По крайней мере я теперь уверен, что он знает, где это находится. Поток он запустил не такой уж и тонкий, но прицел был что надо. Образование исчезло с радаров минуты за три, если не меньше. Когда он закончил, я на всякий случай решил, как следует проверить результат, нет ли косяков. К моему удивлению, от тканей образования не осталось ни единой клеточки, а сама почка при этом осталась нетронутой. Нигде не кровил ни один сосудик. Чистая работа.

– А ты сейчас в какой клинике работаешь? – спросил я.

– У Адм-мирал-лтейс-ства, – с трудом выговорил он. Бедолага, как же он с пациентами общается? Записки друг другу пишут? Или он всем даёт анкету заполнить? – Но мне н-ничего н-не дают д-делать.

Сказав последнее, он совсем поник. Видимо его там совсем забили в угол, чтобы не мешался. Не у всех хватает терпения общаться с человеком, у которого такой дефект речи. Так, кажется, у меня родилась идея. Я сказал парню посидеть пока в зоне отдыха, а сосудами занялся сам, не отпускать же пациента, излеченного наполовину. Когда я с ним закончил, позвонил Кате и попросил зайти, она в это время трудилась в другой манипуляционной.

– Тьфу, блин! – воскликнула сестра, когда увидела, что в кабинете даже нет пациента. – Я думала у вас тут что-то серьёзное, а вы сидите отдыхаете. Ты чего звал-то?

– Кать, твоя помощь сейчас нужна, как никогда, – сказал я, хитро подмигнул сестрёнке и кивнул на практиканта. – Нам очень нужна твоя помощь.

– Саш, исправлением осанки я не занимаюсь, тут ты лучше меня справишься, – хмыкнула Катя, а мой практикант резко выпрямился, мол нормально всё с осанкой. – Вот видишь? Я здесь не нужна.

– Да погоди ты, не в осанке дело, – остановил я её. – Вась, назови свою фамилию.

Парень бросил на меня обиженный взгляд и тяжело вздохнул, но ослушаться не посмел.

– Р-раз-зум-мовс-ский, – с большим трудом, щёлкая то ли кадыком, то ли голосовыми связками произнёс Василий.

– А, вот в чём дело, – сказала Катя, окинув бедолагу сочувствующим взглядом. – Теперь понятно. Ложись на стол, Василий.

Парень встрепенулся, испуганно посмотрел на неё, потом на меня. В глазах читался вопрос: “За что? Я же ничего не сделал!”.

– Вась, не переживай, – спокойно сказал я, выдав самую дружелюбную улыбку. – Катя у нас работает мастером души, но в отличие от других своих коллег, в некоторых направлениях может сделать немного больше. Сними халат и ложись на стол. Ничего страшного с тобой не произойдёт, поспишь немного и всё.

– Л-ладно, – буркнул парень, с обречённым видом стащил с себя халат и забрался на манипуляционный стол с таким выражением лица, словно это был эшафот. До смерти перепуганные глаза неподвижно уставились в бестеневую лампу.

Катя подошла к изголовью, положила ему пальцы на виски, закрыла глаза и сосредоточилась. Разумовский недолго разглядывал лампу, потом его веки сомкнулись, и он засопел, погрузившись в сон. Я тем временем уселся в кресло, решив немного отдохнуть.

Процедура длилась минут десять. Моя сестра и её пациент всё это время оставались абсолютно неподвижны, словно необычная скульптурная композиция в музее восковых фигур. Потом Катя открыла глаза и убрала руки от головы пациента. Практикант почти сразу тоже открыл глаза и начал озираться по сторонам, пытаясь понять, где находится.

– Назови свою фамилию, Василий, – обратился я к нему повторно.

– Разумовский, – сказал он так, словно никакого заикания у него никогда не было. От удивления он выпучил глаза. – Василий Разумовский. Меня зовут Василий Разумовский!

Последний раз он свою фамилию практически прокричал. С диким восторгом на лице он спрыгнул со стола, подбежал к Кате, крепко обнял её, не обращая внимания на протесты, потом с тем же намерением бросился ко мне, но я жестом его остановил. Как ни странно, но он остановился.

– Меня зовут Василий Разумовский! – радостно сообщил он мне приятную новость, в этот раз уже более спокойно, но лицо по-прежнему оставалось безмерно счастливым.

– Поздравляю, Василий Разумовский, – сказал я, поднялся с кресла и протянул ему руку, которую он неожиданно крепко сжал и долго тряс. – На своём старом месте не вздумай хвастаться, что у тебя речь наладилась.

– А почему? – удивился парень.

– Чтобы не чинили тебе преград и спокойно отпустили. Потому что я нашёл для тебя более интересную работу, которая идеально сочетается с твоими способностями. Так что молча вручай своему главному лекарю заявление на увольнение, он молча подпишет, а ты пойдёшь работать в онкоцентр. Убирать образования у тебя получается очень хорошо.

– Ух ты! – воскликнул парень и снова заулыбался. – Здорово! Спасибо вам огромное преогромное, Александр Петрович! Я никак не могу поверить, что я больше не заикаюсь! Вы даже не представляете, сколько я натерпелся за свою жизнь насмешек и упрёков! А теперь я всем им смогу сказать, что я о них думаю!

– Это вовсе не обязательно, – сказал я и подмигнул. – Они сами себя накажут за то, что так с тобой обращались. А тебе пожелаю успехов в работе. Сегодня я думаю тебе нет смысла дальше здесь оставаться, сосуды точно не твоё.

– Да, что-то я с этими бляшками никак не могу рассчитать силу воздействия, – сказал он, не прекращая улыбаться и почёсывая затылок. – Но заниматься онкологией меня вполне устраивает, опухоли я лучше чувствую.

– Значит договорились, – кивнул я. – Придёшь в онкоцентр на Рубинштейна и сразу подойди к секретарю Савелию, скажи, что я направил. Если что, он мне позвонит.

Василий ещё несколько раз поблагодарил, тряся мою руку, Катю благодарил дистанционно, потом схватил свой халат и убежал.

– Тогда я пошла? – спросила Катя. – Мне там пациента будить надо.

– Да, беги, – сказал я, а сам призадумался.

Теперь мне до конца рабочего дня придётся работать одному. В принципе ничего страшного в этом нет, уже нескольких человек научил работать самостоятельно, а сам тем более справлюсь, но придётся попотеть.

В одиночку зачищая артерии нижних конечностей, я мог спокойно подумать. Давно уже была мысль, что я использую Катю не совсем по назначению. Мастер души она, конечно, замечательный, и это учитывая, что она всего-навсего заканчивает второй курс. Вундеркинд, не иначе.

Корсаков тоже не только операционный сон может обеспечить, есть и другие способности, память, например, помогал мне восстанавливать. Но у Кати немного по-другому. Я очень сомневаюсь, что градоначальник не водил свою тёщу к разным мозгоправам, чтобы избавить её от душевных проблем. Впрочем, она вполне могла и не согласиться. Зато уже достоверно известно, что Катя с её главной проблемой справилась играючи.

Сложно всё, надо разбираться. И у меня появилась идея, как ещё можно проверить Катин талант. Есть у нас один знакомый со странностями, которые она возможно сможет исправить. Только теперь надо придумать, как провести этот сеанс, добровольно он может не согласиться. О своих предположениях я сказал Кате во время обеда.

– Ну я не пробовала никогда, – сказала сестрёнка, пожав плечами. – Но, что нам мешает? Придумай повод, чтобы съездить к нему в гости и возьми меня с собой.

– Ну да, – вздохнул я. – Реально нужен повод. Без повода он может и не впустить.

– Всё настолько плохо? – удивилась Катя.

– Когда как, – хмыкнул я. – В его голове ветер очень переменчив. Каждый раз новое направление и меняется быстро, прямо на глазах.

– Бельгийский шоколад, – вмешался в разговор Панкратов. – Скажешь, что раздобыл и решил с ним поделиться. Перед этим он точно не устоит.

– Если вы готовы им пожертвовать, то выход найден, – улыбнулся я. – А не жалко?

– Если это в итоге изменит жизнь моего старого приятеля в лучшую сторону, то я могу отдать все запасы, – заверил Виктор Сергеевич. – Для такого мне не жалко. К тому же я по этим шоколадкам не так фанатею, как Готхард.

– Ну вот, повод найден, – констатировала Катя и обратилась ко мне: – Теперь осталось только тебе с ним договориться.