Я тяжело вдохнул, не очень-то и сдерживаясь на этот раз.

– Маралий корень, Ваня! Тебе с интеллектом детей рожать? Тебе подруга нужна или в шахматы играть? Как ее имя, говори уже.

– Мария, – выдохнул он, собравшись с духом. – Ситникова.

– Кто?

– Ну… Маша. Из следствия. Блондинка…

– А-а… Машка… – я даже опешил.

Он во всех моих женщин влюблен что ли? Вот так принесло.

– Ну-у, во-от… – аккуратно подбодрил я его. – Уже лучше. Я имею в виду – это ж уже синичка вполне себе, не журавлик. Реальная. И с характером.

– Она улыбчивая, – как-то тихо, почти по-девичьи сказал Корюшкин. – Когда не орёт на меня.

Я хмыкнул и хлопнул его по плечу:

– Ты ее не беси, и все тип-топ будет.

– Только Мария меня не замечает, – вздохнул Ваня. – Я как-то на происшествии… ну, вместе выезжали. Сгонял в ларёк, купил ей чебурек, предложил – а она что?

– Что? – эхом переспросил я.

– Рассмеялась.

– Ваня… – я уставился на него, как на кукушонка, выпавшего из чужого гнезда. – Кто же девушкам чебуреки дарит?

– Мама говорит, что главное – внимание.

И сказал, главное, сразу с такой интонацией, чтобы я мамой не спорил.

– Так, стоп… – я прикрыл глаза рукой. – Ты чего, с мамой живёшь?

– Ну да… Удобно. Всегда накормлен, поглажен.

Я откинулся на спинку стула, выдохнул и покачал головой. Случай запущенный… но излечимый. Наверное.

– Короче, Казанова ты наш чебурековый. Завтра с утра – стадион на Ленина. Знаешь?

– Третья школа?

– Да. Недалеко от ОВД. Жду тебя. Будем из тебя человека делать…

– Бегать? – переспросил Ваня со священным ужасом, будто я предложил ему пересечь Сахару или покорить Эверест.

– И бегать, и отжиматься, и подтягиваться, – кивнул я. – Комплекс.

Он посмотрел на меня с большим сомнением.

– А как мне это с Марией поможет?

– Увидишь, – подмигнул я. – Ты, главное – приходи.

– Хорошо… – обречённо вздохнул он. – Придётся сегодня пораньше лечь. Игру пропущу…

– Футбол смотришь?

– В танки играю.

– Ха! Танчики? Марио? Контра? Ваня, тебе точно пора съезжать от мамы…

– Какая еще Контра, Макс? – покачал головой он. – У нас всё серьёзно. Экип, прокачка, броня, снаряга… Свой клан есть.

– Понял… Группа медленного реагирования диванных войск. Ваня, Ваня… – я покачал головой. – Прокачивать надо не танчик, а себя самого. В жизни.

– Но в игре я другой. Там я лучший. Там я – «Волк». Это мой ник в команде, если что.

– Ну-ну. Это в игре ты волк, а в жизни пока что Винни-Пух. Не обижайся, братец. Просто жить надо здесь, а не в сети. Всё, покедова. Завтра в семь – на стадионе. Не проспи, Волк.

По дороге домой я заскочил в строительный. Взял то, что нужно – мелочи, но полезные. В квартиру вошёл тихо, Машки ещё не было. Повезло.

Достал из-за шкафа ствол Степаныча – тот самый, что он не успел вытащить. Расстелил на кухне старые «Известия», аккуратно разложил части. Затвор, рамка со стволом. Магазин – в сторону.

Так… Как там криминалист говорил? Следообразующие элементы. Они же – слабое место. По ним идентифицируют, если вдруг чего. Значит, их надо немного… подправить. Чтобы рисунок нареза в стволе изменился. Чтобы ударник дал иной отпечаток. Чтобы ни один эксперт не привязал пушку к делу.

Взял надфиль, потом шкурку, потом в ход пошёл один из тех инструментов, что я только что притащил из магазина. Работал осторожно, методично, неторопливыми движениями. Слишком часто видел, как на таких мелочах летят под откос и опера, и бандиты. Особенно, если не думают наперёд.

Сегодня я думал. Очень наперёд.

Теперь в моем арсенале два ствола: переделанный травмат на три выстрела и лайтовая версия пистолета Макарова – ИЖ. Конструкция ослаблена, пистолет считается служебным, а не боевым, да и патроны под него не такие убойные: заряд пороха меньше и стального сердечника нет в пуле. Но мне в атаки не ходить. А для скрытого ношения и ближнего боя вполне себе сойдет.

Провозился около часа, собрал пистолет, пощелкал. Все работает. Отлично.

Из прихожей послышалось шуршание проворачиваемого ключа в замке. Я быстренько убрал газету с металлическими опилками. Свернул и сунул в мусорное ведро. Надфили и наждачку бросил в ящик с инструментами, что стоял на кухонном шкафу. Пистолет успел заткнуть за пояс и накрыл поверх футболкой.

Бильярдный клуб находился в полуподвальном помещении старинного особняка в центре города. Просторный зал в английском стиле. Панели из темного дерева, столы с зеленым сукном и латунными лампами над каждым, приглушённый свет, запах выдержанного алкоголя, табака и ещё чего-то тонкого, благородного. На стенах – портреты игроков прошлого. Под стеклом – кии, как музейные экспонаты.

В дальнем углу зала, под бронзовым светильником, возле стола для русского бильярда стоял лишь один игрок. Неспешно перебирая пальцами кий, Семён Алексеевич Мордюков, начальник ОМВД, примеривался для удара.

Щелк! Биток ударил, и шар почти заскочил в лузу, но в последний момент отлетел и откатился к борту.

– Черт… – пробормотал Мордюков. – Не прёт сегодня.

Ворот рубашки расстёгнут, на лбу испарина от концентрации. В зубах тлела сигара, в стакане с толстым дном на бильярдном бортике переливался янтарный бренди.

Но в этот момент за его спиной раздался знакомый голос:

– Здравствуй, Семён Алексеевич! Партейку?

Мордюков замер на мгновение, не оборачиваясь. Только рука чуть сильнее сжала кий. Затем медленно выпрямился и, обернувшись, чуть улыбнулся:

– О, Артур Богданович? Конечно, прошу…

К бильярдному столу подошёл Дирижёр. Снял пиджак, повесил на стойку-вешалку из красного дерева, выбрал на подставке кий. Его движения были плавны и выверены, он привык держать в руках не только кий, но и чужие судьбы.

– Как там наш друг? – негромко спросил Мордюков, делая новую затяжку.

– С божьей помощью, – так же тихо кивнул Артур и стал натирать кий мелом.

Я направлялся из кухни в прихожую, но уже определил, что в квартиру вошли двое, это было слышно по шагам. Одна – точно Машка. Будто в подтверждение моих слов раздался голос следачки.

– Проходи! Чего встала, как овца? – хихикнула Машка.

– Ой, Ситникова, сама ты овца, – отозвался красивый низкий грудной голос второй девушки. Как у дикторши… – Ха-ха… у тебя пол шатается.

– Сама ты шатаешься!

– И-ик! Да с чего? Мы выпили-то чуть-чуть. Доставай бокалы.

– Бли-ин! – испуганно протянула Машка. – А мы чо? Винчик в магазе оставили?

– Гонишь, что ли, у меня в сумке же…

– Фух… напугала! – отозвалась Машка чуть заплетающимся языком. – Макс! А Макс! Ты дома? Смотри, кто к нам пришел!..

Я вышел в коридор, смотрю – картина маслом: худенькая Машка в джинсах и топике, как подросток, но с чуть кривой от вина улыбкой, а рядом с ней – женщина, от которой несло либо бедой, либо волшебством. А может, и тем, и другим сразу. Высокая, гибкая, с осанкой кошки. Рыжие, чуть вьющиеся волосы спадали на плечи, будто пламя, пойманное в движении. Кожа смуглая, почти оливковая, как у южанки, а глаза… глаза зелёные, глубокие, чуть озорные, пьяные. В них было одновременно и веселье, и опыт, и какая-то женская проницательность. На ней черное облегающее платье.

– Макс! – Машка хлопнула в ладоши. – Знакомься! Это моя подруга – Аля. Алла Павловна, если быть точной!

– Очень приятно, – сказала рыжая и картинно протянула руку, видимо, для поцелуя, потому что держала выше, чем для рукопожатия.

– Макс, – ответил я, но целовать не стал, легонько пожал пальчики. Холодные, но приятные на ощупь.

– Фух! – Машка с облегчением скинула кроссовки. – Мы дома!

– Вы где так нализались, молодая гвардия? – окинул я их взглядом: Машка немного растрёпана, глаза блестят, у рыжей щеки алые, как молодые яблочки.

– О-о, – театрально вздохнула Аля. – А он у тебя строгий… Прямо начальник женского лагеря.