– Этим-то он и ценен, – согласился Брюэр. – Ни у кого другого нет таких отметин.

– И вы понятия не имеете, откуда он родом?

– Откуда бы ни был, только не с Прародины, – рассмеялся Брюэр. – Но не рассказывайте никому об этом, иначе я разорюсь.

«Нет, конечно, не с Прародины», – подумал Чаттен. Лишь те люди, которым нравилось верить в чудеса и мифы, все еще цеплялись за эту старую легенду. Он и сам, когда был ребенком, верил в нее. Восхитительная легенда, и очень жаль, что в ней нет ни капли правды. Но такова плата за взросление – тебе приходится отказаться от многих прекрасных вещей.

Легенда утверждала, что изначально единая раса людей жила на одной планете. Этот мир и его жителей описывали по-разному, в зависимости от того, кто пересказывал историю, но главной во всех вариантах оставалась уникальность человеческой расы, возникшей на единственной планете среди бесчисленных миров Галактики.

Эти люди были мудры и всемогущи. Они строили огромные корабли и летали между звездами, колонизируя одну дикую планету за другой, ставя их на службу человечеству. Легенда говорит, что тогда наступил золотой век человеческой расы, потому что колонии росли и превратились в империю, охватывающую все миры, и все люди были братьями, объединенными общими традициями и верностью Прародине, с которой они происходили.

Но прошло время, люди разных колоний утратили признаки общности, приспосабливаясь к условиям своих миров, они различались цветом кожи, ростом и телосложением, говорили на множестве различных языков. Они забыли о том, что когда-то были братьями, начали воевать между собой. Великая Золотая империя погрузилась в эпоху хаоса, когда жители колоний скатились в варварство, а звездолеты ржавели без дела, потому что никто не знал, как управлять ими. И даже от самой Прародины осталась лишь легенда, которую пересказывают друг другу люди на бесчисленных, разбросанных по всей Галактике мирах.

Даже на звезде, называемой Солнце, которая, если верить легенде, находилась у самых границ империи, так что о ней здесь должны были позабыть в первую очередь, даже на планете Земля, иначе Солнце-3, сохранились следы этой древней истории. Она предлагала простой и изящный ответ на загадку, приводившую в недоумение еще первых переселенцев с Земли к другим звездам, – а именно о том, почему во всем обжитом космосе преобладают гуманоидные расы.

Слишком простой и изящный ответ. Империя и Прародина были всего лишь красивой сказкой. Те, кто верил в них и искал доказательства их существования, напоминали древних землян, убежденных в реальности Атлантиды.

Так что Лугач не мог происходить с Прародины, но мог родиться на любой из приблизительно двух десятков планет, где природные условия способствовали появлению такого своеобразного оттенка кожи, по крайней мере, у части населения. Однако этот вывод ничуть не облегчал задачу.

– Но землянин знает, откуда он родом, – заявил Чаттен.

Брюэр вопросительно посмотрел на него.

– Он говорил с Лугачем. Не на всеобщем языке, а на каком-то особенном.

– Это ничего не доказывает, – отмахнулся Брюэр. – Лугач ведь не ответил ему, правильно? Землянин мог заговорить на этом языке просто на удачу. – Он покачал головой. – Сомневаюсь, что Лугач знает этот язык. Даже его имя вытатуировано на всеобщем. Думаю, тот, кто это сделал, хотел, чтобы Лугачу не пришлось привыкать к новому имени всякий раз, когда он окажется в новом окружении.

– Самое удобное место, чтобы написать его, – заметил Чаттен. – На тыльной стороне кисти. И как примечательно, что он сидит здесь уже целый час, уставившись на свои руки.

– А на что ему еще смотреть? – рассмеялся Брюэр. – Джо, у вас слишком богатое воображение. Вам нужно заняться цирковым делом.

– О нет! – вмешалась Бетта на удивление резким тоном. – Джо – прирожденный звездный бродяга.

– Был раньше, – уточнил Чаттен. – Одному богу известно, кто я такой теперь. Там, куда мы летим, наверняка есть Палата космолетчиков.

– Что ж, мы готовы подтвердить им ваши слова, – заверил его Брюэр. – У вас не должно возникнуть трудностей.

– Надеюсь, – без особого энтузиазма ответил Чаттен.

Бетта вычеркнула из маршрута еще два названия, и Брюэр взревел от негодования. Они опять начали препираться. Чаттен вновь посмотрел на серебристую паутину на темном лице Лугача. Она напоминала обычную татуировку, но все-таки чем-то отличалась. Она также походила на старые, давно зажившие крохотные шрамы, но отличалась и от них. Она выглядела как таинственное послание, замысловатый рисунок – ну хорошо, она могла оказаться чем угодно, тем, что вы сами захотите в ней увидеть. Мысли Чаттена вернулись к старинной легенде.

Лугач по-прежнему сидел и смотрел на свои руки.

Чаттен вздохнул. Старинные сказки. Мечты и фантазии. Ничего больше.

И все же землянин дважды пытался похитить Лугача. Возможно, он попробует еще раз.

Что ж, всему этому есть простое объяснение. Землянин – тоже сумасшедший. Все правильно, это было заметно по его лицу. Человек явно одержим навязчивой идеей. Что бы он ни думал о Лугаче, во что бы ни верил – это вовсе не обязательно правда.

И лучшее, что можно сделать, – просто забыть обо всем этом.

Ведь так просто – взять и забыть. Чаттен все еще был беспомощен, как котенок, так что ему оставалось только прикрыть глаза. Голоса Бетты Брюэр и ее отца стали отдаляться, слившись с размеренным гудением генераторов «Веселого Эндрю» и едва различимым металлическим поскрипыванием и потрескиванием самого корабля.

Немногочисленные, принадлежавшие цирку животные размещались в центральном грузовом трюме, и из вентиляционной трубы иногда доносилось их сонное ворчание, а также случайные вспышки недовольства или ярости. Члены труппы непрерывно сновали по жилому отсеку – двадцать два человека, включая повара и его помощника, дрессировщика и его ассистента, подсобных рабочих и артистов, но не считая корабельной команды, обитавшей на верхней палубе.

Артисты, как заметили Чаттен, либо были совсем юными, только начинающими карьеру, либо, наоборот, пожилыми и карьеру заканчивающими, либо людьми средних лет, смирившимися с фактом, что уже никуда не уйдут отсюда. Они превратили жилой отсек в некое подобие многоквартирного дома, заселенного детьми разного возраста и цвета кожи. В коридорах постоянно раздавались шум голосов и топот ног, а также звуки самой разнообразной музыки.

«Не такая уж и плохая жизнь, – сонно подумал Чаттен, – если у тебя нет особых амбиций и ты не боишься однажды разориться». Однако сам он хотел лишь поскорей вернуться на «Феб» и проснуться на своей старой привычной койке.

Неожиданно кто-то вскрикнул – пронзительным, полоснувшим по нервам, до смерти испуганным голосом.

Чаттен резко выпрямился, так что потревожил рану и едва не потерял сознание от боли. Бетта тоже вскочила и побледнела как мел. Брюэр выругался, со смешанным выражением испуга и недовольства, и посмотрел на дверь в коридор.

– Черт возьми, что там происходит? – потрясенно пробормотал Чаттен.

– Боюсь, что это Прик, – ответила Бетта.

– Прик?

Чаттен уже познакомился с этим пухлым маленьким минтаканцем, с кожей цвета сливочного масла. Он выступал с номером чтения мыслей и был добродушен и ленив, словно сытый ребенок. Чаттен поднялся на ноги, поморщившись от боли, и кинулся к двери:

– Нужно посмотреть, что с ним случилось. Может быть, это звери…

– Нет, – остановила его Бетта. – Все не так просто, как хотелось бы. Дело в том, что Прик – настоящий телепат.

– Как и большинство людей его расы, – заметил Чаттен, все еще встревоженный ужасом, прозвучавшим в этом крике. – Не представляю, что с ним могло случиться.

Он снова направился к двери.

В коридоре послышались шаги бегущего человека, мелкие, но тяжелые, и через мгновение в дверь влетел Прик. Его золотистая кожа посерела, вьющиеся каштановые волосы прилипли ко лбу, мокрому от пота. Обычно сонные глаза были теперь широко раскрыты, как у испуганного оленя.