На пороге, то есть на том месте, где должна быть четвертая стена, появился рабочий из отдела механика.

— Витальич, спиртяшки не найдется?

— Я им не пользуюсь.

— Пойду в бухгалтерию.

— Там-то откуда спирт?

— Если наука, то спирт должен быть у всех…

Эльга взяла пустую чашку и пошла с той же гордостью и осторожностью, словно кофе осталось налитым до краев.

Ирина Владимировна вернулась из магазина, вернее, из магазинов. Она не работала. Разве ходить по магазинам и вести домашнее хозяйство не работа? Женщин уравняли с мужчинами. Правильно. Но это совсем не значит, что женщина должна делать мужскую работу: руководить фирмами, водить самолеты, служить в милиции и заседать в Думе.

Прежде чем сесть в лифт, она глянула в почтовый ящик. Какое-то извещение. Наверно, счет за междугородный разговор — Виталий умудрялся вести телефонные беседы из дома, из автомобиля.

Поднявшись в квартиру и освободившись от покупок, Ирина Владимировна глянула в извещение — на какую кругленькую сумму? Никакой суммы не значилось. Вместо нее стояли три крупные буквы — КВД. Почтальонша ошиблась ящиками и бросила им чужую бумажку.

Но адрес правильный. Не только адрес — бумага адресована личной ей, Ирине Владимировне Лузгиной. Уведомление. Из КВД. В скобочках давалась расшифровка: кожно-венерологический диспансер.

Чувство тревоги… Нет, еще не тревоги, а предтревоги, что ли, коснулось ее висков. Подобные состояния с ней бывали не в опасных ситуациях, а просто в дискомфортных: на приеме у врача, в кабинете чиновника, при ссорах. Она прочла текст, набитый черными, словно вымазанными сажей, буквами.

«Вам надлежит явиться в районный КВД для излечивания сифилиса, которым вы заразились от супруга. В случае неявки будете подвергнуты принудительному приводу с милицией».

Ирина Владимировна даже не испугалась: пугает то, что укладывается в сознание. Она смотрела на повестку, как смотрела бы на космического пришельца. Какой сифилис, какой супруг? Виталий? Дурь.

Но черные, сажистые буквы, вдавленные в бумагу, вдавились и в сознание. Этому помогало время: чем дольше смотрела в текст, тем он больше обретал смысл. Что?.. Виталий болен венерической болезнью? Заразил ее? И теперь приглашают лечиться? Почему же Виталий ничего не сказал? Впрочем, такое разве говорят.

От кого же заразился? Брифинги, симпозиумы…

Ирина Владимировна принялась ходить по квартире с какой-то маниакальной тщательностью, словно высчитывала квадратную площадь. Из большой комнаты в маленькую, из маленькой в переднюю, из передней на кухню — и опять в большую. Любая семейная женщина втайне готова к ударам судьбы: к болезням, к измене мужа, к потерям близких, к смертям… Не избежать. Но с одним условием — не теперь, не сейчас, потом, когда-нибудь.

Что же делать? Звонить мужу? Зачем? Спросить, не болен ли сифилисом? Нет, позвонить подруге…

Она набрала номер ее нового рабочего телефона:

— Людмила, что не заходишь?

— Как? — даже охрипла подруга. — Вчера же у тебя чай пили…

— Ах, да. Мы Виталия ждали, а он задерживался. Странно, не правда ли?

— Что странно?

— Поздно возвращается.

— Ирина, у него работа ответственная.

— Задерживается не из-за работы, а из-за этих… современных коллективных закусок. Как они?..

— Шведский стол?

— Нет, иностранное выражение…

Ирина Владимировна позабыла не только иностранные, но и русские выражения. Людмила подсказала:

— Ланч?

— Нет, когда друг против друга…

— Брудершафт?

— Когда едят стоя. Слово вроде торшера…

— А-ля фуршет?

— Да-да. В его фирме эти а-ля фуршеты с утра до вечера.

— Почему они тебя беспокоят?

— Вредно для здоровья.

Подруга ждала продолжения разговора, пробуя молчаливо понять цель звонка. Не по поводу же здоровья мужа? Ирина Владимировна выдавила странный вопрос:

— Люда, секретные сведения открыто посылают?

— Какие секретные сведения?

— Ну, не секретные, а не для общего пользования.

— Куда посылают?

— Без конверта. Ой, извини, позже позвоню…

Ирина Владимировна положила трубку. Как же сразу не обратила внимания? Текст напечатан не на бланке, а на листочке чистой бумаги. Ни одной типографской буквы. Ни марки, ни печати учреждения, ни штампа почты. Чье-то злое хулиганство.

Существование недоброй силы Ирина Владимировна почувствовала давно. Эта сила ни в чем не выражалась и никак не проявлялась. Только ощущение, что она таится по темным углам вроде паутины. Или она таилась в ее душе? И вот выползла. Впрочем, Ирина Владимировна была убеждена лишь в одном: этот витающий страх каким-то образом связан с мужем.

— Подлость недоброжелателя, — громко сказала она, скомкала бумажку и швырнула в мусорное ведро.

Виталий об этой гадости никогда не узнает.

Заместитель начальника отдела уголовного розыска РУВД майор Леденцов удивился толщине пачки рапортов по Троицкому кладбищу. Листки сжались плотно, словно их и не шевелили. Глянув на кофейник и удержавшись от втыкания его в розетку, майор принялся за чтение.

Негласный агент Ива сообщает. «На Троицком кладбище в графском склепе (фамилия графа стерта временем) постоянно живет бомж по кличке Ацетон. Промышляет сбором пустых бутылок, намогильными остатками пищи и оказанием мелких услуг живым гражданам. Похитил гроб, который не продал, а держит порожним по месту своего жительства, то есть в графском склепе. Видимо, использует в качестве кровати».

Леденцов восхитился бомжом, потому что вспомнил о проклятии фараонов. Когда вскрыли усыпальницу Тутанхамона, то, говорят, все участники экспедиции, двадцать один человек, скончались при невыясненных обстоятельствах и от невыясненных болезней. Ацетон спит в краденом гробу — уж не в использованном ли? — в графской усыпальнице и здоровехонек.

Из рапорта участкового инспектора. «Гражданка Витуш-кина, выгуливавшая на Троицком кладбище шесть собак разнопородных пород, оштрафована».

Леденцов, как самый старый оперативник — под сорок — и как заместитель, не только имел собственный кабинетик, но и держал индивидуальную кофеварку. Благодаря последней в кабинете толпились свободные оперативники, и даже подполковник забегал выпить чашечку кофе и матюгнуться. Воткнув-таки кофейник в розетку, Леденцов задумался о собаках. Дело в том, что капитан Оладько предлагал щенка, какого-то бордер-колли. Леденцову, неженатому и одинокому, собака бы не помешала, да кто ее будет выгуливать во время суточных отсутствий?

Негласный агент Ива сообщает. «Некоторые рабочие кладбища (могильщики), а также кладбищенский сторож сигнализируют, что ночами как меж могильных холмов, так и меж крестов наблюдаются тени. Очевидцы отмечают их неустойчивость, то есть колебаемость. Случайно заночевавший на кладбище гражданин Могилевских, кандидат химический наук, эти тени видел и подтверждает — колеблются».

Леденцов был убежден, что кандидат химических наук Могилевских заночевал на кладбище не случайно, а по причине употребления спиртных напитков. После чего увидел тени, а уж колебаться теням положено.

Из рапорта участкового инспектора. «Несмотря на принимаемые меры, с наступлением теплых дней Троицкое кладбище стало местом злачных попоек. В ночь на девятое мая сего года группа девиц, сгруппировавшись вокруг креста из черного камня, всю ночь пили вино «Монастырская изба» и читали стихи. На вопросы патруля объяснили, что поминают поэтессу Марину Цветаеву. Покинули кладбище только после того, как сержант объяснил, что эта могила не поэтессы Цветаевой, а фрейлины двора Ее Величества Львовой Ангелины Самсоновны».

Леденцов вспомнил, как много девиц покончило жизнь самоубийством на могиле Есенина. Да что там былые времена… После гибели в Петербурге эстрадного певца Цоя число самоубийств в городе подскочило втрое.

Негласный агент Ива сообщает. «Бесформенные тени, которые колебались по ночам, обрели форму и были опознаны. Они оказались экстрасенсами, искавшими удобную точку общения с Мировым Разумом. Почему Мировой Разум выбрал Троицкое кладбище, экстрасенсы умалчивают».