Главными (и наиболее невыполнимыми) для ливонцев были требования уплаты так называемой «юрьевской дани». Признание законности претензий русского царя означало бы не только финансовые потери, но и признание орденом своей вассальной зависимости от Московии – ведь кто платит дань, тот и подчиняется. «Юрьевская дань» упоминалась в документах еще с 1463 года. Казус заключался в том, что каждый раз при заключении русско-ливонского перемирия составлялось три договора: ливонско-новгородский, ливонско-псковский и дерптского (юрьевского) епископа с Псковом. Пункт о дани содержался лишь в последнем договоре и распространялся только на Дерпт (Юрьев). Ее выплата епископом саботировалась, а русская сторона до 1554 года особо не настаивала.
Поскольку происхождение дани было туманно, то вокруг этого вопроса сразу же возникло несколько легенд. Одна из них гласила: когда-то ливонцы платили русским с деревьев, где были пчельники, по шесть ливонских солидов в год. Однако потом «при возрастающем множестве людей леса обратились в равнины», о плате вообще забыли. А Иван IV «распространил эту плату, на каком-то широком толковании, с каждого дерева на каждую человеческую голову».
Ливонский хронист Бальтазар Рюссов приводил другую легенду: в пустоши, отделявшей Нейгауз от Пскова, местные крестьяне имели несколько сот пчельников. Между Дерптом и Псковом происходили постоянные стычки, кому брать дань с пасечников. Наконец договорились, что русские будут ежегодно получать по пять пудов меда. Потом вопрос о «медовом сборе» забылся и был в 1554 году реанимирован Грозным, но в совершенно ином виде. Вместо Дерптской области он распространялся на всю Ливонию, и вместо нескольких пудов меда Москва требовала по одной марке с каждого жителя плюс недоимки за все годы. В итоге набегала весьма внушительная денежная сумма.
Согласно другим источникам, происхождение дани связано главным образом с так называемой «десятиной правой веры» (выделением специальных денег на постройку и содержание православных церквей в Дерпте). В 1554 году русские потребовали от ливонцев восстановить закрытую в 1548 году дерптскую Никольскую церковь и возместить все недоимки на содержание православных храмов, накопившиеся за многие годы. Платить их теперь должна была вся Ливония.
На самом деле даннические отношения Дерпта и прилегающих местностей с русскими князьями были очень запутанными и восходили еще к XIII – XIV векам. Стороны неоднократно заключали различные договоры, то вводившие дань, то ее дезавуирующие. Разобраться в этом хитросплетении международного права, уходившим вглубь веков, было очень трудно. Отсюда и множество легенд, и недоумение ливонских послов, и настойчивость русских дипломатов, прекрасно понимавших, что при таком запутанном состоянии дел от Ливонии можно требовать чего угодно.
Всего Россия требовала 6 тысяч марок (около тысячи дукатов, или 60 тысяч талеров). Для сравнения можно привести следующий факт: в 1558 году при взятии Дерпта в доме только одного (!) дворянина Фабиана Тизенгаузена было конфисковано 80 тысяч талеров – больше, чем требовалось собрать со всего населения для предотвращения войны! Но ливонцы платить не хотели и подписали обязательства о сборе необходимой суммы только под недвусмысленной угрозой русского дипломата Ивана Висковатого, что «царь сам пойдет за данью».
Соглашение было составлено в Москве и окончательно оформлено 15 июня 1554 года новгородским наместником Дмитрием Палецким. Оно содержало положение о 15-летнем перемирии при условии выплаты через три года положенной дани, восстановлении русских церквей, пострадавших от Реформации, свободы торговли для русских купцов как в самой Ливонии, так и через ее порты с Ганзой (кроме военного снаряжения), беспрепятственного проезда иноземцев через Ливонию в Московию и обратно, запрета заключения орденом союза с Польшей и Литвой, направленного против России. Ливонские послы документ подписали. Если бы орден выполнил принятые на себя обязательства, возможно, Ливонской войны и не было бы.
Однако новый ливонский магистр, Генрих фон Гален, опротестовал русско-ливонский договор 1554 года. Он заявил, что послы превысили свои полномочия, и руководство ордена не будет выполнять достигнутых договоренностей. Никакого сбора дани не велось. Ливония надеялась отпущенные на собирание денег три года прожить спокойно, а там, мол, будет видно.
Русская дипломатия при заключении договора 1554 года, а главное, при отслеживании его реализации явно недооценила сложность ситуации. Дело в том, что в 1550-е годы к подготовке агрессии против Ливонии приступило другое государство – Королевство Польское и Великое княжество Литовское. Его поддерживала Пруссия – герцогство, еще недавно бывшее Тевтонским орденом, «старшим» и «главным» в союзе Тевтонского и Ливонского орденов. Вассальному Прусскому герцогству было трудно смириться с тем, что Ливония сохранила как орденскую структуру государства, так и независимость.
План аннексии Ливонского ордена был разработан еще в 1552 году на тайных встречах польского короля Сигизмунда II Августа с прусским герцогом Альбрехтом в Крупишках и Брайтенштайне. Главным мотивом будущей интервенции было нежелание уступить русским: Ливония должна быть превращена в лен Ягеллонской монархии, чтобы «не достаться Московии». Причем, как и Россия, Польша апеллировала к очень древним, забытым и никогда не исполнявшимся договорам: в 1366 году император Священной Римской империи Карл IV Люксембургский признал за польским королем Казимиром Великим и его наследниками титул протектора Рижского архиепископства. Теперь Сигизмунд срочно «вспомнил» об этом ягеллонском наследстве.
Путем интриг ему удалось добиться назначения на пост рижского архиепископа своего родственника, Вильгельма Бранденбургского, брата прусского герцога Альбрехта. Дальнейший ход событий было предсказать нетрудно: Вильгельм быстро вошел в конфликт с руководством ордена. Рыцари оказались людьми суровыми, не склонными терпеть поведение зарвавшегося архиепископа и его заместителя – коадъютора Христофора Мекленбургского. В 1556 году Вильгельм и Христофор при поддержке Польши подняли в Ливонии вооруженный мятеж. 10 мая 1556 года мятежники обратились к Сигизмунду с официальной просьбой о военной интервенции. Корона получила повод для вторжения в Ливонию.
Руководство ордена растерялось, но положение спас своими решительными действиями коадъютор ордена Вильгельм Фюрстенберг. Он, не колеблясь, применил против бунтовщиков силу. Финансовую помощь оказала Рига, давшая средства для наемного войска. Рыцари взяли и разграбили замок рижского капитула Кремон, 21 июня был сожжен замок Роненбург. 28 – 29 июня 1556 года орденские силы осадили замок Кокенгаузен, центр восстания. «Пятая колонна» была разгромлена. Эти события вошли в историю под названием «война коадъюторов».
Победа над мятежниками незначительно облегчила положение Ливонии. Дважды, в 1556 и 1557 годах, Польша и Литва подводили к ее границам войска, угрожая вторжением. Нервы у рыцарей не выдержали, и 5 сентября 1557 года между Короной и Ливонией был подписан Позвольский мир. Он заключал в себе несколько соглашений. Первое состоялось между магистром и рижским архиепископом. Вильгельм был восстановлен в своей должности, Христофор стал его коадъютором, орден платил епископу 60 тысяч талеров за «военные издержки». Орден также обязался компенсировать весь урон, который нанес Рижскому архиепископству в ходе «войны коадъюторов». Таким образом, мятежники, проигравшие военное столкновение, в итоге оказались победителями.
Второе соглашение было заключено между магистром и польским королем. Фюрстенберг униженно просил у Сигизмунда прощения за то, что он посмел обидеть его родственника, Вильгельма. Для литовских купцов в Ливонии вводилась полная свобода торговли. Существующая граница между Литвой и Ливонией, утвержденная соглашением 1473 года, признавалась спорной, и для ее уточнения стороны обязывались выслать комиссаров. Подобные положения договора фактически узаконивали право Сигизмунда вмешиваться во внутренние дела ордена. Это породило среди современников много толков – будто бы уже по Позвольскому миру 1557 года Ливония подчинилась польской короне.
