Жуя и прихлебывая, человек вертел головой, размышляя над тем, что же тут произошло.

Судя по тому, что ни одной живой души не было, то произойти могло многое. Только ничего из того, что пришло в голову не объясняло того, что люди исчезли, а столько добра побросали. Вокруг лежала не только еда, лежало оружие — копья мечи, рассыпанные стрелы.

Жаль было уходить от мешков, но любопытство толкало его отойти подальше и посмотреть, что же тут произошло. Уж больно все более и более нелепыми становились предположения, что рождались в голове. Он понял это, когда сообразил, что ищет глазами следы трёхпалых лап, что свидетельствовали о пребывании на поляне дьявола Пеги или кого-нибудь из его подручных приспешников. Ум тщился хоть как-то объяснить тишину и разруху.

Присев на корточки перед полосой взрытой земли Эвин растер в пальцах прах. Земля не успела подсохнуть, липла к пальцам. Кто бы не оставил этот след он оставил его совсем недавно. Человек покрутил головой, выбирая оружие. Выбрать было из чего. Подобрав с земли копье, он оперся на него и тяжело передвигая ноги пошел туда, куда указывали сломанные ветки. Возможно, что ответ был как раз за кустами.

Тут запах недалёкого пожара смешивался с запахом раздавленной зелени и близкой воды. Волоча копье за собой он крался сквозь кусты, стараясь не треснуть сучком, не шевельнуть ветку. Нехорошо вокруг было и тихо так, словно не лес вокруг стоял, а раскинулось кладбище.

Через двадцать ползучих шагов Эвин вышел к воде. Это был один из притоков Эйбера — маленькая речушка, но одного взгляда на берег хватило, чтоб понять, что совсем недавно тут творились нешуточные дела. Вдоль всего берега, насколько хватало глаз, лежали люди. Он присмотрелся повнимательнее и понял, что, скорее всего, ошибается. Скорее всего, там лежали трупы — именно на такую мысль наводила их неподвижность. Десятка два трупов. Кто-то на берегу, а кто-то наполовину в воде.

Эвин не стал выскакивать на берег, а напротив, прилег в кустах и стал со всем вниманием рассматривать это удивительное поле боя.

Странным тут было многое.

Во-первых, те самые полосы взрытой земли. Отчетливо видно было, что они уходили с этого берега в воду и появлялись на другом берегу. Там они обрывались около откоса, словно тот, кто их оставил, одним прыжком преодолел высоту в четыре человеческих роста.

Второй странностью было то, что большая часть трупов лежала головами к этому берегу. Такое могло быть только если сила, умертвившая воинский отряд, появилась на том берегу и преследовала их до собственного лагеря.

Третьей странностью было то, что ни в одном из трупов он не увидел ни одной стрелы.

Вот этого-то быть никак не могло.

Что-то жуткое было во всем этом.

Получалось так странно, что… Выходит, что сперва три десятка человек неплохо вооруженных и обученных (дуракам и неумехам не доверят такого оружия, что лежало рядом с ними) что-то напугало так, что они разом, не помня ни себя, ни воинской чести бежали от появившегося на том берегу врага, а потом этот неведомый враг, каким-то неведомым оружием в один момент положил их так, как они бежали — одной шеренгой, не дав сделать лишнего шага. Сколько же для этого времени надо? Вздох? Два?

Да и интересно чем их так приложило? Случалось ему видеть людей, убитых сразу несколькими стрелами, но так чтоб безо всяких стрел… Да и по другому как? Секирой? Мечом? Только со своего места он не мог рассмотреть ни одной рубленой раны.

«Нда-а-а-а-а, — подумал Эвин. — Что-то больно много неведомого вокруг объявилось, хоть в три горла ешь, в три руки хватай…»

Он не почувствовал страха. Только растерянность. Как человек сведущий в военном деле он искал разумное объяснение и не находил его, а объяснять такую простую штуку как смерть чудом — глупость. Эдак можно зайти вообще неизвестно куда….

Противный берег почти не было видно. Он выходил к реке высоким обрывом и поэтому единственное, что удалось рассмотреть над желтоватым глиняным склоном — зеленую полосу кустов и черные на фоне светлого неба, безлистные ветки деревьев. Полоса зелени была не шире ладони, и за ней могло скрываться все что угодно.

Взгляд человека перебегал от покойников к верхушкам деревьев на том берегу и обратно. Некоторое время Эвин боролся с собой, но, не выдержав искушения, осторожно, то и дело оглядываясь, спустился вниз. Прячась за камнями, он подобрался к первым четверым, что лежали головами в воде. Мельком глянув им в лица, около которых вертелись мелкие рыбешки, отвернулся. Этим уже не поможешь, а вот остальные….

Шестерым следующим он тоже не помог. Склонившись над телами, он нашел у всех одно и тоже — в спине у каждого оказалось маленькая круглая дырка, словно кто-то, пустив в них стрелы, потом подошел и вытащил их. То, что кто-то пожалел свои стрелы, странным не было. Удивительным было другое. Он не взял ничего кроме них. Рядом лежало оружие, несколько кошельков, а ведь тела даже не переворачивали.

Не боясь перепачкаться в чужой крови, Эвин сунул в рану палец и не нащупал конца. Он перевернул труп и удивился еще больше. Какая стрела? Никакой стрелой тут не пахло. Маленькая дырочка в спине на груди превратилась в дыру, куда пролез бы и кулак.

Конечно маленькую дырку в спине мог бы сделать искусный пращник, но… Вот именно «но»! Откуда тут возьмется такой искусник, если пращами в Империи не пользовались уже лет двести. Она оставалась только у дикарей, но какой дикарь мог устрашить Имперских лучников, так, чтоб те бежали без оглядки, да вдобавок не утащить с собой в свое болото добычи?

Нет такого дикаря, и быть не может!

К тому же не в человеческих силах было метнуть такой маленький камушек с такой силой, чтоб он насквозь пробил панцирь, а панцирь на латнике был неплохой гариванской работы. Что могут такие панцири, Эвин знал по собственному опыту. Эта сталь выдерживала удар стрелы, пущенной, правда, из простого лука, с полусотни шагов. Он прикинул расстояние до берега. Тут, правда, было поменьше, но пробить насквозь… Нет. Невозможно.

Так ничего и не решив он пошел к крайним. Эти лежали друг на друге, словно прикрыли своими телами того, чьи ноги торчали из-под кучи.

Эвин бесцеремонно толкнул верхнего и услышал стон….

Из башенного окна хорошо было видно, как конный отряд с оранжевыми значками на копьях скакал на строй Императорской панцирной пехоты. Кони неслись лавиной, и до Императора долетел многоголосый вой, которым Зундская кавалерия пугала врагов. До первого ряда неподвижно стоящих пехотинцев оставалось не более полусотни шагов как они, повинуясь неслышной команде рассыпались и серией точных перемещений образовали прямоугольник, ощетинившийся во все стороны копьями. Стена копий, возникших на пули кавалерийского отряда блеснула колючим железным блеском и заставила лаву разделиться, обтекая пехотинцев слева и справа. Грохот копыт, ослабленный расстоянием, долетел до Императора и он с удовольствием ударил кулаком по стене.

— Молодцы!

— Это еще не всё, государь! — самодовольно отозвался Эсхан-хэ. — Смотри, смотри. Такого еще никто не может!

Конная лава еще продолжала обтекать пехотинцев, не решаясь приблизиться, как внутри прямоугольника родилось беспорядочное вроде бы движение, словно ветер налетел на колосящееся поле. По людским головам, остриям копий словно пробежала волна и из нее брызгами выскочило десятка два лучников..

— Игонганские лучники, — объявил Эсхан-хэ. — Три стрелы в воздухе. А четвертая — в сердце врага! Если тут был настоящий бой, то, считай, половины всадников уже не было бы.

Он стоял самодовольный, словно сам учил лучников стрелять, натаскивал их в иных полезных воинских приемах, и именно его попечением только и происходило это чудо. На глазах Императора лучники разом пустили стрелы, к каждой из которых была привязана красная лента и те на уровне голов всадников плотным роем ушли к окоему.