На полпути к окну Дворецкий остановился.

— Нет. Я надеюсь, ты не захотел попросить там политического убежища?

— Да какое там убежище. Ужас! Фаллоимитаторы висят на стенах, как милицейские дубинки. Под потолком покачиваются надувные бабы всех мастей вплоть до негритянок. Но больше всего меня поразила вагина «Боевая малышка». Похожа на капкан. От одного только вида импотентом станешь.

Дворецкий подошел к окну и, прежде чем выбросить окурок в приоткрытую форточку, несколько раз глубоко затянулся.

— А я слышал, что на Западе… — Он поднял руку на уровень форточки и посмотрел на улицу. — Никому я там на голову не попаду?.. — И от удивления даже присвистнул. — Опа-нас! А «Ниссана»-то — не-тути! Смотался наш лучший друг беременных женщин…

Юра подбежал к телефону и набрал номер городской дежурной части.

— Стас, это Дворецкий. Передай на все посты, чтобы задержали черный «Ниссан-премьеру». Ориентировочно направляется к дачному поселку Лесная Поляна… Особо опасный преступник… Да-да, номер знаю. Записывай…

Через полчаса я уже был на Лесной Поляне.

Я медленно проехал до конца поселка, пытаясь высмотреть что-нибудь необычное за высоким деревянным забором с прибитой рядом с калиткой старомодной полукруглой табличкой с номером дома и полустертой фамилией хозяина — Бруевич З. С. Насколько я помнил, владельца «Ниссана» звали Альберт Маркович. Этот «З. С.» вполне мог быть его братом или дядей, но, судя по возрасту дачи, первым хозяином, скорее всего, был его дед.

Через забор я смог увидеть только второй этаж и покрытую черепицей крышу дома. В одной из комнат горел свет. Над трубой поднимался жидкий дымок.

В тупике около последних дач я аккуратно развернулся и приткнул машину у ворот пятьдесят восьмого дома, который выглядел нежилым. Калитка оказалась незапертой, и я прошел на участок. В стоящих между мной и дачей Бруевича домах света не было, и я решил, что и там пока никто не живет.

Между собой участки разделялись невысоким штакетником, преодолеть который не составило труда. Я подошел к пятьдесят четвертому дому и осторожно выглянул из-за угла. С моей стороны к даче Бруевича была пристроена широкая и длинная, во весь дом, веранда с высокими, почти от пола и до потолка, окнами.

Неожиданно на веранде зажегся свет, и я увидел зашедшую на нее женщину. Как следует разглядеть ее мешали ветки деревьев и частично задернутые шторы на окнах. Да и расстояние было приличным — метров пятьдесят, не меньше. Женщина несколько раз нагнулась, по всей видимости, что-то поднимая с пола, и вернулась в дом.

Мне чертовски захотелось убедиться, что эта женщина — именно Филатова. Короткими перебежками, прячась за стволами деревьев, я приблизился к дому. На веранду больше никто не выходил. Я завернул за дальний от дороги угол. Во втором от меня окне горел свет. Я прикинул, что если подойти к нему, то моего роста будет вполне достаточно, чтобы увидеть, что творится в комнате.

Я подкрался и осторожно заглянул. Женщина стояла ко мне спиной у противоположной стены, наклонившись к дивану, и что-то быстро делала руками. Что именно, я не мог понять — мешал большой круглый стол посередине комнаты. Так же я пока не мог понять — Филатова это или нет.

Зато одно я понял абсолютно точно — на дальнем от меня краю стола лежал маленький дамский пистолет.

Перед глазами моментально всплыла картина убийства Котовой. Сердце бешено заколотилось, словно этот пистолет уже направили на меня. Я отступил на несколько метров и, стараясь не шуметь, спрятался за толстый ствол сосны, растущей в окружении густого кустарника. Теперь я был уверен, что из окна меня увидеть невозможно. Переведя дыхание, я выглянул из-за дерева. Женщина выпрямилась, быстро повернулась, взяла со стола пистолет и сунула его под ремень джинсов, задрав край свитера.

Я снова спрятался за дерево.

Это была Филатова. Так же, как и утром, я не мог ошибиться. Ящик пива мной был заработан совершенно честно.

— «Первый», я «четвертый». Объект в комнате выходящей окнами к лесу, — неожиданно услышал я совсем рядом приглушенный голос. — Ведет себя спокойно. Действуем по варианту «окно-дверь». Вы готовы?.. Что?.. Вроде одна… Нет, оружия не видно… Жду вашей команды…

— Ну что, тушканчик, смотаться хотел? С нами такие номера не проходят! — Дворецкий выскочил из машины и подбежал к Бруевичу, стоящему рядом с «Ниссаном» с широко расставленными ногами. Рядом, с автоматами наготове, находились два постовых милиционера, один из которых только что закончил его обыскивать и сложил бумажник и документы на капоте машины. Через затонированные стекла Юра разглядел на заднем сиденье скомканный белый халат. — А еще говорил, что профессиональный долг — превыше всего. Гиппократ бы тебя за это по головке не погладил.

Дворецкий ловко завернул ему руки за спину, защелкнул наручники, повернул к себе лицом и увидел, что Бруевич бесконечно испуган. Он часто и неровно дышал, взгляд не мог зафиксироваться в одной точке, щеки так дергались в нервном тике, что казалось, он панибратски подмигивает окружающим его милиционерам.

У Дворецкого была своя, редко дающая сбои, методика выбивания показаний из до смерти перепуганных задержанных подозреваемых.

— Здравствуй, Маша, я — Дубровский… — Юра сделал движение губами, словно поцеловал Бруевича. — Если хочешь, можешь сохранять молчание. Но не советую! И предупреждаю сразу, ты хотел меня кинуть, а я этого очень не люблю. А теперь пошли! — И повернувшись к постовым милиционерам, добавил: — Спасибо, ребята, отлично сработано! Мы сейчас тут до одного местечка доедем, а на обратном пути «Ниссан» заберем. Вы уж присмотрите пока…

Я чувствовал себя в совершенно дурацком положении.

От омоновца, детины метра два ростом, в темной камуфлированной форме, черной вязаной шапочке, натянутой до шеи и с прорезями для глаз и рта, с короткоствольным автоматом меня отделяли только густые кусты.

Скорее всего он появился из-за другого угла дома и теперь стоял чуть в стороне между мной и окном, в котором горел свет.

Меня он не замечал. Но от этого легче не становилось. Если начнется перестрелка, еще не хватало, чтобы меня задела какая-нибудь шальная пуля.

Позвать его и сказать, что я свой?

Пока я буду объяснять, он успеет сделать со мной очень многое и мало для меня приятное.

Я стал заложником собственного любопытства.

— Вылезайте! — Дворецкий ткнул Бруевича головой в переднюю панель, расстегнул наручники и открыл дверь с его стороны. Петренко с заднего сиденья с интересом наблюдал за развитием событий. — Вылезайте, кому говорят!

— Что вы от меня хотите? — впервые за время задержания подал голос Бруевич. Пока отъезжали от поста и сворачивали на малозаметную лесную дорогу, Дворецкий и Петренко тоже не проронили ни слова. Нагоняли страха.

— Вы нам больше не нужны. — Спокойным, равнодушным и холодно-официальным голосом ответил Дворецкий.

— Вы… Вы меня отпускаете? — Бруевич с опаской посмотрел на окружающий машину лес.

— Вылезайте, не задерживайте нас.

— То есть я свободен? — У Бруевича появились заискивающие нотки. Он попытался заглянуть Юре в лицо.

— Причем абсолютно. — В голосе Дворецкого не прибавилось никаких новых интонаций. Правой рукой, не торопясь, он залез себе под куртку, из наплечной кобуры достал пистолет, снял его с предохранителя, передернул затвор и направил на Бруевича. И неожиданно выкрикнул: — А ну пошел отсюда!

Бруевич в ужасе вжался в сиденье.

— А зачем пистолет? — чуть слышно выдавил он из себя.

— Я же уже сказал, вы нам больше не нужны. — Голос Дворецкого снова стал спокойным и равнодушным. — Не нуж-ны, — по слогам повторил он. — Никакой ценности вы не представляете. К профессиональному долгу вы относитесь равнодушно. Вина ваша в двух, нет, в трех преступлениях, уже доказана. Тратить на вас время у нас нет никакого желания. В рапорте мы сообщим, что вы были застрелены при попытке к бегству. Давайте быстрее! У нас очень мало времени. Нас ждет Светлана Тимофеевна на Лесной Поляне. Она нам про вас уже все рассказала.