– Я расскажу вам подробнее о жизни и привычках Пола Кертиса, – сказал он хрипловато. – Слушайте внимательно. Жизненно важно, чтобы наши версии совпадали.

– Знаю. Говорите – я слушаю.

Пока он говорил, она стояла возле двери, прислонившись ухом к приоткрытой щели и прислушиваясь к любому звуку или шороху в проходе, чтобы сразу знать, если кто-то приблизится. Когда он закончил, Кэтрин кивнула.

– Хорошо. Думаю, я все запомнила.

– Надеюсь. А теперь вам лучше уйти, чтобы не подумали, что вы слишком много проводите у меня времени. Где сейчас Ги?

– Бриджит повела его на прогулку. Когда они возвратятся, я приведу его сюда и познакомлю вас.

– Хорошо. Еще одна вещь. Этот приемник работает? – Пол показал на ящичек в углу комнаты.

– Должен работать. Если только не вынули батарейки. Почему вы спрашиваете?

– Иногда мне надо слушать радио, чтобы принимать послания. Слушать Лондон запрещается. Поэтому я был бы признателен, если бы каждый вечер в районе семи часов здесь никого бы не было в пределах слышимости. Сумеете ли вы сделать это?

– Постараюсь. – Она открыла дверь, чтобы уйти, потом притворила ее опять. – Все будет в порядке, не правда ли?

– Надеюсь. – Его лицо было серьезным. Ее охватила паника! Что она натворила?

– Что вы хотите этим сказать – надеюсь?

– Кэтрин, вы так же хорошо знаете, как и я, что в этом деле не существует никаких гарантий. Мы занялись опасным делом. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы уберечь вас от несчастья, но задание я выполнить обязан.

– Но вы обещали! Вы сказали… – Неожиданно она рассердилась.

– Я сказал, что проявлю осторожность. Это самое большее, что я могу сделать. Но подумайте об альтернативе. Если мы так или иначе не покончим с немцами, то ничего, что мы ценим в западном мире, не будет стоить и ломаной спички. Вот такие дела.

– Я думала об этом. Но мне вдруг стали понятны взгляды Шарля. По крайней мере, нам надо остаться в живых!

– А как же со всеми невинными людьми, которые уже погибли?

– Пока что я не знаю лично никого, кто погиб, – правда.

– Вам повезло. – Он тут же вспомнил Гери и малютку Беатрис, и эти воспоминания окрасили горечью его голос.

– А как же Гийом и Луиза, Селестина, Ги? Прежде всего Ги?

Он взял ее за руки.

– Вы делаете это ради Ги. Запомните это.

Пол думал успокоить ее своим прикосновением, не догадываясь, что пробуждало в ней оно. Кэтрин вся напряглась, почти окаменела.

– Я не отступлю, – прошептала она сквозь стиснутые зубы, – потому что вы загнали меня в угол, и теперь я не могу поступить иначе и погубить все дело. Но я хочу сказать лишь одно – лучше, если все обойдется без последствий. Будет значительно лучше.

Она выдернула руки и выбежала из комнаты.

В своей комнате Кэтрин попыталась собраться с мыслями. Ее всю трясло, к горлу подступали слезы. Как посмел этот человек поставить ее в такое положение? Как посмел он навлечь на всех них такую страшную опасность? Она ненавидела его – ненавидела его самоуверенность и то высокомерие, с которым он полагал, что великая цель оправдывает любой риск. Он использовал в качестве пешки в игре не своего ребенка. Не свою семью он тянул под расстрел.

Кэтрин закрыла руками глаза, стараясь развеять кошмарные видения, заменить их более светлыми мыслями – о Франции, которая вернет былую славу; о безопасном и счастливом доме; где она будет воспитывать сына; о наследии, на которое он может рассчитывать, если не станет простым рабом чужеземного режима.

Но ей никак не удавалось освободиться от неприязни, которую она испытывала к мужчине в соседней комнате, испытывала не только потому, что он поставил ее в такое безвыходное положение, но и потому, что пробудил в ней волну незнакомых и непонятных эмоций.

Что же, черт возьми, происходит с ней? Она винила Шарля и его семью за их отношение к нацистам, а теперь ей самой хотелось поступать так, – но она уже не могла этого сделать. Она презирала Шарля за его бездеятельность и в то же время ненавидела Пола за то, что тот действовал. Чего же она хотела?

Постепенно гнев Кэтрин улегся, осталось только отчаяние. Казалось, нет выхода из ужасной ситуации, в которой они оказались. Спасительного выхода не было, все равно – будет ли она что-то предпринимать или сидеть сложа руки. Она могла жить лишь одним днем и надеяться, что все-таки в конце туннеля забрезжит свет.

Первые недели в замке протекли для Пола довольно спокойно, и Кэтрин немного расслабилась. Пола приняли в доме, предоставили ему комнату рядом с Ги, питался он вместе с остальными членами семьи, – словом, порядок был установлен. Пол занимался с Ги два раза в день, уроки были довольно короткие, чтобы не утомлять малыша. Остальное время ребенок играл в комнате или на улице, если выдавалась хорошая погода, и его сопровождали Кэтрин или Бриджит, а Пол поступал, как хотел, – шел с ними или оставался дома.

Поскольку рабочих рук по-прежнему не хватало, Гийом и Шарль проводили много времени около перегонных аппаратов и не очень тревожились о том, что происходит в детской. Во всяком случае теперь, когда Шарль одобрил выбор воспитателя, он предпочитал оставить все практические детали на усмотрение Кэтрин. Шарль считал, что воспитание малыша – дело матери, а трения между супругами, вызываемые их возрастающим отчуждением, приводили к тому, что в ее присутствии муж чувствовал себя неловко и раздраженно. В работе он забывался и не помнил, что жена, по-видимому презирает его. А стоило им снова сойтись вместе, враждебности в ее глазах и в каждом ее жесте не заметить было нельзя.

Кэтрин со своей стороны старалась избегать Пола. Чем меньше она знает о его делах, тем лучше, думала она. Наверное, такого же мнения придерживался и Пол. Он часто отсутствовал, но никогда не говорил ей, куда ходит и почему, и не давал никаких объяснений, когда возвращался.

Случались и неприятные моменты – один из них был в тот день, когда Райнгард пришел к ним обедать. Ему представляли Пола, и она затаила дыхание, с ужасом думая, что острый глаз Райнгарда сумеет сразу же распознать их комедию. Но Пол, как и всегда, вел себя непогрешимо и убедительно, играя роль педантичного воспитателя, и Кэтрин опять вздохнула с облегчением.