Зона тропических лесов, массивная на западе, уменьшается на востоке и практически исчезает в районе Межозерья. Существует гипотеза, согласно которой именно миграционные перемещения бантуязычных народов и, возможно, некоторых иных этнических общностей, в том числе скотоводческих, принесли на юг Африки, прежде всего в зону южной саванны, как земледелие (включая и другие элементы комплекса неолита), так и железоделание (каста кузнецов на юге пользуется особенно высоким престижем), не говоря уже о скотоводстве. Во всяком случае бантуязычный в своей основе юг по многим параметрам явственно тяготеет к северу и прежде всего к суданской саванне как к первоистоку. Не исключено, что частично эти связи шли и через тропические леса. Так, некоторые группы аборигенов леса, пигмеев, в лингвистическом отношении оказались близки к банту.

Есть и еще одна гипотеза, о которой нельзя не упомянуть. Речь идет о так называемом индонезийском сельскохозяйственном комплексе: те самые малаеязычные мигранты, которые принесли с собой первый пласт культуры на Мадагаскар, частично оказались и на восточно-африканском побережье, о чем свидетельствует существование там некоторых предметов материальной культуры, в частности лодок индонезийского типа. Существует предположение, что именно эти переселенцы, мигрировав в глубь африканского континента, сыграли определенную роль в распространении в зоне лесов клубнеплодного земледелия (ямс, банан и т. п.). Но, даже если все было именно так, доказать это сегодня практически невозможно. Кроме того, это имеет непосредственное отношение к африканцам зоны лесов (в том числе и к народам, проживающим на окраине этой зоны, как, например, к йоруба), но не к бантуязычному в своей основе населению южной саванны, о котором сейчас идет речь. Упоминание же о существующих гипотезах необходимо для того, чтобы подчеркнуть ту важную роль, которую, по многим данным, сыграли в эволюции южной части континента миграционные передвижения народов и связанных с ними культур.

Постоянные перемещения, о которых идет речь применительно к зоне южной саванны, сыграли определенную роль в некотором ускорении темпов развития местного земледельческого населения. В ряде случаев это развитие достигло уровня прото – и ранней государственности. Одним из наиболее ярких примеров этого можно считать государственные образования в низовьях Конго. В конце XV в., когда здесь появились португальцы, существовало три таких образования – Лоанго и Макоко к северу от устья реки и Конго в зоне этого устья, в основном к югу от него. О первых двух мало что известно. Но Конго оказалось в центре португальского внимания. Оно было создано незадолго до появления португальцев, и многие его черты и признаки находились в состоянии становления. Власть правителя ограничивалась советом знати, обладавшим правом выбора преемника правителя. Армия состояла в основном из наемников и рабов. Управители провинций и округов назначались и смещались правителем, причем они избирались обычно из числа его родни. Население платило налоги (иногда в форме отработок) и несло повинности. Вассальные вожди присылали дань.

Появление португальцев резко активизировало торговые связи Конго, а правивший в начале XVI в. Аффонсу I (это его португальское имя) принял католичество (сын его Энрике, воспитывавшийся в Лиссабоне, стал первым африканским епископом из числа самих африканцев). Источники описывают Аффонсу как великого правителя, искренне стремившегося к образованию и просвещению народа, к прогрессу страны. Но надежды его на помощь португальцев в этом деле не оправдались, ибо те стремились к совсем иному – к колониальной торговле и наживе, привилегиям и захвату власти в стране. Возникли конфликты между правителями и колонизаторами, которые осложнились во второй половине XVI в. вторжением в Конго племен яга, разграбивших столицу Сан-Сальвадор. Дело довершили мощные восстания в конце XVI и начале XVIII вв., направленные как против господства христианства, так и в пользу укрепления власти правителя. И хотя восстание начала XVIII в. потерпело поражение (возглавлявшая его Кимба Вита, представительница знатного рода, была сожжена в 1706 г. как еретичка), оно частично способствовало высвобождению Конго от гнета португальцев и установлению прямых связей страны и церкви с Ватиканом. Но политически Конго к этому времени ослабело, как, впрочем, стал ослабевать и колониальный натиск португальцев, вынужденных потесниться под нажимом голландцев, англичан и французов.

Конго принимало участие в португальской работорговле. Но при этом оно не слишком выгадывало на этом: соперником его выступала португальская фактория на Сан-Томе, державшая основной поток черного товара в своих руках. Несколько позже португальцы перенесли центр тяжести работорговли на континент, но не в Конго, а к югу он него, в Анголу, которая после строительства порта Луанда стала быстро превращаться в колонию – практически первую колонию европейцев (если не считать острова и порты на побережье) в Африке. На протяжении XVII—XVIII вв. Ангола, разделенная на президентства и управлявшаяся военными комендантами, была не просто центром африканской работорговли, но и едва ли не основным поставщиком негров в Бразилию. Губернаторы и коменданты округов действовали через местных вождей и за недорогую плату, преимущественно оружием, приобретали «черных» рабов. Дело это со временем оказалось столь выгодным, что неподалеку от побережья в качестве стабильных организаций-посредников в работорговле возникло, как то было и в Гвинее, несколько местных политических образований (Овимбунду, Матамба и др.), целиком существовавших за счет прибыльных операций, связанных с работорговлей.

В конце XVI, XVII и XVIII вв. в глубинных районах саванны (бассейн Конго вплоть до Межозерья) возникло несколько государственных образований (Лунда, Луба, Куба), во многом также обязанных своим существованием транзитной торговле, прежде всего работорговле. Это были типичные для Африки протогосударственные структуры, в рамках которых поднявшиеся над общинами слои держали в своих руках достояние коллектива и распоряжались им. Это достояние в Луба, например, выражалось в контроле над медными рудниками и соляными копями Шабы (Катанги).

Еще далее к востоку, в районе Межозерья, в тех же XVII—XVIII вв. сложилось несколько государственных образований весьма специфического характера, вызванных массовыми миграциями нилотских скотоводческих групп с верховьев Нила. Накладываясь на местное бантуязычное земледельческое население, в ряде случаев уже знакомое с протогосударственными образованиями, скотоводы нилотской языковой группы луо либо других групп создавали этностратифицированные структуры, где в качестве правящего и привилегированного слоя выступали именно они, тогда как местное земледельческое население оказывалось в положении подданных, зависимых и эксплуатируемых. Так, в районе Анколе близ озера Виктория господствующим слоем в начале XVI в. стали скотоводы-бахима во главе с правителем-мугабе, тогда как крестьяне-баиру платили налоги и выполняли различные повинности. В районе Уганды привилегированной кастой были бито, а в Руанде – батутси, которые не только господствовали над бухуту, но и заставляли их на правах арендаторов пасти свои стада, освободив тем самым себя от производительного труда и оказавшись в положении правящей и господствующей касты.

Наконец, еще далее на восток, в зоне южной саванны, в районе Восточной Кении и Танзании, постепенно складывались политические образования бантуязычных народов, особенно тех, что так или иначе были вовлечены в торговлю с восточноафриканским побережьем, значительно оживившуюся с XVIII в. после появления там многочисленных арабских мигрантов маскато-оманского происхождения.

Южная Африка к югу от бассейна Замбези являет собой пеструю картину. Западная ее часть, состоящая из пустыни Калахари и болотистых приатлантических низменностей, была мало пригодна для обитания – там жили собиратели-бушмены и знакомые со скотоводством готтентоты, аборигены этих мест. Восточная часть, примыкающая к восточно-африканскому побережью, представляла собой равнину, где господствовала муха цеце, что тоже препятствовало здесь спокойной жизни и делало эту часть страны лишь путем, соединяющим глубинные районы с побережьем, – путем, который следовало одолевать побыстрее. Наилучшими для обитания землями, причем плодородными, а также районами, буквально насыщенными ценными ресурсами, прежде всего запасами руды, были плато в восточной части континента и южные примыкающие к океану равнины. Здесь издревле селились земледельцы, даже разрабатывались рудники и возводились загадочные монументальные каменные сооружения типа террас.