— Молодец.

— Ацетон?

— Собака. Как же не задохнулась?

— Ацетон, лодырь, могилу вырыл неглубокую.

Они знали, что говорят не о главном: собирался, буквально копился материал на директора кладбища, берущего взятки за могильные места, за право на подхоронку к родственникам, за землю песчаную или глинистую, за оградки и гробы… Кладбищенская мафия. На горе делались большие деньги. Не зря бандиты крестили ребенка в кладбищенской церкви — друзья директора.

— Распустил ты их, — вздохнул Леденцов.

— Кого?

— Усопших.

И как довесок к собаке, вылезшей из могилы, майор прочел выдержки из рапортов и донесений. Оладько хмыкнул:

— Обычная кладбищенская кутерьма.

— Неужели обычная?

— Товарищ майор, в еженедельнике напечатана история покруче. В Перу мумия изнасиловала женщину.

— Нетрезвая?

— Кто, мумия?

— Нет, женщина.

— Статья называется «Разбуженная страсть вождя инков». Женщина, археолог, открыла гробницу… Мумия сзади и прыгнула. Археолог упала, на нее навалились кости, запах тлена, содрали одежду. Чувствует, что насилуют. И потеряла сознание. Очнулась седой.

— И что? — заинтересовался Леденцов.

— Женщину обследовал психиатр — норма. Обследовал гинеколог: не только факт полового контакта, но и беременность.

— Ну, тогда Троицкое кладбище — райское местечко, — заключил Леденцов.

Приемная начальника отдела специсследований никого не принимала — ученые не шли. Главным образом, из-за отсутствия ассигнований. Впрочем, одного принимала постоянно — младшего научного сотрудника Игоря Аржанни-кова. Он вошел своей походкой вразвалочку: казалось, вот-вот повалится то на один бок, то на другой, да вовремя подставлял ноги. Эльга поморщилась:

— Игорь, ты родился в деревне.

— Я родился в нашем городе.

— В деревне ты бы прижился.

— Это почему же?

— У тебя походка кулацкая.

— Эльга, я демократ.

— С какого же боку?

— Меня еще на первом курсе исключили из комсомола.

— Рисуешься? Ты делал товарищам курсовки за деньги, тебя сперва излупили, а потом исключили из комсомола.

— Я внедрял рыночные отношения, — упрямо повторил Аржанников и насыпал перед ней холмик шоколадных конфет.

— Придется сделать кофе, — вздохнула Эльга.

Они перешли в часть комнаты с плетеной мебелью. Игорь одернул свитер цвета преющего салата — радушие секретарши его удивило. Кофе именно для него? Не из-за конфет же.

— Эльга, когда я разбогатею, подарю тебе букет гладиолусов с кофейным запахом.

— Разве такие есть?

— Вывели в Молдавии.

— И когда ты разбогатеешь?

— Мне кажется, что в этом году.

— Почему именно в этом?

— Год выглядит, как денежная сумма — 2000.

Эльга знала, что Игорю не разбогатеть, как, скажем, ее записной книжке не стать компьютером. С такими-то круглыми и глупыми глазами, в таком свитере, выуженном из болота… Ему в прошлом году выпала редкая удача поехать на стажировку в Париж — молодежь разбежалась, и послать было некого. Игорь отказался, занявшись продажей какой-то бронзовой чеканки. Воробей в руке для него оказался дороже синицы в небе.

— Игорь, дело не только в деньгах.

— А в прошлый раз ты держала речь о дорогих ресторанах, иномарках и загрантурах.

— Разве я влюбилась в Лузгина за деньги?

— За сексапильность? — усмехнулся Игорь.

— Понимаешь… Он выделяется из стада.

— Внешностью.

— Нет, перспективой.

— Ему сорок. Открытия делаются в молодом возрасте. В Германии профессора после пятидесяти гонят на пенсию.

— Лауреаты Нобелевских премий — мальчики?

— Лузгину до Нобелевской далеко.

— Игорь, мужчина не бывает молодой или старый, хороший или плохой. Мужчина или сильный, или слабый.

Эльга распахнула окно, впустив в приемную весну, точнее, уже лето — первое июня. Аржанников смотрел на девушку, на ловкость рук, заваривавших кофе; на светлые волосы, пушившиеся по-летнему согласно первому июня; на зеленые глаза, спокойные, без электрической искры… Но больше смотрел на разрез юбки, в который нет-нет да и выглянет нога выше колена. Тогда по телу Игоря тоже пробегали электрические искры. Какие там искры — киловатты шарахали в голову.

— Игорь, как твоя мама?

— Слабеет.

— А Ираида?

— Без колдуньи давно бы умерла.

Эльга придвинулась и посмотрела, как ему показалось, жалостливо. И спросила почти томно, от чего он еле удержался от движения бросить руку на приоткрывшееся колено:

— Игорь, ты мне друг?

— Больше чем.

— Тогда выполни просьбу.

— Любую!

— Достань одну жидкость.

— Реактив?

— Нет.

— Скажи формулу.

— Аш два О.

— Вода?

— Да, приворотная вода.

Аржанникову показалось, что он не расслышал. Или ее любимый Лузгин затеял серию каких-нибудь выпендрежных опытов с какой-то особой водой? Все-таки он переспросил:

— «Тяжелую» воду?

— Нет, приворотную.

— И что она к чему приворачивает?

— Человека к человеку.

— Побывала у Ираиды? — догадался он.

Эльга кивнула. Игорь понял, кого к кому хочет она приворотить. Отвечать отказом не хотелось:

— Эльга, эта вода продается в церкви?

— Нет.

— Где же ее берут?

— Приворотная вода — это вода, которой обмыли покойника.

— Да она еще жива! — возмутился Аржанников.

— Кто? — удивилась Эльга.

— Моя мама…

— Дурак, разве я прошу воду из-под твоей мамы?

— А из-под кого же?

— Из-под любого покойника.

— У меня нет знакомого покойника.

Концентрические бороздки вокруг его глаз разбежались, отчего глаза заметно вылупились. Он залпом выпил кофе, протестуя против такого разговора.

— Друг? — усмехнулась Эльга, и ее радужку пронзила мимолетная вспышка.

— Ну где я возьму эту воду, где? Идти на Троицкое кладбище и в часовне искупать труп?

— Сходи в морг и выпроси у теток, обмывающих усопших.

— Так они и дали!

— Заплати.

— Меня отправят в психушку.

Говорят, что любовь выражается в словах, взглядах, поступках… Эльга считала, что любовь выражается только одним — прикосновением. И она прикоснулась губами к худо выбритой щеке младшего научного сотрудника — его прошибло что-то вроде судороги. Осипшим голосом он пообещал:

— Сделаю. Но, по-моему, это уже черная магия.

В жалобах граждан обязан разбираться прокурор района со своими помощниками, коих несколько. Дело следователя — расследовать уголовные преступления, а не расшифровывать строчки или, чаще всего, старушек. Но Рябинин входил в ситуацию: нет опытных кадров. Работают студенты-заочники, пенсионеры, домохозяйки, когда-то учившиеся на правоведов. Прокурора по общему надзору, которому и следовало бы рассматривать эту жалобу на колдунью, привел сюда путь зигзагистый: после юридического факультета окончил Высшую партийную школу, в перестройку начал преподавать в каком-то лицее Закон Божий, объяснив этот перепад просто — у Ленина тоже было христианское учение. И прокурор района счел нужным передать жалобу самому опытному — читай, самому старому — следователю.

Рябинин думал: что колдунья с первого раза не явится. Она вошла в его до неприличия маленький кабинетик минута в минуту и положила на стол паспорт с вложенной в него повесткой. Взяв чистый лист бумаги — не допрос, — Рябинин записал анкетные данные, удивившись ее возрасту: тридцать шесть. Маловато для колдуньи. Или паспорт подделала, или омолодила себя колдовством.

Начал он издалека:

— Ираида Афанасьевна, на вас систематически поступают жалобы от граждан. Пачка заявлений. Например, соседка сообщает, что вы звоните ей по телефону и того… шипите.

— Шиплю?

— А потом приходит счет на большую сумму за междугородный разговор.

— О счете пусть поспрашивает сынка.

На лице вызванной не дрогнула ни единая клетка. Гладкая кожа почти с глянцевым блеском. Сколько же положила всяких кремов и белил?