашев и Сильвестр, хотевшие, «как Ирод», погубить царского сына царевича Дмитрия и возвести на престол двоюродного брата царя князя Владимира Андреевича Старицкого.
Согласно приписке к летописной статье под 1553 годом, 1 марта 1553 года Иван IV заболел. В его ближайшем окружении недуг сочли смертельным, и дьяк И. М. Висковатый «воспомяну государю о духовной». По завещанию Грозного, престол должен был отойти младенцу, царевичу Дмитрию, который был еще в пеленках. Приписка указывает, что среди бояр возник раскол: часть безоговорочно присягнула Дмитрию, некоторые колебались. Несколько членов думы открыто заявили, что не хотят следовать воле Ивана IV, ибо присяга Дмитрию-младенцу фактически означает на многие годы регентство Захарьиных-Юрьевых (как ближайших родственников его матери, Анастасии).
