Наветренные острова, 1956 год
– Лили, Лили, подойди сюда на минутку! Хочу поговорить с тобой.
Маленькая девочка, которая хотела, чтобы не увидели, как она пробирается на виллу, замерла, словно газель перед прыжком. Волна черных волос, унаследованных от латиноамериканки-мамы, развевалась от порывов резкого ветра. Огромные темно-карие глаза выделялись на ее смуглом личике. Ветер был напоен экзотическими запахами тропических растений – франгипани и оугонвиля, ананасов и мускатных орехов, образуя пьянящую смесь, характерную именно для этого острова. Но Лили почти не замечала этого. Для нее все это было обыденным. В других местах она еще не бывала; но в течение многих последующих лет эти запахи будут пробуждать в ней горестно-сладкие ностальгические воспоминания об острове, где она родилась и выросла, слившись с окружавшей ее природой. Но это будет потом, а сейчас Лили была озабочена гораздо более важными вещами. Прежде всего, как ей объясниться с отцом. Почему она опять играла с Джози, хотя ей это строго-настрого запрещено. Джози была ее подружкой, восьмилетней девочкой, всего на год старше Лили. Когда они были совсем малышками, мать Джози Марта, работавшая у них горничной, брала с собой на виллу Джози, чтобы две девчушки могли поиграть, пока она занята делами. Но это было еще до того, как мама Лили умерла.
Лили нахмурилась – на нее волной нахлынули воспоминания: мама с длинными черными волосами, так похожими на волосы самой Лили, звенящие на ее руках браслеты, ярко-красные ногти. Мама с ее необузданной веселостью и неотразимым шармом, что поднимало ее над всеми, превращая в объект восхищения, как будто она была звездой экрана или принцессой из королевского дворца. Лили обожала ее так же, как и Джорге, сотрудника отца, который тогда часто гостил на острове и был прочно связан в памяти девочки именно с матерью. Лили знала, что отец тоже боготворит маму. Если мама разрешала играть с Джози, то никаких проблем не возникало.
– Лили нужны друзья ее возраста, – заявила она, отец улыбнулся и согласился с этим.
Но теперь все изменилось. Ужасная ночь взорвала спокойный мир Лили, принеся много ужаса и горя, о чем ей не хотелось и вспоминать, но что постоянно возвращалось к ней в кошмарах, преследуя ее.
Мама умерла, сообщила нянька Петси, и хотя Лили мельком видела в ту ночь маму, лежавшую на полу, она не верила в ее смерть. Лили как-то видела мертвую черепаху на пляже – жалкий вытянувшийся трупик, отвратительный запах, исходивший от нее, который напугал Лили, вызвав чувство гадливости. Мама, конечно, не могла походить на эту черепашку, верно? Петси почти ничего не объяснила ей, а отец вообще промолчал. Он закрылся в своей комнате на несколько недель, а вышел осунувшимся, сильно поседевшим и еще более угрюмым.
Джорге тоже исчез из ее жизни – по словам отца, он работал теперь в другом месте. Отец не хотел говорить ни о Джорге, ни о матери.
Лили казалось, что с тех пор отец совершенно изменился. В нем появилось чувство отрешенности, он стал неприступным, жестким. Такое было у него в характере и раньше, но тогда мамина мягкость и чувство юмора смягчали эти его черты.
– Тебе не следует играть с местными детьми, Лили, – однажды заявил он ей. – Ты уже большая, чтобы заниматься такими пустяками.
– Но, папа…
– Джози – дочь нашей горничной. И я не хочу, чтобы ты с ней якшалась и дальше.
– Тогда с кем мне играть?
– У тебя есть куклы, есть книжки, у тебя есть все для развлечений. Значительно больше, чем у Джози и других ребятишек.
Но все это не так интересно, подумала Лили, хотя и не осмелилась возразить ему вслух.
– Скоро ты пойдешь в школу, в Каракасе. Там ты познакомишься с девочками своего возраста и заведешь много друзей, более подходящих тебе.
Но Лили отнюдь не была такой послушной, какой считал ее отец. При всей ее открытости, Лили была независима и упряма. Она удирала из дому, когда могла, и делала это зачастую с согласия Петси. По прекрасно ухоженным лужайкам она уходила в дальний конец острова, где в убогой хибарке жила Джози; там располагались трущобы, – в лачугах, наспех сколоченных из поржавевших железных листов, жили чернокожие слуги – горничные, повара, разнорабочие. Там она проводила долгие летние дни, играя в обычные игры, в которые играют уличные дети. В период дождей, когда ручьи взбухали и становились полноводными, как реки, она, босая, развлекалась, перепрыгивая с другими ребятишками с камня на камень. А в жаркие сухие дни, они прятались в тенистых норах, выслеживая прохожих, как индейцы, и довольные собственной смелостью. Они устроили на дереве небольшой домик; Лили выпросила для него у экономки старые занавески, они собрали ненужную посуду, служившую им тарелками, играли с куклами, развлекая любимую куклу Лили – Розиту, у которой было фарфоровое лицо и моргучие глаза, а также с тряпичной куклой Джози – Мейзи. Они собирали яйца, которые в кустарнике по бокам пыльных площадок несли тощие куры, пили парное молоко прямо из вымени коз, срывали и ели сочные ананасы, манго и бананы. Порой Лили пропадала по нескольку часов, но отец не замечал этого: он с головой был погружен в деловые заботы и беседовал с незнакомыми людьми, которые постоянно приезжали и уезжали. Лили не могла сказать, в чем заключались дела ее отца, и не спрашивала его об этом. Она просто принимала на веру, что он богатый и очень занятой человек. Так же просто относилась она и к богатству их семьи, – как к еще одной радости жизни. Для нее бизнес означал только то, что она могла поступать так, как ей заблагорассудится.
Обычно Лили тайно прокрадывалась обратно на виллу, чтобы отец ни о чем не догадывался. Но сегодня вышло иначе. Когда она обходила салон, то услышала, как он позвал ее вполне интеллигентным голосом, с несколько гортанным акцентом немецкой глубинки, – так он не разговаривал с ней уже десяток лет. Она виновато потупилась и замерла, зная, что он увидел ее и теперь не улизнуть.
Салон, протянувшийся через всю виллу, был открыт на прилегавшую к дому лужайку. Казалось, зал превратился в веранду, его пол стал двориком, а буйные кусты цветущей оугонвилии создавали своеобразное укрытие от солнца. Лили прошла около раздвинутых деревянных панелей, которыми иногда отгораживали внутреннюю часть виллы от наружного мира и остановилась. Длинноногий подросток в алых шортах, в алой с белым кофточке, босоногая, с огрубевшими подошвами.
