— Енс Боот, вы величайший циник, но я не верю вашим словам. Почему вы уничтожили Европу, оставив в покое четыре столь же гнусных материка?
— Силы человека, как известно, ограничены. Вы можете четыре раза ударить меня, но за Европу я жду сердечной признательности.
— Почему вы выбрали Европу? Я читал политические речи мистера Джебса, дневник мистера Хардайля и евгенические трактаты мистера Твайвта, разве они не оскорбляют вашего обоняния?
Услышав этот решительный вопрос, Енс Боот покраснел, как девушка, и, потупив глаза, тихо промолвил:
— Потому что я люблю Европу, финикиянку, подлинную мадемуазель Люси Фламенго.
Здесь в беседе произошла длительная пауза. Виктор Брандево, ввиду присущей ему деликатности, принялся рассматривать альбом с видами Венеции, Енс Боот предавался различным воспоминаниям.
На улице, густо залитой светом, полуночники пели модную песенку:
Ты последняя в Европе Курочка, цып-цып!
В трехстах километрах от кабинета господина Жана де Боливье страшная пустыня полнилась воем ветра и ночной мглой. Наконец Виктор Брандево решил прервать молчание:
— Простите, если я был нескромен. Я понимаю ваши чувства. Все это так. Но зачем уничтожать?.. Надо переделать. Есть число. Есть разум. Есть, наконец, справедливость…
— Я не умею думать. Я весьма слаб в арифметике. Я считаю, что справедливость пахнет мелочной лавкой. Не удивляйтесь: директор «Треста Д. Е.» — дикий зверь, бык в манжетах. Только одно ценю я — свободу.
Бывший брат Ипполит из монастыря святого Игнатия, бывший воспитанник томской Академии товарищ Виктор Брандево вскочил с места и возмущенно начал кричать:
— Обман! Тысячелетний обман! Что такое свобода? Фикция! Но Енс Боот строго оборвал его:
— Молодой человек, о свободе по спорят. Я вам уже высказал мой основной принцип: на нервом месте вентиляция! Вопрос о свободе — это вопрос о чистом воздухе. Я сплю летом и зимой с открытым окном. А за сим до свиданья.
Господин Жан де Боливье нажал кнопку звонка, и лысый лакей, подобный древнему патрицию, проводил гражданина Пьера Камэна до двери.
— Он садист! Сумасшедший! Выродок озверевшей буржуазии! — шептал у подъезда Виктор Брандево. — Но мы еще поборемся. Блузники Парижа спасут Европу.
Что касается Енса Боота, то, как только назойливый гость покинул его, он немедленно подошел к телефону и, несмотря на поздний час, вызвал господина Феликса Брандево.
Премьер был весьма встревожен утренней демонстрацией. Господин Жан де Боливье вовремя позвонил ему. Разговор длился двадцать минут.
— Никаких уступок, — говорил господин Жан де Боливье. — В наших руках армия. Настроение превосходное. Я ручаюсь за результаты. Лучший способ обороны — нападение. Необходимо сейчас же объявить всех безработных лишенными казенного пособия. Митинги и уличные выступления ликвидировать газами. Через две недели из трех миллионов вряд ли останется половина. Проявите мужество! Будьте истинным Наполеоном!
Господин Жан де Боливье знал, чем можно растрогать сердце премьера: после «Наполеона» вопрос был решен.
На следующее утро были расклеены афиши, извещавшие о важном постановлении правительства. Полицейские быстро ликвидировали беспорядки в квартале Монруж. День прошел спокойно.
Под вечер в казармы Венсен, где были размещены три полка, сформированные главным образом из безработных, пробрался неизвестный солдат, худой и черный.
— Теперь или никогда, — крикнул во дворе казармы Виктор Брандево.
Час спустя в Париже шел артиллерийский бой. Енс Боот замшей протирал стекла полевого бинокля.
Солдаты, находившиеся в Париже, перешли на сторону безработных. Ночью правительство улетело в Орлеан.
Революционный совет объявил себя центром «Рабочего синдиката восстановления Европы». Было послано радио: «Всем, всем».
«Объединяйтесь, спешите на помощь рабочему Парижу! Да здравствует Всеевропейская Коммуна».
На фасаде бывшей палаты депутатов значилось:
SORЕ
«Синдикат рабочих по реконструкции Европы»
29 черный коридор
Господин Феликс Брандево, благополучно прибыв в Орлеан, выпил, чтобы подкрепиться, стакан пикона и стал организовывать армию для подавления мятежа. Все войска, томившиеся на границах пустыни, были срочно вытребованы внутрь страны. Правительство приглашало «разумных, трудолюбивых поселян Франции» усмирить «городских тунеядцев». К концу апреля вся Франция была охвачена гражданской войной. Это были отнюдь не кустарные бои былых времен, но хитроумнейшие операции двух грандиозных армий, вооруженных всеми достижениями семи секретных отделов военного министерства.
2-я и 5-я армии, состоящие главным образом из рабочих, целиком перешли на сторону «SORЕ». Им удалось занять север Франции от Парижа до границ бывшей Голландии. Наоборот, центр и юг находились в руках правительства господина Феликса Брандево. Впрочем, 28 апреля в Лионе произошел военный бунт, и город присоединился к «SORЕ», Подошедшие отряды танков уничтожили его. 1 мая при подавлении беспорядков Марсель был удушен с помощью новых газов. Восемь тысяч шестьсот самолетов, из которых две тысячи сто достались «SORЕ», скидывали бомбы на различные города. В мае война на некоторых фронтах приняла позиционный характер. Иль-де-Франс, Шампань, Бургундия были изрыты траншеями и вскоре обращены в пустыню. 24 мая войска «SORЕ» произвели прорыв и дошли до Бретани.
Война носила исключительно жестокий характер. Крестьяне безжалостно истребляли всех городских жителей. Врываясь в город, они методически, планомерно удушали газами квартал за кварталом. Рабочие ненавидели жадных тупых поселян. Занимая ферму, они сжигали постройки, срубали плодовые деревья и убивали все, что можно было убить, вплоть до кошек и скворцов. Дело быстро шло к развязке.
Последнее американское судно 14 июля оставило берега Европы. Енс Боот сложил в дорожный саквояж свои пожитки, состоявшие, кроме смены белья, из пригласительного билета в «Ти стар», фотографии незабвенной пижамы и карты Европы. Прекрасный аппарат системы «Вайл» был всегда к его услугам/
К началу июля армия «SORЕ» была окончательно уничтожена за исключением гарнизона, защищавшего Париж. Но и от победоносных армий господина Феликса Брандево остались лишь особые счастливцы и штабные генералы, общая численность которых едва достигала ста тысяч. Что касается так называемого «мирного населения», то оно к этому времени прекратило свое существование. Изредка среди развалин можно было заметить ползающие или прыгающие тени. Это были спасшие свою жизнь, но потерявшие, увы, рассудок.
Границ больше не было. Великая европейская пустыня пожрала Францию. Дикие звери, ветер и тьма ворвались туда, где еще недавно сверкали луны фонарей и звенела музыка чоя.
Но среди пустыни оставался еще Париж. Он был городом, живым, настоящим городом, европейской столицей. В ста километрах от него стояла армия господина Феликса Брандево. Конечно, новый Наполеон мог бы в два-три часа разрушить Париж, но это его не устраивало. Для того чтобы жить, человеку, как известно, нужна квартира. Квартиры находятся в домах, единственные жилые дома оставались в Париже. Поэтому господин Феликс Брандево решил убить льва, не повредив его великолепной шкуры.
Второго апреля 1939 года, в 10 часов утра, радиостанция Эйфелевой башни приняла следующее послание:
Товарищу Виктору Брандево, Председателю совета «SORЕ» Раскаиваясь в контрреволюционных заблуждениях, просим великодушный пролетариат Парижа простить нас и принять в свою среду. Надеемся трудом загладить свою вину, работая совместно над великим делом восстановления Европы.
Совет Армии.
Париж ликовал. Все улицы были убраны красными флагами. Со слезами умиления встречали парижане своих вчерашних врагов.
Отличаясь осторожностью, господин Феликс Брандево предпочел вступить в Париж не на белом коне, а пешком, в простой солдатской шинели, сбрив к тому же свои великолепные усы. Вместо Наполеона в толпе солдат имелся скромный солдатик, низкорослый и тощий. Какая-то девушка, сжалившись, подарила ему красный тюльпан. Господин Феликс Брандево, растроганный, понюхал этот хотя и прекрасный, но, увы, лишенный запаха цветок и от избытка чувств запел:
