Эта Vesna krasna, к сожалению, очень короткая, всего две с половиной минуты, но Альгис Косински всё равно успевает задремать, провалиться в тёплую тьму, проспать, если верить ощущениям, вечность и проснуться от непривычно острого счастья: я в прямом эфире! На радио! Я тут работаю! Как же мне повезло!

– Я с детства мечтал работать на радио, – говорит вслух Альгис Косински, бессменный ведущий вечерних эфиров. Он сам не заметил, как перешёл на польский, потому что до школы жил у польской бабушки Ядзи, Ядвиги, они вместе слушали радио, и бабушка Ядзя, за день уставшая от его болтовни, смеялась: вот куда тебя отдать надо, всех бы вусмерть заговорил.

– То есть, – признаётся Альгис Косински, – сначала об этом мечтала только бабушка Ядзя. Но я подумал и согласился: отличная работа, хочу. Главное, я же теперь могу крутить свою любимую музыку всему городу сразу. Это проще, чем бегать за каждым из вас в отдельности, хватать за рукав и требовать: «Ты только послушай!» Кнопку нажал, и привет.

Альгис Косински смеётся так заразительно, что невозможно не рассмеяться за компанию с ним. И нажимает кнопку. И исчезает. В смысле, засыпает так крепко, что не слышит даже первых аккордов, никогда теперь не узнает, что он поставил (но мы-то знаем: «Ride the wild wind» Queen).

– Только что, – говорит, проснувшись, Альгис Косински, уже по-литовски, потому что мультикультурность мультикультурностью, а всё-таки он на литовском радио ведёт эфир. – Вот буквально только что, – повторяет он, – пока вы слушали музыку, я уснул. Не представляю, как так получилось, но факт остаётся фактом. А когда проснулся, вообще ничего не понял. Где я, что происходит, кто я такой? Но знал, что я счастлив… нет, я не знал, я был. Я ничего не знаю, я счастлив, я – счастье. Пусть вам Айвёр[3] споёт, как она заблудилась в тумане. Кто блуждал в тумане, нас с Айвёр поймёт.

– Волки и стрелы, холмы и цикады, папоротники и осьминоги бегут и поют, и ликуют, и кружатся, кружатся, и всегда, и прилив, – говорит, не просыпаясь, Альгис Косински на неизвестном ему самому языке; во сне ему кажется, что его слова полны глубочайшего смысла, хотя, с точки зрения бодрствующего человека, это полная ерунда.

• Что мы знаем о радио?

Что это способ передачи звуков и знаков (в том числе свыше, судьбы и богов) на расстояние – без проводов и кабелей, посредством радиоволн.

• Что мы знаем о радио?

Что это важный канал для получения новостей и другой информации. Особенно другой информации! Чего только некоторые приёмники время от времени не принимают. И невозмутимо преобразуют в (предположим, условно) понятный нам звуковой сигнал.

• Что мы знаем о радио?

Что слово «радио» происходит от латинского «radio» – «излучать во все стороны», что «radius» – это «луч». Что всякий луч имеет начало и не имеет конца (финала), луч устремлён в бесконечность, как всё живое, он – вечный путь.

Самуил (Шала Хан) иногда приходит в «Крепость» один, без компании. Не потому, что друзья очень заняты (они-то, может, и заняты, но Самуил об этом не знает, он их не спросил). Ему нравится заходить сюда, как в любимые бары Лейна – вечером, на час-полтора, без долгих сборов и разговоров, кто готов, а кого надо ждать. Не по делу, а просто для удовольствия, потому что соскучился по обстановке, здешним напиткам и бутербродам, знакомым лицам и голосам. А что «Крепость» не за ближайшим углом, а в потусторонней реальности, так подобное обстоятельство не препятствие для Ловца.

Был конец января, Рождество давно миновало, а за ним усвистел Новый год, но Самуил явился в «Крепость» как Санта-Клаус с туго набитым мешком. Дана с Артуром и вся остальная компания прочно заняли в его сердце место дополнительных любимых племянников, которых при каждой встрече обязательно надо чем-нибудь угощать. Главное – приносить гостинцы без этикеток, фирменных упаковок и других свидетельств бытия иной (невозможной!) реальности, чтобы друзьям из ТХ-19 не перестали казаться смешными шутки про марсиан. Сласти из домашних пекарен, фермерский сыр, завёрнутый в простую бумагу, фрукты, вино на разлив. А однажды он припёр в «Крепость» целый ящик разноцветных стаканов из портового бара «Булочка»; этот бар – последний осколок былых времён, когда ещё соблюдалось правило: чем умильней выглядит вывеска, тем ужасней за ней притон. Но Шала Хан (Самуил), если что, не добыл те стаканы по старинной традиции, в драке с хозяйкой один на один, просто она обновила посуду и раздавала старую всем, кто согласен немедленно её унести.

А сегодня у Самуила был с собой полный мешок сладких яблок из пригорода, так называемых «зимних», хотя они не обязательно созревают зимой. В Лейне зима наступает, когда захочет, а этим яблокам для достижения полной спелости в любую погоду нужно оставаться на ветках примерно полторы сотни дней. Поэтому в самые длинные годы урожай собирают второй или третьей осенью, а в короткие, вроде минувшего – аж следующей весной.

– Боже, – ахнула Дана, роняя крышку кастрюли, которую только что сняла; коснувшись пола, крышка не упала плашмя, а закружилась, как огромный волчок. – Вот такого пальто я ещё не видела. Ни на тебе, ни в кино, ни в модных журналах, ни в страшных снах.

– Да почему же именно в страшных? – рассмеялся страшно довольный её реакцией Самуил.

– Потому что оно – апокалипсис, – объяснила восхищённая Дана. – Пламя, охватившее мир.

Крышка кастрюли, устав вращаться, упала на пол с таким восторженным лязгом, что всем стало ясно: даже она по достоинству оценила пальто.

Пальто Самуила и правда было из ряда вон выходящее (даже из его персональных рядов). Длинное и просторное, из лохматой ярко-оранжевой ткани, похожей на мех. Шала Хан (Самуил) купил его в Тёнси, давным-давно, когда попал туда в первый раз (в Тёнси вообще всё отлично с нарядами, весёлые духи, хоть и называются «духами», не порхают по улицам голышом). Шала Хан тогда был потрясён, очарован и собирался носить пальто не снимая до конца своих дней. Но не вышло: ткань слишком тёплая, а зимы в Лейне короткие, к тому же бывают не каждый год. Поэтому он щеголял нарядом из Тёнси дней сорок – в общей сложности, за восемь, кажется, лет. А потом заметил, что пальто сидит на нём хуже, чем раньше, стесняет движения, стало узким в плечах. И рукава чуть короче, чем надо, потому что он вырос. Что нормально, когда ты ещё очень молод, но обидно до слёз. Шала Хан всегда легко избавлялся от пришедшей в негодность или просто надоевшей одежды, но с этим пальто из Тёнси он, конечно, расстаться не мог. Даже не оставил его у родителей, где до сих пор хранится добрая половина его гардероба, таскал за собой по съёмным квартирам – бывает такая роковая любовь.

Всё это Самуил (Шала Хан) с удовольствием рассказал бы Дане с Артуром, затем и нужны друзья, чтобы выслушивать наши смешные признания и ещё больше за них нас любить. Однако про Лейн и Тёнси лучше пока помалкивать. Всё-таки «Крепость» находится в ТХ-19. И Дана с Артуром – местные жители, хотя поверить в это часто бывает непросто. Но правила поведения в потусторонних реальностях и без веры приходится соблюдать.

Поэтому Самуил опустил интересные географические подробности. И сказал:

– Это лучшее пальто в моей жизни. Но я уже много лет его не ношу: жмёт в плечах.

– Разве? – удивилась Дана. – Вообще не заметно.

– Это только тебе не заметно. Потому что ты ослеплена его красотой! – Самуил поднял руку: – Того гляди треснет. Видишь, как морщится шов? А я всё равно не могу с ним расстаться. Хотя другу бы с удовольствием подарил. Но с друзьями мне до сих пор не везло.

– Ну здрасьте! – фыркнула Дана. – Всем бы так не везло.