– Вряд ли… Скорее всего, и не запомнила нас. Совсем салагой была. А если бы запомнила – так давно бы сдала. Давно, Артурчик. А не вот сейчас, когда этот Яровой нарисовался. Гемор, бляцкий рот! Но ты это… Найди мне её. На всякий случай. Фамилия у неё тогда была другая… Не знаю, какая… Но ты поищи, авось найдешь.

Он по-хозяйски махнул рукой. Первая волна гнева явно пошла на убыль, но в любой момент могла захлестнуть опять.

– Сам же говорил – не нашли тогда, а сейчас тем более.

– Сильно и не искали. Я тогда на дно ушёл. Готовился в Германию смыться. А оно вон как обернулось – никто нас не вскрыл, менты проглядели. А теперь этот хрен лезет и орёт, что я Лютого грохнул. Откуда он знает? С-сука…

– Сказал, что нашёл материалы блогера Харитонова.

– А этот Харитонов откуда знал? Он тогда вообще, может, ещё не родился…

– Вот найдём компромат, – хмыкнул Дирижер, – тогда и выясним.

– Найди, Артурчик, найди… – Вальков снова зашагал по кабинету, как тигр по клетке. – Иначе возьмут нас за жопу, и все морды прикормленные от нас же в один момент открестятся, все связи – в мусорку. Никто не прикроет, если воняет слишком сильно.

– Тогда Ярового пока не трогаем? – уточнил Савченко. – Я тут пробил, у него родители живут за городом, в…

– Ты что, глухой?! – сорвался Вальков. – Не трогаем! Выборы, мать их! Нельзя скандалов!

– Не ори, – резко перебил его Дирижер.

И Вальков осел, стянул пиджак, бросил на спинку кресла и бухнулся в него. Тяжело дышал, глядя в одну точку.

Нервно встал, дошагал до шкафа, распахнул резные дверцы и уже спокойнее спросил:

– Виски будешь?

– Наливай, – кивнул Савченко.

Валет потянулся к бару, вытащил бутылку, два бокала. Вернулся к столику, налил до ободков. Поднял свой, глянул в янтарную глубину.

– Нам надо успокоиться, – пробормотал он, будто самому себе.

Савченко внешне был спокоен, почти равнодушен – но Валет знал, под ледяной кожей там тоже бурлило.

– Кем он там в ментовке, говоришь? В штабе? Писарем? – спросил Валет, отпив из бокала и со вздохом откинувшись в кресле.

Савченко отпил, медленно, будто цедил:

– Инспектор штаба. По бумагам. Вроде, молодой, зеленый. Но… – он замолчал на половине фразы, будто не хотел договаривать.

– Что «но»?

– Не похож он на кабинетного. Не тот взгляд. Не та походка. Хоть и косит под лоха.

Валет шумно выдохнул:

– Вот и я о том же… – протянул Валет и снова отпил.

– Угу, – кивнул Савченко. – Слишком уверенно себя ведёт. Даже когда с охраной уходил – все стебался, говорит Степаныч. Чипсы хрумкал.

– Чипсы?

– Ну да… А потом – бах, и тела в реке, камеры почищены, дежурный на полу в наручниках. Чисто, быстро, профессионально.

– Значит, не просто крыса, – Валет поёрзал в кресле, вытянул ноги и, скинув итальянские туфли, с облегчением пошевелил пальцами на ногах. – Значит, за ним кто-то стоит.

– Или стоял, – уточнил Савченко. – Мог откуда угодно прийти – от силовиков столичных до старых спецов.

– Ты пробей его глубже. Прямо вот по крошкам. Школа, ВУЗ, кто крестил, кто зубы лечил, с кем на лавке сидел, с кем кувыркался. Подними старые связи, запроси Москву по своим каналам. Не верю я, что это просто случайный лейтенантик.

Савченко покивал, поставил бокал:

– Уже дал задание. Но если у него реально есть на тебя компромат, действовать придётся аккуратно.

– Пока не рыпаемся. Ни одной тени, понял? До выборов – никаких хлопков. А потом… – Валет вздохнул и зло ухмыльнулся. – Потом посмотрим, кто кого с обрыва сбросит. Урою суку…

– И компромат, – вставил слово Дирижер, как финальную ноту. – Надо узнать, что у него есть и где лежит.

– А это уже задача номер один. Думай, Артурчик, думай. Ищи того, кто ему помогает. Он не один. Не может быть один.

Савченко встал, поправил пиджак:

– Найдём. И помощника найдём. И видео. Дай срок. А потом похороны его сыграем. С оркестром.

Валет откинулся назад, глядя в потолок, шумно выдохнул:

– Надеюсь, ты прав. Надеюсь… Иначе нам кабзда…

После больницы я поехал в отдел. Нужно было составить план действий и, главное, выцепить Шульгина – он должен был пробить по базам того самого Егорова, что от туберкулеза на зоне загнулся и напел Грачу про некую доказуху по моему убийству.

Тянул резину, паразит, говорит, что там проблемы с этим Егоровым. Какие могут быть проблемы? Врет? Хрен его знает. Надо было поднажать на него, мотивировать, так сказать.

Так. Что у меня на руках?

Трофейный ИЖ. Ствол легальный, в базе числится, отстрелян и, как положено, пули и гильзы помещены в пулегильзотеку лицензионно-разрешительной. Сейчас это подразделение к Росгвардии относится, но хрен редьки не слаще. Всё как и раньше: гражданское и служебное нарезное оружие всегда проходит эту процедуру. Это я знал и по своей старой службе, и в этой новой жизни такие правила сохранились.

А значит, если мне вдруг придётся стрелять, всплывёт пестик в базе, как миленький. Плевать, что владелец у него – ЧОП «Легион». Главный вопрос – кто стрелял? И вот тут не хочется, чтобы меня потом взяли за хвост по баллистике.

Вывод – ствол надо «переиначить». Поменять рельеф в канале, спилить микродефекты, создать новые следообразующие особенности. Тогда отстрел не совпадёт. Или совпадёт, но только в общих чертах – без точной идентификации. Так? Нужно уточнить.

Вопрос – кто у нас по этому делу дока?

Корюшкин, конечно.

Старший лейтенант, криминалист, рыхлый как белорусский сырник, но в баллистике и трасологии шарит, как дед в рыбалке.

А значит, нужно с ним поговорить. Только аккуратно. На интерес. Не напрямую. Напрямую он, скорее всего, сольется – все они тут какие-то малахольные, исключая только Кобру. А вот если с подходом…

Направился в криминалистическую лабу на первом этаже ОВД. Проскочил мимо дежурки, не хотелось светиться, ведь я на больничном, на процедурах. Быстренько проскользнул через турникет, и даже Ляцкий Глаз меня не заметил.

Вот и лаборатория. Вошел. Эксперт сидел в кабинете и рассматривал через лупу гипсовый слепок.

– Привет, наука, – сказал я, заходя в лабораторию и присаживаясь рядом.

Корюшкин, увлечённо склонившийся над слепком, вздрогнул и на секунду поднял глаза от лупы. Перед ним на столе стояла белая, застывшая хреновина с четким рельефом подошвы и вцеменитрованной ниткой, на которой висела бирка.

– Максим Сергеевич… здравствуйте, – выпрямился он, потирая затёкшую шею.

– Ваня, давай без формальностей, просто Макс. Не пали контору, – усмехнулся я.

– Ага, понял… – кивнул он, но взгляд у него был не такой, на какой я мог рассчитывать.

Задумчивый. А я полагал, что он будет смотреть на меня, как на гибрид Дзержинского и Железного человека.

– Я тут размышлял, Максим… Мне кажется, ты меня за нос водишь.

– В смысле?

– Ну… что ты из этих, оттуда, – он неопределенно ткнул пальцем в потолок.

Ага. Умный, паразит. Не прокатило. Надо менять тактику.

– Так надо, Ваня, я же в тот момент ещё не знал – можно доверять тебе или нет. Но дело, которым я занимаюсь, архиважное.

– Какое дело? – глаза криминалиста загорелись.

– Тс-с… – я многозначительно приложил палец к губам. – Не могу сказать. Но… если тебе можно доверять, может, потом поделюсь.

– Конечно, можно, – закивал парень.

Видимо, с ним в отделе особо никто не общался, а тут появилась перспектива с кем-то наладить мосты.

– Ну вот как буду в тебе уверен, расскажу. Без обид пока. Лады?

– Хорошо, – вздохнул Корюшкин.

И посмотрел так, как будто бы засекал конкретный срок, просчитывая, за сколько прорастёт моё к нему доверие.

– А ты чего? – кивнул я на слепок. – Опять тапки меряешь?

– Да… по краже с дач принесли. В картотеку надо поместить и экспертизу на пригодность сделать.

– Ага. Уважуха. Слушай, раз уж зашёл… Расскажи мне про баллистику. Типа, пуля – это отпечаток пальца пистолета?