Так или иначе, мне не пришлось учить их язык, им не пришлось осваивать мой. Мы думали друг с другом не раскрывая рта. Сначала я путалась — тайные мысли думала громче, «вслух» — если можно так выразиться. Но это быстро прошло, и мне уже не приходилось за собой следить. Говорить по-настоящему они тоже умеют, я это видела как-то на улице. Мне показалось, что залаяли две собаки, я поискала их взглядом и увидела, что это общаются двое молодых парней у магазина. Кстати, смысла их речей я не поняла. Но у меня создалось впечатление, что это — низшая форма общения. Что-то вроде жаргона. Образованные люди этим не пользуются, а мои хозяева были интеллектуалами.

…Кроме хозяина за стойкой бара сидела еще и хозяйка. Она села чуть поодаль, у стены, и я видела, что она волнуется. Точнее, чувствовала. Потому что эта молодая черноволосая женщина не подумала ни одного слова, не сделала ни единого движения. Она только часто поднимала на нас глаза, а потом снова принималась разглядывать свои руки, сложенные на коленях. Для марсианки такое поведение — все равно что для земной женщины нервное хождение из угла в угол, заламывание рук, кусание губ. Сперва я решила, что это дочь или даже внучка моего хозяина. Потом поняла, что это — его жена.

Он был старый. Попробую его описать. Высокий, стройный, Одет в черное — брюки и рубашка с глухим воротом. На Марсе очень любят одеваться в черное, особенно мужчины. Волосы густые, темно-русые, зачесаны назад. Никакой седины, и это не потому, что он их красил. Ни единой морщины на лице — и вовсе не из-за пластических операций. На Марсе нет стариков в нашем понимании — никаких дрожащих коленей, мешков под глазами, отсутствующих зубов. Но тем не менее, когда видишь рядом двух людей с одинаково гладкой кожей лица, сразу определяешь, что один — юноша, а другой — старик. У стариков почти нет мимики. Это при том, что марсиане крайне редко к ней прибегают в любом возрасте. Они старятся красиво, но выглядят немного пугающе. У всех стариков на Марсе очень надменный вид. Впрочем, надменность — отличительное качество этой расы. Они этого и не скрывают.

У моего хозяина было застывшее, будто замороженное лицо. Довольно красивое — если можно считать красивым лицо покойника, который уже лежит в гробу. Подтянутое, изящное, и совершенно безжизненное. У хозяина был высокий лоб, резко заломленные брови, твердо очерченный рот. Глаза темные, непроницаемые. Взгляд неподвижный, как у всех стариков на Марсе. Когда ему нужно было на что-то посмотреть, он не переводил взгляда, а поворачивал всю голову. Это у него получалось очень царственно. Как будто оживала статуя. Кожа у него была очень белая, а вот у его жены — смугловатая.

— Моя жена беременна, — подумал он мне, когда услышал мой вопрос. Я хотела знать, зачем меня украли и привезли сюда.

И я узнала, что марсианка не может выносить ребенка, если рядом с ней не будет безотлучно находиться человек с Земли. То есть я должна буду ее хранить на протяжении всей беременности.

— Беременность длится пять месяцев, — подумал он. — Ваши обязанности…

Я увидела список моих обязанностей, из десяти пунктов. Там было записано все, что я должна делать. Не такие уж сложные обязанности. Я должна была просто все время находиться рядом с ней. Есть то, что она, то же самое пить. Сопровождать ее, когда хозяйка идет гулять. Сидеть рядом, если она решила сидеть. Спать в той же комнате, только на другой кровати. Этот список не был записан на бумаге. Он просто возник у меня в голове, и я его прочитала. Все это меня очень напугало, но я не хотела обнаружить свою тревогу. Когда я находилась рядом с хозяином, мне хотелось быть такой же невозмутимой и сдержанной, как он сам. Может, потому, что я все время ощущала свое унижение. У меня была слишком живая мимика, слишком много любопытства и страха, да и прочих чувств тоже слишком. Наверное, я должна была напоминать им обезьяну. Очень на них похожую, но неизмеримо ниже их по развитию. И это при том, что со мной обращались очень корректно. Бесчувственно, но при этом безупречно. Меня ни разу не оскорбили мыслью. Но я думаю, только потому, что они до этого не снисходили.

— В списке десять пунктов, — подумала я ему. Я старалась думать как можно безучастней, будто речь шла не обо мне. — Но есть еще одиннадцатый.

— Нет, — подумал он.

— Есть, — настаивала я. — Что со мной будет, когда ваша жена родит?

Женщина очень волновалась — она снова на нас посмотрела. В основном, она смотрела на мужа. Мне показалось, что она чего-то боится, хотя ее лицо оставалось неподвижным. Почти. Она все-таки была очень молодая.

— Вы умрете, — ответил хозяин. Он подумал это совершенно беззлобно.

— Но почему?! — тут я не выдержала и стала думать очень импульсивно. Я сразу ощутила исходящую от него волну брезгливости — обезьяне не удалось долго ломать комедию, она показала свою настоящую природу. Но мне было плевать. — Я окажу вам такую услугу, а вы меня убьете! Почему не вернуть меня на Землю?!

— Потому что вы расскажете о нас, — подумал он. Еще одна волна брезгливости. И презрения. Уже не ко мне, а ко всей Земле. — Мы всегда уничтожаем землян, которые тут жили.

— В таком случае, я отказываюсь вам помогать, заявила я.

— Вы можете умереть сейчас или прожить еще пять месяцев, — подумал он.

На женщину я даже не смотрела. Я поняла, что ее мнение в этом доме веса не имеет — она слишком уважает своего мужа. Я ее понимала. Он презирал меня, возможно, в глубине души ненавидел, и это именно он позже безапелляционно сообщил мне, что марсиане высшая раса, а земляне — нечто настолько пошлое, что воспитанные люди о них не говорят. Но при этом не могу не сознаться — я его уважала. Он был поразительно рационален. Позже я узнала, что марсианам свойственны вполне «пошлые», «земные» свойства — только поданные с большим достоинством. Например, ложь, зависть, ханжество. Мой хозяин не был ни ханжой, ни лжецом. Он мог солгать мне, что после родов его жены я буду отправлена на Землю. Он сказал правду, и тем самым предоставил мне выбор — пусть небольшой. Немедленная смерть или пять месяцев. Я подумала ему, что согласна. Что пять месяцев лучше, чем пять минут, пусть даже на Марсе. Он не подумал в ответ ничего — просто наклонил голову, потом встал и оставил меня наедине с женой. Но я поняла, что мой рационализм его устроил.

Итак, пять месяцев на Марсе. Наш дом — я стала называть его своим, потому что другого у меня не было. Это был небольшой дом, по земным понятиям. Мои хозяева были состоятельными людьми и, наверное, могли позволить себе что-то побольше… Но они жили в этом одноэтажном доме с плоской крышей. Там было всего несколько комнат, зато очень просторных. Все стены выкрашены белым — изнутри и снаружи. Окна огромные, кое-где во всю стену. Занавесок, как я уже говорила, не было. Ни занавесок, ни ковров, ни драпировок, ни подушечек — ничего, что в нашем понимании составляет уют. И все же этот дом начинал казаться мне уютным. Белые стены, много стекла. Стеклянные столешницы, например. Высокие черные табуреты, похожие на изящных пауков. Ничего лишнего. Дом без эмоций — но красота в нем была.

Наши прогулки. Моя хозяйка ни на час не расставалась со мной. Мы каждый день выходили в город и пересекали его из конца в конец, проходили по всем улицам. Иногда заходили к кому-то в гости, или делали покупки. Город — громко сказано, там было всего несколько длинных пыльных улиц, вдоль которых стояли белые дома с плоскими крышами. Собственно, это была большая деревня. Деревня без кошек, собак, других домашних животных. Без признаков растительности. Ничего этого я на Марсе так и не увидела. А те несколько жилистых, почти безлистных растений, которые моя хозяйка выращивала в своем домашнем садике, были предметом ее гордости. Садик был не у каждого. Эти растения вызывали у меня презрение. И ненависть. Я хотела подумать ей, что это просто уродливые сорняки, которые на Земле вырывают и бросают на помойку, но не стала этого делать. Все-таки она была беременна и нуждалась во мне.