АМЕРИКАНСКИЕ РУССКИЕ Петров Капла́ном за пуговицу пойман. Штаны заплатаны, как балканская карта. «Я вам, сэр, назначаю апо́йнтман. Вы знаете, кажется, мой апа́ртман? Тудой пройдете четыре блока, потом сюдой дадите крен. А если стритка́ра набита, около можете взять подземный трен. Возьмите с меняньем пересядки тикет и прите спокойно, будто в телеге. Слезете на ко́рнере у дрогс ликет, а мне уж и пинту принес бутле́гер. Приходите ровно в се́вен окло́к,— поговорим про новости в городе и проведем по-московски вечерок,— одни свои: жена да бо́рдер. А с джабом завозитесь в течение дня или раздумаете вовсе — тогда обязательно отзвоните меня. Я буду в о́фисе». «Гуд бай!» — разнеслось окре́ст и кануло ветру в свист. Мистер Петров пошел на Вест, а мистер Каплан — на Ист. Здесь, извольте видеть, «джаб», а дома «цуп» да «цус». С насыпи язык летит на полном пуске. Скоро только очень образованный француз будет кое-что соображать по-русски. Горланит по этой Америке самой стоязыкий народ-оголтец. Уж если Одесса — Одесса-мама, то Ныо-Йорк — Одесса-отец. БРУКЛИНСКИЙ МОСТ
Издай, Кули́дж, радостный клич! На хорошее и мне не жалко слов. От похвал красней, как флага нашего мате́рийка, хоть вы и разъюнайтед стетс оф Америка. Как в церковь идет помешавшийся верующий, как в скит удаляется, строг и прост,— так я в вечерней сереющей мерещи вхожу, смиренный, на Бру́клинский мост. Как в город в сломанный прет победитель на пушках — жерлом жирафу под рост — так, пьяный славой, так жить в аппетите, влезаю, гордый, на Бруклинский мост. Как глупый художник в мадонну музея вонзает глаз свой, влюблен и остр, так я, с поднебесья, в звезды усеян, смотрю на Нью-Йорк сквозь Бруклинский мост. Нью-Йорк до вечера тяжек и душен, забыл, что тяжко ему и высо́ко, и только одни домовьи души встают в прозрачном свечении о́кон. Здесь еле зудит элевейтеров зуд. И только по этому тихому зуду поймешь — поезда́ с дребезжаньем ползут, как будто в буфет убирают посуду. Когда ж, казалось, с-под речки на́чатой развозит с фабрики сахар лавочник,— то под мостом проходящие мачты размером не больше размеров булавочных. Я горд вот этой стальною милей, живьем в ней мои видения встали — борьба за конструкции вместо стилей, расчет суровый гаек и стали. Если придет окончание света — планету хаос разделает влоск, и только один останется этот над пылью гибели вздыбленный мост, то, как из косточек, тоньше иголок, тучнеют в музеях стоя́щие ящеры, так с этим мостом столетий геолог сумел воссоздать бы дни настоящие. Он скажет: — Вот эта стальная лапа соединяла моря и прерии, отсюда Европа рвалась на Запад, пустив по ветру индейские перья. Напомнит машину ребро вот это — сообразите, хватит рук ли, чтоб, став стальной ногой на Манге́тен, к себе за губу притягивать Бру́клин? По проводам электрической пряди — я знаю — эпоха после пара — здесь люди уже орали по радио, здесь люди уже взлетали по аэро. Здесь жизнь была одним — беззаботная, другим — голодный протяжный вой. Отсюда безработные в Гудзон кидались вниз головой. И дальше картина моя без загвоздки по струнам-канатам, аж звездам к ногам. Я вижу — здесь стоял Маяковский, стоял и стихи слагал по слогам.— Смотрю, как в поезд глядит эскимос, впиваюсь, как в ухо впивается клещ. Бру́клинский мост — да… Это вещь! |
