— Альфред! А это моя сестра.

Маскитов осклабился и любезно тряхнул руку. Девушка из вежливости понюхала розы, после чего бросила корзину на заднее сиденье, и молодые люди поехали.

На актера напало вдохновение. Он всю дорогу балагурил и тонко иронизировал над сентиментальностью в доску втюрившегося рэкетира. До Маскитова не доходило, а сестренка то заливалась журчащим смехом, то толкала актера локтем. Тем не менее оба очень четко запоминали дорогу и чувствовали, как за ними на приличном расстоянии следуют два мотоцикла.

Ровно через полчаса компания прибыла на место, и девушка не могла не вздрогнуть от мрачного вида железных ворот и глухого бетонного забора под колючей проволокой. Ведь она тут уже была. Актер с нескрываемым любопытством поглядывал по сторонам, и ничто не обошло его внимание: ни огромные черные собаки, звенящие цепью в глубине двора, ни двое шкафообразных парней, покуривавших у ворот с пистолетами на поясе, ни мощная сигнализация, которой был обнесен этот дом. Во дворе уже стояло несколько иномарок, и из двухэтажного дома с колоннами доносилась блатная музыка.

Остановив машину, Маскитов тут же поспешил выпрыгнуть и открыть даме дверцу. Дама уткнулась в розы, чтобы подавить улыбку, а актер закатил глаза.

Когда они поднялись в полутемную гостиную, где уже было несколько мужчин и женщин, девушка тут же определила, что здесь собрался редкостный сброд. Мужчины сплошь из рода аля-лопахиных, из-под модных костюмов которых пробивалась полузвериная сущность, женщины одна вульгарней другой, в полуобнаженных платьях и с фантастическими причесонами. Юная гостья сразу ощутила на себе сальные взгляды.

Зала была огромной и щедро устелена толстыми коврами. Девушка узнала и ее. Но картин на стенах уже не было, а вместо них висели роскошные светильники из чешского стекла. С потолка свисала огромная театральная люстра. Из угла вопил магнитофон. Посередине стоял стол а ля форшет, но в отличие от европейского, на нем, кроме бутербродов и салатов, были еще фарфоровые кастрюли с дымящейся ухой из осетрины. Вообще, стол был завален весьма разнообразно: от диковинных африканских фруктов до малосольных огурцов.

Гости сидели в креслах, переговаривались, покуривали и опустошали свои рюмки. Серега не без тревоги замечал, как мужская половина обволакивает недобрым взглядом его дорогую «сестренку». Когда подопьют, будет трудно, подумал он и пожалел, что послушал Рахметова и не взял с собой пистолет.

Маскитов, прежде чем усадить гостей в кресла, подвел их к хозяину дома, Канаеву. Про него тоже инструктировали. Он был кем-то вроде крестного отца. Именно Канаева актер опасался больше всего. Его же милая коллега не опасалась никого.

Крестный папа был среднего роста, лет сорока пяти, лысый, толстый и несколько обрюзгший от бесконечных пьянок. Папа долго чмокал ручку новоявленной, и нечистый взгляд его говорил, что он желает такую же кралю. При этом Серега думал, что неплохо бы слинять отсюда до того, как хозяин напьется.

Маскитов глядел на свою гостью обожающими глазами, и счастливая улыбка ежеминутно озаряла его неотесанную физиономию. Он петухом гарцевал вокруг ее кресла и, угощая даму шампанским, сам пил рюмку за рюмкой.

Впрочем, в какую-то минуту пить начали все, словно объявили «на старт, внимание, марш!» Пили жадно, много и без разбора. При этом пихали в рот все подряд, неаккуратно роняя крошки на собственные рукава и бархатные юбки дам. По мере того как шло время, эта великосветская орда все более теряла первоначальный облик. Мужчины делались пунцовыми, женщины все более развязными. Многие уже не пользовались вилками, стоя у стола, и лазили в тарелки руками, а потом их облизывали или обтирали о штаны. И чем больше вечеринка превращалась в общенародную попойку, тем наглее и сладострастней становился взор Канаева. Весь вечер не сводил он с девушки глаз, и Серега был начеку. Единственно, что не давало актеру повода для паники, железное спокойствие коллеги.

Наконец, когда быстрые танцы с визгом и задиранием юбок миновали и потные гости попадали в кресла, Маскитов пригласил мадемуазель на медленный. Он был уже достаточно пьян и совершенно обалдевал от ее юного запаха. Влюбленный бандит ухватился за девичью талию, как за нечто священное и ощутил, как у него изнутри рвется наружу что-то небывало героическое. Это удивляло его. Она же едва сдерживалась.

— Это ваши друзья? — спросила девушка, отворачиваясь от пьяной физиономии.

— Это все козлы! — ответил он. — А вон тот, что мнит из себя крутого мафиози, всем козлам козел!

Маскитов кивнул в сторону Канаева, и Софье стало не по себе. К этому времени в гостиной уже было достаточно оживленно. Гости шумно переговаривались, пытаясь перекричать магнитофон, кое-откуда уже доносилась откровенная матерщина, а некоторые мужчины, не стесняясь присутствующих, тискали хохочущих женщин. Гостья делала вид, что ничего не замечает, а лицо Маскитова изображало отвращение.

— Как меня все это забодало, — вздохнул он сердито. — С кем мне приходится общаться по долгу службы.

— А где вы служите? — неловко спросила девушка.

И Маскитов не мог не улыбнуться ее вопросу. Немного помолчав, он серьезно ответил:

— Возглавляю один инвестиционный фонд.

Маскитов действительно мечтал открыть подобную контору, куда бы люди несли свои сбережения сами и при этом холуйски заискивали. Все-таки те ребята оказались поумней. А вот он немного припоздал.

— Но ведь все инвестиционные фонды — сплошное жулье, — ужаснулась девушка и даже негодующе отпрянула от него.

— Что вы! — заверил он добродушно. — У нас все честно. Вкладчики очень довольны!

Маскитов улыбался ее детской наивности и думал, что когда увезет ее на острова, то сделает все возможное, чтобы она никогда не узнала, чем пахнут настоящие деньги?

— Но, сказать откровенно, я не возражаю против таких фондов, которые прикарманивают деньги вкладчиков, — произнес он мягко. — Ведь, по совести сказать, не фонды обманывают людей, а это люди обманывают сами себя. Люди не хотят работать, а хотят, чтобы за них работали другие.

— Что вы такое говорите! — воскликнула девушка, делая ужасные глаза.

— Да-да, Софьюшка! Люди должны сказать спасибо таким компаниям, которые учат уму разуму. Учение, как известно, стоит дорого. Ведь эта наша национальная тупость расплодила жуликов подобного рода.

— Да это же гнусно! — топнула ножкой гостья, и в ее глазах блеснули слезы.

— Но я в поте лица зарабатываю деньги, — заверил бандюга, — и зарабатываю немало.

Тут Маскитов не выдержал и стал отвратительно хвастать про то, какую бешеную прибыль можно иметь благодаря талантливой постановке дела, и что у него трехэтажный коттедж в городе, но он еще строит белокаменный дворец за городом, да такой, что канаевская вилла по сравнению с ним — жалкий сарай и что у него тут все схвачено, куплено и содержится под строгим контролем.

Девушка слушала затаив дыхание и своим наивным хлопаньем ресниц поощряла его откровенность. А хвастун не мог остановиться и продолжал бить кулаком в грудь, что деньги ему валятся на голову сами. Вот скоро, к примеру, ему на счет упадет миллиард.

— Так уж сам и упадет? — недоверчиво покачала головой гостья.

— Сам! — воскликнул пьяно Маскитов, выкатывая глаза и снижая голос до шепота. — И упадет не позднее, чем послезавтра…

На этом моменте Серега заметил, как сильно побледнела девушка, как быстро поднесла ко лбу ладонь и безжизненно закатила глаза. Случилось что-то из ряда вон выходящее, — смекнул актер и ветром вылетел из кресла.

8

За всем этим хозяин наблюдал очень внимательно и, разумеется, догадывался, что гости Маскитова не так просты, как кажутся на первый взгляд. А когда милашке сделалось плохо, Канаев насторожился, догадавшись, что здесь что-то не то. Последнюю сцену, с вынесением гостьи из залы, ему досмотреть не удалось: помешал вошедший банкир из старой гвардии. Канаев всей душой ненавидел Маскитова. Старая гвардия была милей, но Маскитова активно поддерживал центр, и именно на него в Москве ставили основную ставку. Маскитовы были из тех, кто не только дышали в затылок, но уже и грубо наступали на пятки. Эти втрое ненасытнее, поскольку из босяков. Для таких нет ничего святого.